Языческие боги ничего не делают зря, у них для всего есть полезное предназначенье...

Роман, господин своей жизни, отворачивался от бытия. Настоящее уходило - но: осознанно. Оно уже только иногда проявляло себя назойливо-заботливыми родственниками с осуждающими глазами, испуганными жалеющими соседями, трамвайной суетой, магазинными прилавками, немытой посудой... Но все это, постепенно, контролируемо, как ему казалось, уходило на более дальний, менее видимый и реже появляющийся план. Это было движение, значит это была жизнь, но его, Романа, необходимая только ему, жизнь. Такая логика его успокаивала, наполняя смыслом его сознательный уход в себя - в Капитолину, в Ингу. В прекрасное прошлое и призрачное настоящее...

Правда, чем дальше, тем чаще к нему приходило... Нет, не сомнение, его навещал, появляясь откуда-то сбоку, как будто плавным эхом от сумрачных стен... вопрос... Это был вопрос-тональность, иногда даже вопрос-настроение... - и только, потому что Роман никогда не давал ему дорасти до глупого вопроса-слова, фальшивого вопроса-значения из более ранней жизни, к которой без тех, тогдашних, Капы и Инги уже не было никакого смысла обращаться.

Наконец, в самом начале одной из длинных, душных ночей, во влажном, вязком и плотном, как жирная гончарная глина, но черном, забытьи вопрос приснился. И он был словом.

...Роман испугался, подумав, что слово зазвучит или напишется, но оно, неумолимо приближаясь, против ожидания, оставалось невидимым и немым. Однако, будучи таковым, безболезненным, все же вошло в сознание Романа, и там проявило себя.

Он проснулся. Тревожный кусочек, маленький мускулистый хвостик, оторванный, но не желающий умирать, - от погибающей безобразной ящерицы настоящего колюче затрепыхался в изможденной скрипучей груди. Так-так-так!..

Роман сел на кровати, зашарил костистой рукой, мокрой, в крупную каплю, как от холодной росы, по тумбочке.

Так! Так. Так...

Совершенно ничего не случиться, если, утоляя никотиновую жажду, он спокойно поразмышляет, подведет некоторые итоги, конечно.

...Что же получилось? Прошел остаток зимы, миновали весна, лето, наступила осень...

Нет, нет, все выходило так, как он и предполагал...

Но, надо признаться, общение с женой и дочкой через прошлое и через природу доставляло ему минутные радости, но не давало успокоения.

Конечно, к чему лукавить с самим собой, действительного покоя не было, вернее, его очень скоро не стало.

Да и дело не в покое...

Проходило время, а Они не становились ближе.

В картинах былого Капа рассыпалась в сюжетных деталях, в настоящем они с Ингой растворялись в волнах красок, запахов, звуков...

...Он, наконец, понял, что они уходят от него, уходит их суть, их природное предназначение... Но что наперекор этому может сейчас сотворить он, Роман, последний оплот Капы и Инги в земной жизни, он, который, так ничего и не смог для них - всех троих - сделать, но лишь сам, последний из них, - стал бесполезной формой, пустой тенью?..

Ну, а что если бы все было не так, если бы они не так быстро отходили от Романа или даже, благодаря его бесконечным усилиям, всегда, ежеминутно оставались с ним, стояли бы перед ним живой картинкой, наделенной движением и звуком, - что тогда? Что бы изменилось - вокруг? В чем смысл призрачного движения, которое происходит внутри него, Романа - того, который неподвижен?..

... Где, в чем он допустил ошибку, отправляясь в гордое, отшельническое плавание, уверенно расправив свободный парус с надписью: "Капелька и Инга"? Почему языческие боги отвернулись от него? - Капа говорила, что они каждому дают свою роль.. Да, она так и говорила, каждому - полезную роль, если не в настоящем, то в будущем, вечном. Стоп!...

Он подходил к пианино, брал аккорды, трогал гитарные струны...

В полночь пошел дождь. Он открыл окно, умылся холодными каплями. Рассмеялся.

Наконец-то он знает, что ему нужно делать. Если он стал бесполезным , ненужным Капе и Инге в этом "настоящем" мире и, тем более, - что, впрочем, совсем неважно, - самому этому миру, который, между тем, равнодушно и в то же время назойливо, жестоко окружал и никогда до конца не отпускал Романа от себя, то он должен идти к ним - к Капе с Ингой, он даже понял - как.

Он должен соединить радостное настоящее из окружающей природы - и светлое прошлое, наполненное Капелькой и Ингой, сплести это в счастливый сверкающий сноп, вихрь, в первый и последний раз испытать блаженство языческого, шаманного транса, полного единения с абсолютной природой - и во всем этом восторженном , упоительном смерче услышать, увидеть ответ на вопрос о сегодняшнем предназначении Капельки, Инги, Романа. И если языческие боги, идолы, кумиры - кто-нибудь! - не дадут ответа на этот вопрос-отчаяние, Роман должен без колебаний войти в неподвластное времени - вечность, стать, как и его любимые, - землей, светом, звуком...

Он вышел на мокрую плоскую крышу девятиэтажного дома. Дождь усиливался, ударили первые раскаты грома. Он подставил ночному дождю ладони, лицо, ловил ртом струи. Промок, засмеялся до счастливого плача, закричал, закружился радостно, разбрызгивая с тела и одежды дождевую воду. Подошел к бордюру, без страха посмотрел вниз. Нет, еще минуту. Теперь прошлое... Улыбаясь, вспомнил свадебное путешествие, которое он и Капа проделали с рюкзаками на плечах. Побережье горной Абхазии: ночное море, вечер на озере Рица, Новоафонская пещера... Прикрыл веки. И тогда

...пейзажная, нездешняя, средиземноморская юдоль шуршащим, соленым шепотом изумрудных волн прохладно пригубила горячечное ожидание, утолила безумное марево в утомленных, мокрых от дождя и слез глазах ...

Среди синих, оранжевых, белых скал и гладкой воды зажила звенящая тишина-полутон, лунное эхо и зрение-суть.

Пересечения сверкающих, полированных каменных граней стали угловатым интегралом, тайным узором, языческим знаком, космическим символом, приращением мысли.

Все явилось душой, вечной, единой на бесконечное нечеловеческое пространство. Она отбирала от синтетической пыли и помещала в центр матового озера, электрического неба, туманного созвездия.

...Он вошел в низкую галерею из фиолетового льда, уходящую гулким лабиринтом, аэродинамическим туннелем в застывшую темноту. Был дух-красота, но не было тепла, не было запаха, не было слова. Прошу слова, сказал Роман, потерявший белковое тело, пластилиновым языком.