Деккеру подумалось, что они далеко продвинулись со времен Закона Плота.

Через две полных недели на Земле тело Деккера стало понемногу принимать тот факт, что от него на этой планете требуются дополнительные усилия. По-прежнему было больно ходить или даже стоять; просто боль стала немного меньше. Земля, решил Деккер Де Во, — не такое уж дурное место. Может быть, даже хорошее, если бы не было таким шумным и переполненным… и если бы только земляне наконец осознали Закон Плота.

Но, заключил он, они не поняли. Земляне не прилагали усилий к тому, чтобы облегчить жизнь друг другу, сделать друг друга счастливыми и довольными своим миром. Они даже не нравились друг другу, и лучшее, на что они были способны на своих занятиях по управлению враждебностью — это находить пути не проявлять ее. Что было, по мнению Деккера, по-детски с их стороны.

Деккеру казалось, что его однокурсники ведут себя как дети, поскольку с ними обращаются как с детьми. Хуже всего было то, что он чувствовал, как это происходит с ним самим. Например, каждый вечер, когда Деккер выходил из школы, отец ждал его в этой своей дурацкой трехколесной машине, чтобы отвезти домой. Остальные студенты разбегались по своим дворам со школьного двора, где на углу стояла пожилая женщина Миротворец, безуспешно пытающаяся не позволить им помешать дорожному движению, когда они переходили шумную улицу. А Деккера встречают как какого-нибудь пятилетнего ребенка. Впрочем, такой он был не единственный. Уолтера Нгембу тоже каждый день забирали из школы — только вместо трехколесника — это был бледно-голубой лимузин шести метров в длину, но Деккер Де Во, взрослый человек с медалью за героизм, этим возмущался.

Когда Деккер вполз — по причине ременных браслетов-опор на ногах — в маленькую шаткую машину, отец перегнулся через него, чтобы захлопнуть дверцу, и с минуту смотрел на него, прежде чем завести мотор.

— Разве твоя мать не учила тебя говорить «спасибо»? — спросил он.

От него пахло виски.

— Спасибо, — сказал Деккер, чтобы сэкономить время, но не удержался и добавил, — хотелось бы, чтобы ты не приезжал за мной.

— Дерьмо. Сегодня четверг, ты не забыл? В любом случае, ты еще недостаточно окреп, чтобы весь путь домой пройти пешком.

— Я хочу окрепнуть, — сказал Деккер и кивнул на Миротворицу, которая махала им из-под зонта от солнца. — Она хочет, чтобы ты проехал.

— А пошла она.

Но старик все же надавил на педаль газа, и трехколесник покатил прочь. На лице Миротворицы, Деккер видел это, когда они проезжали через перекресток, возникло странное смешанное выражение. Отчасти это была улыбка для самого Деккера — у нее всегда было для него веселое «хелло» наготове, — а отчасти это было нечто совсем иное. Деккер мог бы с уверенностью сказать, что это относилось к его отцу, что почти все земляне едва ли испытывают к нему особое восхищение, даже соседи, что так тепло приветствовали его с крыльца — так как никто не проводил всего своего времени, попивая пиво и посиживая на крыльце, поскольку всем им было необходимо ходить на работу.

У Болдона никакой работы не было и не будет.

Поскольку действительно был четверг, день инъекций и упражнений на тренажерах, отец Деккера свернул не направо в сторону дома, а пролетел прямо через перекресток, причем гораздо скорее, чем хотелось бы Миротворице, и направился в клинику. Деккер не любил уколов, даже инъекции довольно безболезненных полистероидов, но просто ненавидел кальциевые вливания, от которых на ляжках оставались синяки, и весь день болело все тело. Когда с этим кошмаром было покончено, оба они прошагали к элеватору, чтобы перенести вторую пытку в зале физиотерапии на верхнем этаже. Там Болдон Де Во подсоединил текстовой экран, а сам Деккер втиснулся в массажер. Старик отмахнулся от ассистента, поскольку не доверял никому, кроме себя, запустить механизм с необходимой его сыну малой скоростью. И пока массажер разминал мускулы Деккера, отец, держа одну руку на контроле скорости, читал сыну вслух пособия к домашним заданиям на следующие занятия.

— Завтра, — сказал он, — будет зачет по истории. Тебе необходимо знать все о войне Красной и Белой Розы, так что давай освежим ее в памяти.

