— Николай Николаевич, простите ради бога… — взмолился Покровский. — Но в штабе флота перевели на русский вахтенный журнал шхуны… Кажется, мне удалось что-то объяснить в этой темной истории с исчезнувшим экипажем!

Михайлов провел его в комнаты, разложил бумаги под настольной лампой. Первым делом пробежал глазами текст перевода.

«26 августа 1915 года. Борт шхуны „Алмазар“. Волею аллаха из Стамбула в Зонгулдак. Курс 110°. Ветер зюйд-остовой, бакштаг. Волнение моря 3 балла.

В час пополуночи задрожала грот-мачта, затем стали дрожать фок и бизань-мачты. Рука всевышнего содрогала шхуну так, что трещало дерево и казалось, что судно вот-вот рассыплется… Переменили курс, зарифили нижние паруса, но тряска продолжается. Страшная боль в ушах, в груди… Аллах карает нас за грехи… Шкипер Юлдуз Шаф рак первым бросился в волны…»

На этом запись в вахтенном журнале обрывалась.

— Иерозвук? — не то спрашивая, не то утверждая, произнес Михайлов.

— Да! — убежденно вскричал Покровский и развернул рулон бумаги. — Именно иерозвук… Вот теоретический чертеж корпуса шхуны. Обратите внимание — форма шпангоутов повторяет очертания сводов форосского храма, где погиб Гименеев. Все тот же принцип раковины-волюты! Следовательно…

— Следовательно, — докончил мысль Михайлов, — корпус шхуны стал как бы резонатором иерозвука.

— Вот именно! Это подтверждают и предварительные расчеты… Турки попали в зону резонанса иерозвука, отсюда возникла вибрация мачт. Затем началось воздействие на организм… Наверное, это и в самом деле было мучительно, невыносимо… И они стали искать спасения в море.

— Логично, логично, логично… — бормотал Михайлов, расхаживая по комнате.

— Николай Николаевич! Нам нужно обязательно получить шхуну в свое распоряжение. Пусть нам дадут ее хотя бы на месяц. Ведь это наш приз!

— Вы правы, мой юный друг! Если нам не отдадут ее добром… я… Я арендую ее чего бы это ни стоило. В конце концов Дмитрий Николаевич поддержит нас в этом деле.

Афишная тумба на углу Большой Морской и Екатерининской улиц. Огромные буквы: «„Безмолвный убийца“. Научное сообщение капитана 2-го ранга Михайлова об иерозвуковых волнах состоится в Морском собрании. Сбор в пользу севастопольского общества естествоиспытателей».

— Любопытно! — прокомментировал своей даме афишу молодой человек в котелке. — Это что-то из магических штучек госпожи Блаватской.

Зал севастопольского Морского собрания заполняла публика самого разного сорта: местная интеллигенция, офицеры, скучающие парочки и даже один отставной генерал. На многих лицах поигрывали недоверчивые улыбки.

Капитан 2-го ранга Михайлов в парадном мундире с эполетами обращался к своим слушателям:

— Мы располагаем достоверными фактами о том, что иерозвук воздействует на человека двояко: в определенных длинах волн он может исцелять нас от нервных, сердечных, душевных заболеваний, точно так же, как в иных условиях иерозвуковые волны вызывают различные недуги. Они могут вселять в людей страх, ослеплять их и даже убивать. В зале зашумели. Послышались выкрики с мест:

— Мистика!.. Чертовщина какая-то — неслышимые звуки.

— Господа, типичный декаданс от науки!

— Стыдно-с! Стыдно-с! А еще морской офицер. Михайлов побледнел, напряг голос:

— И все-таки дайте мне договорить! В каждом организме существуют свои собственные колебательные движения низкой частоты. Самый наглядный пример — наша система кровообращения. Если частота иерозвука близка к частоте пульсации кроветока — я уже не говорю о том, что эти частоты могут совпасть, — то возникает всем известный резонанс. При этом амплитуда сердцебиения может так возрасти, что лопнут артерии! В противофазе же иерозвук может остановить сердце, как элементарный маятник.

Я утверждаю, что влияние иерозвука может распространяться далеко за пределы морского бассейна. За сотни миль от штормового очага люди с больным сердцем или различными психозами начинают чувствовать себя беспричинно плохо…

— Позвольте, позвольте!

