Он попытался отмахнуться от похвал, но жест этот был не совсем искренним. Кому как не ему знать, сколь хорошо он поработал.

Потом Вен раздумчиво поглядела на него.

— Скажи мне кое-что. Ты женат?

Деккер был совершенно ошарашен, но ответ дал ей честный.

— Нет. Как-то не случилось.

— Понятно, — ответила Вен. — Так почему бы нам не выпить пива или чего-нибудь еще?

Это действительно было что-то еще, но определенно не пиво.

И было это не в студенческой столовой. У Вен была машина — личный автомобиль! — припаркованная у ограды академии, что разъясняло вопрос, постоянно висевший в сознании Деккера. Причиной, почему он почти не видел ее по вечерам в общежитии, было то, что она в нем не жила. Она поехала вниз по склону горы, показав какую-то карточку охраннику «у периметра, который просто махнул им проезжать.

Остановились они на автостоянке возле группы зданий, которых Деккер до тех пор никогда не видел.

— Что это? — осведомился он, оглядываясь по сторонам.

— Говорят, раньше тут была горнолыжная база, пока проект не занял весь холм. Вон там до сих пор видны башни подъемника, — она махнула в сторону цепочки металлических вышек, поднимавшиеся в гору, хотя провода и сиденья с них давно уже исчезли. — Здесь я и живу.

А жила она в квартире, окнами выходившей на склон холма и далекий Денвер. Из окна открывался восхитительный вид.

— Будь как дома, — сказала она, исчезая в другой комнате.

Ее квартира была вдвое больше жилища семьи Де Во, не крохотной каморки, в которую переехала его овдовевшая мать, когда ее сын отправился на Землю, но просторных двухкомнатных апартаментов, в которых вырос Деккер.

— Это то, что они называли «кондо». Мне подарил его дед, — сказала Вен.

Комбинезон она сменила на юбку и свободную блузу и выглядела как никогда хорошенькой. Указывая на полку, она сказала:

— Это — его портрет.

Полка оказалась гораздо интереснее деда, поскольку помещалась она над самым настоящим камином, местом, где горючие материалы можно сжигать внутри самого дома! Но когда он всмотрелся в картину, то был крайне удивлен.

— А почему он в таком странном костюме? — спросил марсианин.

Девушка собиралась подать ему напиток, но остановилась на полпути, как будто размышляя, а действительно ли ему место в этой комнате. Потом она снизошла:

— Мой дед был генералом, — сказала она. — Это его мундир.

— Мундир, — повторил Деккер, пробуя напиток.

Половина его сознания билась над разгадкой проблемы, почему «мундир» должен быть столь вычурным, половина оценивала вкус незнакомого ликера, последний был полон оттенков: дымчатых, глубоких и сладких.

— Все люди в армии носят мундиры, Деккер. Таким образом они показывают, что они солдаты. Конечно, больше ничего подобного не делается. Дедушка оказался не у дел в последние тридцать лет своей жизни, с тех пор как они разделались со всеми армиями. У него было полно времени, он возил меня повсюду.

— Это он возил тебя в Африку? — с любопытством спросил Деккер.

Она помедлила.

— Ну, один раз он. Во всяком случае, в первый раз. Мой отец был никчемным человеком, но мне все восполнил дедушка Джим. Он возил меня в разные страны, — Вен с нежностью поправила портрет. — Но в Африке было лучше всего.

Казалось, ей хотелось, — чтобы он спросил почему, поэтому так он и сделал. Вен в ответ улыбнулась заговорщицкой улыбкой.

— Не думаю, что мы достаточно хорошо знакомы, чтобы я рассказала тебе об этом сейчас. Ты голоден?

И когда Деккер признался, что да, Вен сказала:

— Тогда помоги мне.

У этой женщины не только жилого пространства было больше, чем хватило бы на две семьи, и еды в холодильнике хватило бы на шестерых, но и на стол она поставила ее почти для такого же числа человек.

— Обычно я ем здесь, — сказала она, как будто Деккер об это еще не догадался. — Тебя это устроит?

Ухмыльнувшись, Деккер кивнул и принялся за сандвич — это была свинина с маслом и перцем и ягодным вином, чтобы промочить горло.

— Марсианская еда, так ведь? Я думала, тебе понравится.