— Ох, — отозвался Деккер, когда массажер надавил ему на колено. — Пап! Откуда ты знаешь, что случится завтра?

— У меня есть друзья, а ты как думаешь? — спросил отец, отводя на волосок назад рычаг контроля. — Вот, так лучше?

Деккер не ответил в основном потому, что медленная скорость была ничуть не «лучше» — только чуть уменьшилась вероятность того, что она сломает его хрупкие Марсианские кости, а отчасти и потому, что не хотелось признавать, что ему требуется особая забота.

— Какие друзья?

— Хорошие. А теперь помолчи. Давай лучше послушаем, что ты помнишь о войне Красной и Белой Розы. Это были Йорки против Ланкастеров?..

Деккер возмутился.

— Все это — никому ненужный хлам о бредовых временах, папа. Почему я должен учить даты этой войны?

— Потому что этого требует школа, и это все причины, какие должны тебя беспокоить. Ну так как?

Деккер покорился логике.

— Это было в Англии, — тяжело дыша, начал он. — Обе стороны хотели посадить на трон короля своей династии, и причина, по которой война называлась именно так, заключалась в том, что эмблемами обеих сторон были розы, белая на одной стороне, и красная — на другой. Они воевали около ста лет или около того…

И так далее и тому подобное, пока они не дошли до битвы, в которой погиб король Ричард, и поднялась династия Тюдоров.

Тогда удовлетворенный или почти удовлетворенный, как вообще может быть удовлетворен Болдон Де Во, выключил текстовой экран, и на лице у него появилось то отстраненное, рассеянное, жаждущее выражение, какое уже начал распознавать Деккер. Впрочем, череду упражнений это не сокращало. Он дотянул до того, как ударила шестнадцатая секунда шестнадцатой минуты часа, и лишь тогда выпустил хромающего и потирающего руки и ноги Деккера из массажера и стал погонять его вниз и снова в трайк.

Деккер заметил, что по дороге домой, отец вел машину даже быстрее, чем обычно, но ничего не сказал по этому поводу. Он вообще всю дорогу молчал, пока они вновь не оказались в квартире. Отец тут же достал из холодильника бутылку пива и, глянув на часы, устроился перед древним двупространственным видеоэкраном.

Деккер к тому времени уже знал распорядок дня. До того как отец начнет собирать обед, оставался еще час учебы, так что Деккер сказал:

— Я позанимаюсь, — и стал устраиваться за своим собственным экраном, не дожидаясь дальнейших понуканий отца.

— Нет, не на этот раз, — ответил отец. — Ты можешь сделать это потом, Дек. Через пару минут начинается специальная программа, посвященная Марсу. Тебе, наверное, захочется посмотреть ее.

— Хорошо, — согласился Деккер.

Ему пришлось встать за креслом отца, но, пока по экрану бежали титры, он занялся тем, что стал подбирать разбросанные по комнате вещи. Это была добровольно взятая Деккером на себя обязанность. Жертвуя сном, чтобы выкроить на это время, он давно уже убрал все, чему смог отыскать место, и отскоблил все, что можно было отскоблить. Конечно, комнату даже и сейчас нельзя было сравнить с марсианскими стандартами, но по крайней мере, это стало не так оскорбительно. Отец, казалось, этого не замечал, что каждый день на стуле оказывалась новая пара носок, или когда он приходил домой, его не встречали новые бутылки или грязная посуда.

Потом, когда началась программа, Деккер оставил работу по дому и сконцентрировал свое внимание на программе.

Большую часть того, что говорилось в репортаже, он и без того знал. И все же приятно было слышать, что контроллеры Оорта более 90 процентов фрагментов могут вести теперь по узкому эллипсу, не более шестисот или семисот километров, что исчезла необходимость эвакуировать целые демы. Конечно, остающийся один процент мог нанести немало вреда там, куда упадет этот фрагмент. Но если Марс и богат чем-то, так это большими территориями голой земли, где настоящего ущерба нанести Просто нечему. Ни разу, указал комментатор, пока за все шестьсот или около того падений комет, никто не был убит и не было причинено никакого сколько-нибудь значительного ущерба. В одной из впадин Валлес Маринерис были действительно получены измерения давления в сорок миллибар.