- Ну, а лада у тебя есть на селе? - залившись румянцем, тихо спросила девушка.

Иванка положил руку на плечо Василисы и снова встретился с ее глазами. В резком разлете густых бровей, темных пушистых ресницах, тень от которых скрывала синеву любопытных задумчивых глаз. Иванка увидел столько неподдельной теплоты и ласки, что он невольно задохнулся от нахлынувшего на него чувства.

- Нет у меня никакой лады, Василиса. Нет!

Чтобы скрыть наступившую неловкость и волнение, Василиса поднялась на ноги и вновь стала озорной и веселой.

- А ну, забирай поклажу! Рыбе пора на столе быть. Иванка, не отводя глаз от Василисы, решительно шагнул к девушке, взял за руки и заговорил взволнованно:

- Погоди, Василиса... Не знаю, что со мной... Колдунья ты. Хмельным я от тебя сделался.

Девушка сразу посерьезнела и посмотрела на Иванку долгим и пристальным взглядом, словно искала в его глазах желанного для себя ответа, а затем мягко высвободила руки, обвила парня за шею, доверчиво прижалась к нему всем телом и поцеловала в губы.

Глава 43

ИЗ ОДНОЙ КАБАЛЫ - В ДРУГУЮ

Прибыв в Богородское из стольного града, Калистрат Егорыч заспешил к княжьему управителю.

Прежде чем взойти на красное крыльцо терема, приказчик обошел все княжьи службы: заглянул в холопий подклет, конюшню, псарню, поварню... И недовольно закачал бороденкой: всюду бродили по двору челядинцы слоняясь от безделья. Ох, и пообленились без княжьего присмотра. Десятка три не при деле. Управитель - человек тихий, набожный. Все больше в постах да молитвах время проводит, а до холопей ему и дела нет.

Возле покоев управителя, перед низкой сводчатой дверью, на широкой лавке развалился длиннющий, нескладный челядинец. Калистрат Егорыч ткнул его в бок кулаком.

- Креста на тебе нет, Тимошка. Чего средь бела дня прохлаждаешься? У себя ли управитель?

Тимоха не спеша поднялся, широко зевнул, потянулся, потер глаза. Узнал приказчика, слегка мотнул головой.

- Почивает Ферапонт Захарыч. Всю ночь на молитве простоял. Не ведено впущать.

- Разбуди. От князя Андрея Андреевича с грамотой я прибыл.

Тимоха вошел в покои, а Калистрат Егорыч опустился на лавку и забурчал сокрушенно. Ну и дела! Скоро к обедне ударят, а управитель все на пуховиках нежится.

Холоп дозволил войти в покои.

- Чего тебе, Егорыч? - позевывая, тихо вопросил управитель. Был он в длинной нательной ночной рубахе, всклокоченный, с заспанным помятым лицом.

- От князя я, Ферапонт Захарыч.

- А кой час, Егорыч?

- Должно, к обедне скоро зазвонят.

- Ох ты, господи. Вздремнулось мне седни. К молитве не поспею, засуетился управитель, натягивая на себя суконные порты.

- Грамоту от князя привез. Указал Андрей Андреевич половину своих холопей на ниву посадить.

- Это как же на ниву? Невдомек мне, Егорыч. Нешто челядинцу за соху браться?

- Вестимо так, батюшка. Позвать бы холопей надо.

- Ох, и недосуг мне нонче, Егорыч. Отец Лаврентий седни литургию3 справляет по случаю начала Петрова поста. Ты уж сам распорядись, милок, а я в храм поспешу.

- Как тебе будет угодно, Ферапонт Захарыч, - с легким поклоном вымолвил приказчик и вышел из покоев.

В узких сумеречных сенях остановился, озабоченно развел руками и вдруг наткнулся всей пятерней на что-то мягкое.

Из угла хихикнула девка:

- Ой, щекотно. Кто озорует?

- Тьфу, дьяволица! - сплюнул Калистрат Егорыч. - А ну, вылазь на свет божий.

Из темного угла вышел раскрасневшийся долговязый Тимоха. Сенная девка, задев приказчика дородным телом, прошмыгнула в светелку.

- Непристойные дела творишь, сердешный. Кобелей греховодных кнутом учат, чтобы уму-разуму набирались. Обскажу о том управителю. Пущай он те взгреет, - осерчал приказчик.

- Уж ты прости меня, Калистрат Егорыч, - взмолился Тимоха и простодушно добавил. - Моей-то вины нет, батюшка. Шел я сенями. А девка озорная повстречалась. Ну и того...

- Не проси милости, богохульник. Быть тебе битым. А сейчас зови к моей избе холопей - Никитку Кудеяра, Икудейку Басова, Ванятку...