Деккер ухмыльнулся вновь, на этот раз мысли о том, что она все это время планировала пригласить его сюда — зачем еще ей закупать то, что они обычно едят в демах? Конечно, решил он после краткого раздумья, он — не единственный марсианин на их курсе. Впрочем, эта вторая мысль ему не понравилась.

Вен ела с тем же удовольствием, что и он, и между делом сказала:

— Если бы не дедушка Джим, ничего этого у меня бы не было. Мой дурак отец потерял все свои деньги. Я так же бедна, как и ты, Деккер.

— Это не так уж плохо, — предложил он, надеясь не быть воспринятым всерьез.

Так и произошло, Вен усмехнулась в ответ.

— О, не так уж это было и плохо, а путешествия — это просто прекрасно. Дедушка возил меня не только по туристским местам. Мы были в Гетеборге и Волгограде, и на побережье Нормандии и подобных местах. Он любил поля старых сражений, мой дед, и, по-моему, я сама переняла это у него немного. Маленькой девочкой я хотела, когда вырасту, тоже стать генералом, но…

Тут она остановилась и задумчиво поглядела на него.

— Тебе это не кажется странным? — спросила она.

Деккер неопределенно пожал плечами, поскольку это действительно представлялось ему несколько странным.

— Ну во всяком случае, старомодно, — признала она. — Но ведь ты и сам несколько старомоден, не так ли, Деккер?

Он задумался, как ей на это ответить, и выбрал наиболее простой способ.

— Я же — марсианин, — сказал он.

Вен кивнула.

— А Джей-Джон Бельстер говорит, что к тому же хороший. Ты хочешь, чтобы твоя планета получила все, что ей причитается, не правда ли? Здесь нечего стыдиться, Деккер.

Деккер, которому никогда в голову не приходило стыдиться чего-либо, связанного с тем, что он марсианин, отнюдь не был польщен тем, что его оценивает Джей-Джон Бельстер, и только сказал:

— Нет, конечно.

— А еще Бельстер говорит, что твоя мать — большая шишка на Марсе.

Тон ее изменился, и от этого Деккер почувствовал себя неуютно.

— Она — сенатор. Наверное, это самое большее, чего можно добиться на Марсе, но, конечно, Марс — не такое уж большое место — пока.

— Но тебе бы хотелось сделать карьеру?

— О черт, Вен! Конечно. А зачем, ты думаешь, я здесь?

На это она не ответила.

— По-моему, — сказала она, — быть марсианином довольно тяжело… я хочу сказать, когда ты так беден, а большинство кругом так богаты. Я имела в виду… — она обвела рукой кондо. — Я — нищая, если смотреть на это с точки зрения твоего приятеля Танабе, и все же у меня есть гораздо больше, чем у тебя. Тебя когда-нибудь это возмущало?

Эта женщина задает странные вопросы, подумалось Деккеру. Он попытался найти такой ответ, который ее бы не обидел, и наконец остановился на:

— Думаю, это нечестно, — сказал он. — Марсиане работают гораздо упорнее, чем вы, земляне, а у нас гораздо меньше того, чем хвастаетесь вы.

Это, казалось, ее удовлетворило. Вен сменила тему.

— А почему у тебя такое странное ухо?

— Это — трансплантат. А свое собственное я отморозил.

Мечтательно она потянулась коснуться его уха. Прикосновение было приятным.

— Но все остальное у тебя на месте? — спросила она.

В ответ на его подтверждение она в салюте подняла стакан. Минуту спустя к изумлению Деккера Вен встала, подняла юбку и через голову стянула ее.

То, что носила она под юбкой, было иной версией ее белья, которое он видел, когда они примеряли скафандры, тонкое, почти прозрачное и забавно украшенное цветами и сердечками.

— Ну, — почти по-деловому спросила она, — и ты не покажешь мне, как это работает?

— Да, конечно, — ответил Деккер, поскольку это, очевидно, было тем ответом, какого она ожидала, и немногим отличалось от того, о чем думал он сам.

Просто это застало его врасплох, вот и все. А когда очень быстро они оба разделись и, обнявшись, лежали в мягкой пружинящей кровати Вен Купферфельд, прежде чем они впервые поцеловались, Деккер еще успел удивиться теплой силе ее плотного мускулистого тела.