- Фу-ух! - Горбунов снял маску и, несколько раз фыркнув, как морж, вышел из воды. - И ты здесь? Чего сидишь? Водичка, я тебе скажу! Очень даже... Очень советую...

И он с гордостью вытащил из плавок бычка, только что подбитого на подводной охоте.

Поздно ночью Лацис и Горбунов возвращались из местного кинотеатра. Они продолжали обсуждать происшедшее с доктором несколько часов назад.

- Ничего не понимаю. Я потом специально заходил в медпункт, -хмурился Горбунов.

- Не было там больше такого в черных очках, с бородкой. Вот ведь суконец!

- Где же ты его тогда нашел, Серега, черт возьми?

-Да я и не искал, собственно, - Горбунов глядел в землю. - Он как-то сам на меня вышел. Медпункт был заперт на ужин, а тут этот тип в белом халате подворачивается. " Что, говорит, болеем?" Не я, говорю, друг болеет. "А кто он, ваш друг?" - спрашивает и блокнот достает. Эдвардас Лацис, говорю, в тридцать шестом номере. Обгорел на солнце. Парашютист. Этот с бородкой аж подпрыгнул.

Вскрыл медпункт, хвать чемодан и за мной.

- Сережа, ты его лицо хоть успел разглядеть? - Лацис волновался.

- Да нет как-то. Худющий, бледный, помню, бородка и черные очки. Вообще для меня все врачи на одно лицо... в белых халатах... О чем задумался?

- Та-ак... Борода, наверно, приклеена была... и очки чтоб отвлечь внимание... - Эдвардас загрустил. - И голос у него какой-то напущенный, не настоящий...

- Вот гаденыш, а? - Горбунов ожесточенно сплюнул. - Не знал я, что в санатории такие придурки попадаются. Ладно... Спина-то хоть прошла?

- Да я уже о ней и не думаю.

- Вот видишь. Какой-никакой, а результат. - Горбунов захохотал. Может, это новая психотерапевтическая методика?

- Да иди ты! Все. Больше никаких солнечных ванн.

Они завернули на аллею, что простиралась среди душистых акаций. По бокам покоились гипсовые изваяния. А далеко-далеко впереди проступали коробки корпусов санатория. Идти предстояло еще изрядно. И поскольку Эдвардас хмуро молчал, Горбунов стал обращать внимание на гипсовые скульптуры.

- Во, гляди, это, кажется, балерина, верно?

- Похоже на то.

- А этот с кайлом, геолог что ли?

- Да, геолог. Без уха.

- А этот?

- Кажется, доктор, - с отвращением проговорил Лацис. - Без носа.

- Да. Отбили, должно быть, нос. Знаешь, Лацис, я понимаю, что эти скульптуры нынче считаются безвкусицей. А с другой стороны, мне кажется, какой-то смысл в них все-таки до сих пор есть.

- Какой же?

- А такой. Идет человек по аллее. Ну, скажем, футболист. Идет себе, идет. Бабах!

И видит скульптуру футболиста. Вот и подумает: " Надо же , люди старались, мой труд увековечивали. А я только вполсилы играю". Стыдно станет футболисту.

Глядишь - и побольше забивать начнет. Что это с тобой?

Лацис стоял как вкопанный.

Следующая скульптура изображала парашютиста в момент приземления. Руки раскинуты. Ноги согнуты в коленях. На груди лямки. И торчащие конусом прутья из рюкзака, означавшие, видимо, натянутые стропы.

- Мама родная! - Лацис застыл и не двигался.

Печально шелестели ветви акаций. Скульптуру зеленоватым светом освещала луна.

Горбунов же откровенно обрадовался.

- Смотри, и про нашу профессию не забыли! Ты знаешь, мне сразу прыгать захотелось, веришь, нет? Неважная, конечно, скульптурка, а все равно приятно.

Гадом буду, если в Кракове не выиграем, а, Эдик? Я согласен, что это не такое уж художественное произведение, сколько для стимула... Смотри - и человека-то слепили в натуральную величину, чего молчишь?

- В натуральную величину, - повторил Лацис. - Нет, Сережа. Это не для стимула.

Это надгробный памятник. Это знак.

- У тебя взгляд стал на вещи какой-то негативный, - разозлился Горбунов. - И сам какой-то поникший, не нравишься ты мне в последнее время. Ну не запала тебе скульптура, не смотри. Воздухом дыши. Акациями любуйся. Смотри, как весело шелестят ветвями! А луна прямо как солнце.