В своем дворе Калистрат Егорыч прочел челяди княжью грамоту, в которой говорилось, что с Тихонова дня пятнадцать кабальных челядинцев переводятся в пашенных мужиков.

"...Князю повиноваться им, как богом ведено, приказчика слушаться во всем и пашню пахать где укажут, и оброк им платить, чем изоброчат", заключил приказчик.

Челядинцы понуро склонили головы. Годами жили, а таких чудес не знали. И чего это вздумалось князю?

- Как же это, батюшка? Несподручны мы к мужичьему делу. Не во крестьяне, а в холопы мы князю рядились, - произнес Тимоха Шалый.

- Такова княжья воля и не вам ее рушить, сердешные. Отныне будете жить под моим присмотром. А поначалу указал вам Андрей Андреевич, как травы поднимутся, сено на княжью конюшню косить, опосля господский хлеб на нивах жать. Уразумели, сердешные?

- Из одной кабалы в другую угодили, братцы. Неправедно это, - хмуро высказал один из дворовых.

- Мокеюшка! Заприметь этого говоруна, сердешный. Как звать-величать прикажешь, милок?

- Никиткой Кудеяром, - угрюмо назвался холоп.

- Запомни, Мокеюшка. Ступайте покуда в подклет, ребятишки. А я подумаю, чем вас занять до сенокоса.

Холопы побрели к княжьему терему, а Калистрат Егорыч со своим верным челядинцем пошли вдоль села, поглядывая по сторонам. Навстречу попадались крестьяне, снимали шапки, кланялись, уступая дорогу.

- Чево-то пришлых мужиков не видать. И на срубах топором не стучат. Нешто лодыря гоняют?.. Эгей, Семейка! Подь сюда, сердешный. Куда подевались новопорядчики?

- Ушли из села подушкинские крестьяне. Митрий Капуста намедни наведывался. Быть бы беде, да Афоня Шмоток уберег. Споил вином Митрия, а беглые в леса подались. Покуда там отсиживаются, - пояснил Семейка.

- Совсем, что ли, сошли? - забеспокоился приказчик. Еще бы! Сколько денег на них ухлопал. Андрей Андреевич за такие убытки не помилует. Придется из своей кубышки князю деньги возвращать за недосмотр. Впросак попал с чужими мужиками.

- В бору спрятались, а ребятенки на селе остались, - успокоил приказчика Семейка и, метнув угрюмый взгляд на челядинца, зашагал прочь.

- Пошто Калистрату Егорычу не поклонился? - сердито крикнул ему вслед Мокей, припомнив, как отстегал его кнутом Семейка на княжьей ниве.

Семейка, не оглядываясь, подошел к своему срубу и взялся за топор.

- Поучить бы надо нечестивца, Калистрат Егорыч. Без поклона отошел, вновь своеволить зачал.

- Потом, потом, Мокеюшка, - рассеянно вымолвил приказчик и добавил озабоченно: - От Капусты одним винцом не отделаешься... А холопы куда глядели? Пропустили Митьку в вотчину. Батогами, окаянных!

И впрямь после обедни вновь нагрянул из своей деревеньки Митрий Капуста с двумя дворовыми. Бледный, опухший, прискакал к приказчиковой избе, спрыгнул с коня и загромыхал пудовыми кулачищами в калитку.

Из оконца выглянул Мокей и тут же заспешил к Калистрату. Приказчик оробел. Дрожащими пальцами застегнул суконный кафтан, приказал:

- Прихвати с собой саблю да пистоль. В случае чего пали по супостату.

Как только Мокей открыл калитку, Митрий Флегонтыч ринулся во двор и, схватив Калистрата за ворот кафтана, свирепо закричал:

- Вор! Подавай мне мужиков, дьявол!

Мокей поспешно выхватил из-за кушака пистоль, надвинулся на Капусту.

- Не балуй. Стрелять зачну.

Митрий Флегонтыч отшвырнул от себя приказчика и, тяжело дыша, хватаясь рукой за грудь, опустился на крыльцо.

- Без ножа зарезал, дьявол. Ко мне хитрой лисой подъехал, а крестьян к себе переманил. У-у, злыдень!

- Знать ничего не знаю, сердешный. Ехал в монастырь с дарохранительницей к настоятелю да святым мощам поклониться. А до твоих людей мне и дела нет. Сами сюда переметнулись, батюшка.

- Врешь, дьявол. На пытке у мужиков дознаюсь, по чьему наговору они в бега подались, Сыщется твоя вина - самолично паршивую башку срублю. А потому отдавай моих крестьян добром.