Что-то зашипело вокруг, будто начал пениться воздух, и я услышал голос, доносившийся отовсюду, даже, кажется, из моего собственного желудка:

— Вы уже вмешались. Наш мир сбалансирован деятельностью многих поколений. Мы создали законы природы, идеально соответствующие нашим потребностям. Любое вмешательство нарушает баланс, своим присутствием вы лишили жизни восемь тысяч триста двенадцать наших соотечественников.

Голос запнулся на мгновение и потребовал:

— Внимание, скажите слово «старт»!

— Я хотел бы…

— Скажите слово «старт!».

— Я ученый, исследую принцип презумпции искусственности…

— Принцип презумпции искусственности не нуждается в исследовании. Это аксиома. Скажите слово «старт»!

— Ну «старт!», и дальше что? — разозлился я.

А дальше не было ничего: я опять потерял сознание, эти твари не желали дать мне никакой информации о своей Вселенной. Это был их мир, они делали с ним, что хотели и не желали делиться знаниями, будто знания способны хоть что-то изменить. Впрочем, потом я понял, что так, вероятное и было. Во Вселенной номер «минус два» информация была таким же свойством материи, каким в нашей Вселенной является энергия. Информацией можно было убить, что я и сделал, явившись к ним без разрешения — знание о моем прибытии (именно знание, а не сама капсула) погубило тысячи разумных, которых я так и не увидел, ведь они были сгустками информации. Вот уж действительно: они слишком много знали…

Очнулся я в полной черноте, свободный от пут и с хаосом в мыслях. Приборы показывали, что я в очередном Коконе между Вселенной номер «минус два» и Вселенной номер «минус три». Альтернатива была ясной: либо вернуться, считая первый опыт удавшимся, либо продолжить движение к прежним вселенным, но… до каких же пор? Подумав, я решил пройти в прошлое еще на один уровень. Только на один, не больше.

Вселенная номер «минус три» оказалась огромна и загромождена. Я двигался во времени назад, пропуская по сто миллионов лет за одну свою секунду. Капсула находилась в пространстве, где сталкивались и рушились миры, подобные воздушным шарам моего детства. Впрочем, формы были разнообразны до бессмысленности. Я видел шары размером с галактику, еще больших размеров многогранники, и овальные тела, и какие-то полые лентообразные, и все это сталкивалось, разламывалось, перемешивалось, возникало одно из другого. Возможно, это было следствием деятельности конструктора, но я не мог его обнаружить! Я рассылал сигналы по всем пространственным и временным направлениям и не получал ответа. Здесь не было разума?! Вселенная развивалась сама по себе?! Рушилась главная философская концепция моего мира… Впрочем, может быть, идеально высокий разум и полное отсутствие разума одно и то же? Земляне не могли доказать или опровергнуть существование бога — в него либо верили, либо нет. А существование идеального разума? Я с ужасом смотрел по сторонам и понимал, что ввергаю себя в пучину, ибо принцип веры — не наука вообще. Мы говорим: наука объективна, а истина единственна. Но вот, и у землян, и у нас — наука (во всяком случае, то, что они и мы под этим понимаем). Они и мы ищем истину — единственную! Но почему эта единственная истина диаметрально противоположна у них и у нас? Вот где кончается наука и начинается вера. Аксиомы и принципы, которые мы (и они!) принимаем без доказательств — это и есть вера. Почему же свои достижения мы называем наукой, а их — лженаукой? Я понимал, что уже не верю в презумпцию искусственности! Не верю, хотя не нашел пока ни единого доказательства обратного. Так что же — возвращаться?