- Не могу я , Сережа, любоваться акациями. - Лацис не отводил глаз от скульптуры. - Ты вот что... извини... Не принято у нас, конечно. Но у меня к тебе одна просьба. - Голос Лациса стал каким-то глухим. - Если что со мною случится, помоги Валентине.

- А что с тобой может случиться?

- Пока не знаю. Но если что случится... ты ей помоги. Все.

- Ты это брось! - Горбунов почувствовал, как комок подкатывает к горлу. Чтоб я такого больше не слышал. Понял? Случится с ним... Заехать бы тебе разок по морде, чтоб пессимизм слетел! А? Может, заехать?

- Ну, заедь.

- Нет, не буду! Ты этого хочешь. Придется из тебя человека делать, размазня.

Доктор, видите ли, в него скальпелем запустил. Он и расклеился. А как черную запаску раскрывал за 150 метров - не боялся? В общем, слушай, слова лишаешься.

Приезжаем из отпуска, готовимся к Кракову и будем прыгать. Понял меня? Повтори!

- Понял. Будем прыгать. Мне как-то, Сережа, уже все равно.

- И вот еще, - не успокаивался Горбунов. - Вот что... Вот это, то, что перед тобой, есть никакой не надгробный памятник. Перед тобой статуя. Это статуя, увековечивающая наш труд. И она меня как парашютиста приободряет. - Он глядел Лацису в глаза. - Приободряет, понял?

- Хорошо, приободряет, - повторил Лацис. - Ну вот. Теперь, кажется, все...

- Ты о чем?

- Да вон...

Прямо навстречу по аллее к ним приближалась фигура в кожаной куртке.

- Закурить есть?

Это была Смерть. Правая рука ее была в перчатке. В лунном свете поблескивали зубцы кастета.

- Свои иметь надо, - хладнокровно парировал Горбунов.

- Я к тебе не обращаюсь, ступай мимо, - Смерть опять перевела взгляд на Лациса и сделала шаг в сторону, предлагая жестом Горбунову следовать дальше.

- Чего-чего? - Горбунов, делая вид, что не расслышал, наклонил голову.

- Проваливай, - Смерть снова сделала знак Горбунову, - мне вот этот герой нужен, а не ты.

- Иди-иди, Сережа. Это только меня касается, - прошептал Лацис. - Это мои проблемы, Сережа. Иди.

Горбунов еще несколько секунд удивленный постоял, а потом коротким ударом справа залепил незнакомцу в челюсть, да так, что тот отлетел в кусты.

Смерть вскочила, бросилась было на Горбунова, но приостановилась и, подумав мгновение, побежала обратно по аллее и быстро исчезла. Не прошло и минуты, и друзья не успели даже начать обсуждать инцидент, как раздался свисток и активный оперативный топот. Смерть вновь бежала навстречу парашютистам, правда, на этот раз уже без кастета, но в красной повязке дружинника и с четырьмя милиционерами за спиной.

- Ах, ты уже в дружинники успел записаться, падла! - возмутился Горбунов и, ничуть не стесняясь, вторично отправил незнакомца поваляться на обочине.

Дальнейшее сопротивление друзей, правда, было осложнено численным превосходством сил правопорядка. Горбунов, хотя и не сдавался долго, вырывался как лев, несколько раз сбрасывал наседающих милиционеров, но в конце концов оказался-таки в наручниках и с заломленными назад руками. А Лацис, который вступил с борьбу неуверенно и вяло, уже давно лежал под двумя сержантами лицом вниз, пытаясь повернуть голову и объяснить, что друг его здесь ни при чем. Все это время Смерть бегала вокруг, что-то кричала, что-то советовала милиционерам и по возможности старалась пнуть то Лациса, то Горбунова исподтишка. Через пятнадцать минут оба парашютиста сидели в "воронке", а через полчаса за железными прутьями решетки камеры предварительного заключения. Им было видно, как человек в кожанке и с красной повязкой, размахивая удостоверением дружинника, что-то объяснял лейтенанту, составляющему протокол.

Ночью друзей развели по "одиночкам". А на следующее утро Лациса пришла навестить Смерть.

- Не удивляйся, - хохотнула Смерть. - Я тут сказала дежурному, что твоя родственница. И, пожалуйста, без дураков... Думаю, что сегодня самое время обо всем договориться.