Еще только ствола не хватает для общего устрашения, или хорошего ножика. Да, вот этого мне не хватает. Но что поделаешь? Затылком я почувствовала быстрое движение сзади. Обернулась. Ну так и есть - несколько человек преследовали меня. Я побежала по улице. Едва не снесла коляску с младенцем. Мать гневно кричала мне что-то вслед по-французски. Да иди ты… Хоть бы какой транспорт. Хоть бы что-нибудь! В Медиану сейчас не уйти, и пяти минут еще не прошло. Продержаться бы! Только бы четверть часа продержаться…

Прямо передо мной на тротуар вылетела полицейская машина, перегородив дорогу. Я метнулась в сторону, но из машины выскочили полицейские, наставляя на меня стволы. Зайчики, да я же никогда не поверю, что вы будете стрелять! Медведь, и тот был страшнее. Я метнулась к машине, легко оттолкнув в сторону одного из полицейских, вскочила на капот, прыжок - и я на другой стороне. Мне что-то орут сзади. Плевать. Плевать, потому что впереди…

Впереди тоже дорши. И справа. А слева - стена. Меня окружили. Я прижалась к стене. Неужели это все? Знакомый, мерзкий свист. Шлинг. Одуряющая боль. Тошнотное расслабление - я без сил свалилась на асфальт. Мое облачко висело в воздухе, охваченное золотистыми световыми петлями. Вот, кажется, и все.

Современный обыватель, особенно в Европе, живет странными представлениями. Например, ему кажется, что он хорошо информирован о том, что происходит в мире. Он слышит по телевидению, что в Чечне злые русские войска убили нескольких "повстанцев" или в Израиле произошла стычка между десятью евреями и пятнадцатью арабами. А между тем, например, в Либерии убиты сотни людей, и об этом, может быть, даже сообщат в новостях, но всерьез это никого не интересует. В Африке за год убили два десятка католических миссионеров - об этом и в новостях не скажут, подумаешь, мелочь какая. Албанские террористы создают целые концлагеря, в которых держат похищенных сербов - но в Европе об этом никто не слышал. Информация подается избирательно. Наверное, это и неизбежно - но любопытно, что при этом люди убеждены в собственной осведомленности и способности судить о происходящем в мире.

Хотя что они могут знать? Вот скажем, Северная Корея. Все в курсе, что там царит ужасный коммунистический режим, что жить там просто невыносимо - но в чем именно эта невыносимость заключается? Чем и как живут простые корейцы? Чего они боятся, на что надеются, чем питаются, в конце концов? Каков их реальный уровень жизни - по сравнению с другими странами? Ничего этого мы не знаем. Да и знать не хотим. Главное, запомнить основные штампы: Северная Корея - это ужасно. Так же, как Советский Союз был Империей Зла - а детали необязательны.

Да что говорить о дальних странах? Европейцы часто совершенно не представляют, что творится у них под носом. Благополучный бюргер представления не имеет, например, о том, что значит - остаться реально без работы и образования. Жить на пособие. Поэтому суждения о людях, живущих так, могут быть у бюргера самые дикие.

Европа кажется мирным, благоустроенным ландшафтом, где даже полицейские похожи на доброго дядю Степу. А между тем во всех крупных европейских городах есть тайные хорошо укрепленные и замаскированные места, где годами содержатся никому не известные заключенные, где их пытают и казнят. И это даже не наши тюрьмы - вполне земные, обычные заведения, принадлежащие неким организациям, не слишком афиширующим свою деятельность. Разведывательным, скажем, организациям.

О Дейтросе и Дарайе я уже и не говорю. Есть и подпольные штабы, и целые организации, и собственные фирмы Дейтроса или Дарайи, которые обеспечивают прикрытие и финансовую поддержку - мы же не можем печатать деньги в каких-нибудь синтезаторах, за отсутствием таковых. И конечно, есть и отделения Верса в крупных европейских городах, мне самой приходилось сдавать в Верс дарайских агентов. И есть соответствующие отделения дарайской разведывательной сети. Вот в одной из таких тайных, никому не известных тюрем, я теперь и находилась.