Из публики поднялся пожилой человек в вице-мундире земского врача.

— Господа, — обратился он к присутствующим. — Я ара и, как представитель медицины, горячо протестую против профанации естественнонаучных знаний. Простите меня, господин моряк, но, наверное, я был бы так же смешон для вас на мостике вашего корабля, вздумай я им командовать, как смешны ваши фантазии в этой аудитории.

— Браво! — поддержали врача из публики.

— Продайте ваши идеи беллетристам! Они неплохо них заработают, — кричал человек в пенсне и бабочке.

— Я вообще не понимаю, господа, — возмущался отставной генерал, — как можно в такой трудный для родины час морочить публику пустыми звуками.

Дмитрий Николаевич тщетно пытался защитить брата.

— Но, господа, ведь открыл же Рентген невидимые лучи! Почему же не могут быть неслышимые звуки?!

Но его никто не слушал.

Между реями шхуны и белым фронтоном Константиновской батареи проскользнул силуэт уходящего в море эсминца. Война продолжалась.

Шхуна «Алмазар» со спущенным флагом и зарифленными парусами стояла у Телефонной стенки. В ее иллюминаторах буйствовало неистовое севастопольское солнце. В трюме судна кавторанг Михайлов в синем лодочном кителе устанавливал раструбы иероприемника, соединяя их с аппаратурой усилителя. Мичман Покровский в нательной рубахе с закатанными рукавами лепил из гипса бюст Михайлова.

— Зря вы это, Юрий Александрович… Ни к чему. Лучше бы помогли мне усилитель подключить.

— Нет пророка в своем отечестве! — возмущался мичман. — Даже вы не хотите понять, что Николай Николаевич Михайлов — великий физик и что когда-нибудь этот скромный бюст украсит отнюдь не гарнизонное Морское собрание, а пантеон Императорской Академии наук…

— Бог с ней, с академией! — махнул рукой Михайлов. — Самое главное, нам дали «Алмазар» на целый месяц.

— Я бы вообще перебрался сюда жить!

— Вы не опасаетесь, что мы можем разделить здесь судьбу отца Досифея? — испытующе спросил вдруг Михайлов своего помощника.

— А… это реально? — озадачился Покровский.

— Вполне.

— Но ведь вы же не опасаетесь?!

— Я? Представьте себе — опасаюсь… И вот о чем я подумал: мы не имеем права гибнуть оба — ни там, в море, ни здесь, на шхуне. Кто-то из нас, кому посчастливится остаться в живых, обязан довести дело до конца… Как вы посмотрите на то, если я предложу вам списаться с лодки на берег? Скажем, по болезни…

— Николай Николаевич, вы делаете мне бесчестное предложение.

— Никоим образом! Я буду рисковать в море. Вы будете рисковать здесь.

— Но ваш риск несравнимо выше!

— Это известно только фортуне. Давайте рассуждать, исходя из интересов науки. Вы младше меня лет на пятнадцать. Если вы переживете меня на этот срок, представляете, сколько вы успеете сделать?! Разве в моих словах нет резона?

Покровский неуверенно протянул:

— Пожалуй…

Ветер глухо завывал в снастях, в распахнутых люках. Где-то хлопнула дверь, и на пустынном судне послышались чьи-то шаги. Офицеры насторожились. Шаги приближались.

— Эй, — донеслось с палубы. — Козлятушки-ребятушки, отзовитеся, отомкнитеся!..

В горловине твиндечного люка показалось лицо флаг-капитана Эльбенау.

— А, вот вы где, Схимники-затворники… — Эльбенау сбежал по деревянному трапу. Он был слегка навеселе. — А я вас ищу, чтобы сообщить вам прене… Пардон… Преле… Препре… Тьфу, черт! Преприятнейшую новость! Комфлота только что подписал приказ об откомандировании капитана второго ранга Михайлова за границу для приемки и перегона субмарины новейшего типа. Каково?!

— Какую еще, к черту, за границу?! — рассердился Михайлов.

— Нет, вы посмотрите на него, он еще недоволен! — изумился Эльбенау. — Оказаться в разгар войны — и где? В Италии? В божественной стране — апельсины, маслины, кьянти, Данте, прекрасные мадонны и не на полотнах, а визави — в какой-нибудь тихой загородной траттории… О боже, почему везет только дуракам?!