Я остановил капсулу и повис в вязкой среде, которая здесь была вакуумом, и на меня со всех сторон начали двигаться галактики странных и никем не созданных (неужели?) форм. Я должен был переключить аппаратуру на движение во времени вперед, к вселенным номер «минус два», «минус один»… домой. Но я сидел перед пультом и ждал, потому что знал уже, что слишком рано позволил себе усомниться. Разум здесь был. В нашей Вселенной проявления разума наблюдаются независимо от того, в каком направлении по времени ты движешься. А здесь цивилизация, оказывается, ограничила себя стрелой времени, отсекла движение вспять. Это было, конечно, ее делом, диктовать кому-то законы природы может лишь другой кто-то, а здесь разум был один. Я довольно быстро разобрался, где он обитает, но плоды его деятельности изумляли своей нецелесообразностью. Вселенную он себе создал дикую и странную, но — не познав логики, не бросай упреков! Вступать со мной в контакт он не собирался, напротив — он желал уничтожить меня, потому что Вселенная номер «минус три» принадлежала только ему, делить созданный им мир он не желал ни с кем. Я понял, что если сейчас же не уйду в прошлое, то не попаду и домой. По пути в будущее — свое будущее — он меня настигнет.

Я бросил капсулу в реверс, вывалился во Вселенную номер «минус четыре» и, прежде чем оглядеться, проскочил назад во времени лет этак на два-три миллиарда. Взгляду и в этой Вселенной было не на чем остановиться, и я двигался, погруженный в собственные мысли.

Наконец, я замедлил ход, и то, что испытал, было подобно шоку. Капсула моя стояла на том самом месте, откуда недавно стартовала. У пультов сидели мои ассистенты — мне ли их не знать! Рядом стояла Лойна с тем выражением на лице, какое у нее бывает в минуты сильнейшего раздражения, когда я, скажем, пообещал почистить туфли, а вышел из дома в грязных. И все-таки, это была Вселенная «минус четыре»! Картина снаружи оставалась неподвижной, время капсулы остановлено, я видел, что палец моей жены лежит на клавише сброса энергии времени. Она, наверное решила, что таким образом прервет опыт! Я умру тут от старости, нет — от голода, а картинка изменится разве что на один квант пространства-времени! Нужно было решить хотя бы для себя — Лойна это или какая-то ее копия во Вселенной номер «минус четыре», оказавшейся странным образом тождественной моему миру? Уж не подобно ли мироздание синусоиде, где все в точности повторяется каждые пять циклов? А если нет, если мироздание подобно кольцу, и я проскочил в свою собственную Вселенную из своего собственного будущего, которое оказалось и прошлым? Как мне теперь отличить один вариант от другого, и как жить на свете, не найдя ответа на этот вопрос? Неужели истина может быть настолько неоднозначной, что принять или не принять тот или иной вариант ответа — дело одной лишь веры, той самой веры, что не является наукой? Все, — решил я. Как бы то ни было, опыт завершен. Во всех пяти вселенных все сделано, создано, придумано…

Однако… Если это действительно моя Вселенная? Если пять вселенных составляют кольцо? Тогда: кто это кольцо создал? Кто?! Может быть, решительно все искусственно, кроме самого кольца миров? Кольцо было всегда, никогда не появлялось, и значит — не было сделано?

Мысли путались, и мне было уже все равно, умру ли я здесь, глядя на неподвижное лицо жены, или что-нибудь все же произойдет? Когда неожиданно картина дернулась, и капсула грохнулась на фундамент, а меня крепко тряхнуло, я решил, что это не конец путешествия, а игра воображения. Ну, Лойна мне напомнила, что жена имеет на мужа кое-какие права. Последовавшая затем сцена не имеет отношения к эксперименту.

А теперь — решайте сами. Лично я не могу сделать вывода. Схожу с ума, когда обнаруживаю в поведении Лойны особенности, которых, как мне кажется, не было до эксперимента. Мучаюсь, когда узнаю о том, чего не знал до эксперимента, хотя, казалось, должен был знать. Например, о том, что кочеврасы ввели-таки новый закон исторической неизбежности. Это ведь произошло довольно давно — почему мне ничего не известно? Но, с другой стороны, в поведении той же Лойны столько привычных, узнаваемых черточек! И все-таки, не знаю, где я, и не могу ничего доказать, и это сводит меня с ума. Что представляет собой череда вселенных, и в какой вселенной я сейчас? В какой?! К машинам времени меня больше не подпускают. Говорят: есть наука, а ты поступился принципом, стал лжеученым.