Меня даже не зафиксировали - а зачем, паралич пройдет лишь через несколько часов. Да и выбраться отсюда просто невозможно. Я валялась на каменном полу, глядя на собственное облачко, трепещущее в воздухе, плотно охваченное петлями шлинга.

Спускали меня сюда на каком-то лифте. Подвал, причем глубокий, второй или третий подземный этаж. Кажется, возле парковки - по крайней мере, мы вошли сюда через здание парковки. Логично - копать отдельно было бы неудобно, а так - отделили небольшое помещение подвального парковочного здания.

Одно только непонятно - все это время я была уверена, что меня хотят просто убить. А теперь оказывается, дело обстоит еще хуже…

Узкая полоска света упала из коридора. Вошедший повернул выключатель, я прищурилась, привыкая к свету. Дорш склонился надо мной. Кажется, я его уже где-то видела. Вполне возможно, мир тесен.

— Вот мы и увиделись, - сказал он по-дейтрийски, - приятно познакомиться, Кейта иль Дор. Говорить можете?

— Могу, - ответила я равнодушно. Я просто устала. Слишком устала. И сейчас я не боялась смерти.

— Что ж, вы заставили нас побегать. Приказ о немедленной ликвидации отменен. Мы намерены извлечь пользу из общения с вами. Но чтобы у вас не было иллюзий…

Он повернулся к моему облачку.

— Вам хорошо видно?

Дорш поднял рукоятку шлинга. Огненная тонкая струя вырвалась фонтаном. Молча и без слез я смотрела, как разрушают мое облачко… источник моей жизни. Моей силы. Через минуту все было кончено. Странно, казалось я давно смирилась с мыслью о смерти. И все же мне стало страшно.

Теперь осталось жить не больше трех месяцев. Они не оставили меня в живых. Они отрезали пути назад. Странно, что они просто меня не пристрелили - а впрочем, что тут странного?

— Тебе немного осталось, - сказал дорш, - немного, но мы все же постараемся максимально использовать этот срок.

Я молча смотрела на него. Плохо. Очень плохо. Кажется, мужества внутри не осталось, совсем. Нет готовности терпеть. Что же делать-то, шендак? Как мне заставить себя собраться? Ведь теперь только это и осталось. Пусть они сволочи, пусть они бросили меня, но не могу ж я их сдать добровольно.

Дорш подошел ко мне. Нажал подошвой на запястье раненой руки - от боли сразу потемнело в глазах.

— У тебя есть возможность умереть спокойно, в постели. Без боли. Подумай об этом немного. Мы дадим тебе немножко времени. Но совсем чуть-чуть, ты же понимаешь, у нас времени мало.

Он перенес вес тела на мою горящую руку, и потеряв всякий контроль над собой, я закричала.

Особенно страшной была обыденность, с которой они готовили меня. Без злобы, без какой-либо ненависти. Перенесли в другое помещение. Раздели. Уложили на стол, вроде операционного. Воткнули иголку, поставили капельницу. Прочно зафиксировали ремнями - ну да, паралич уже начал проходить. Содрали повязку с раненой руки. Руки положили и привязали к подставкам. Чтобы, значит, удобнее было производить с ними всякие действия. Наклеили на тело в разных местах проводки. А я все это время пыталась справиться с убийственным, затмевающим разум страхом.

Я труп. У меня нет облачка, и не сегодня-завтра начнется какой-нибудь острый лейкоз, или лимфосаркома, или просто смертельная инфекция - иммунная система все равно что мертва. Я труп, к сожалению, с сохраненной болевой чувствительностью. И с массой ценной информации в мозгу. Но важно помнить, что я все равно мертва. И что бы они ни делали дальше - они будут делать с уже мертвым телом. Оно не имеет никакого значения. Это не я. Я уже не здесь. Неважно, может, вообще после смерти ничего нет - в любом случае, меня здесь уже нет, я не важна - важно только то, что будет теперь с остальными. Если они опираются на предательство Инзы, то ничего не знают о европейской секции отдела информационной безопасности. Даже, скорее всего, не знают, где находится штаб, откуда я только что ехала. Они просто перекрыли дороги и стали нас ловить. Инза знал лишь направление.