— Он чуть не утонул, миссис докторша, дорогая, но, к счастью, доктор услышал его визг и в мгновение ока вытянул его за задние лапы. («Мама, а как это в мгновение ока»?)

— Ну, он, похоже, вполне оправился после этого приключения, — заметила Аня, нежно проводя рукой по черно-белым, бархатным и округлым формам довольного кота с огромными челюстями, мурлыкающего на стуле у камина. Ни на один стул в Инглсайде нельзя было сесть, не убедившись предварительно, что на нем нет кота. Сюзан, не особенно жаловавшая кошек прежде, уверяла, что ей пришлось полюбить их в целях самозащиты. Что же касается Заморыша, так назвал его Гилберт год назад, когда Нэн принесла домой несчастного тощего котенка, подобранного в деревне, где его мучили какие-то мальчишки, и имя осталось, хотя было теперь совсем неподходящим.

— Но… Сюзан! Что случилось с Гогом и Магогом?.. Они не разбиты, нет?

— Нет, нет, миссис докторша, дорогая! — воскликнула Сюзан, сделавшись от стыда красной как свекла, и метнулась в буфетную. Вскоре она вернулась, держа в руках двух фарфоровых собак, неизменно председательствовавших у очага в Инглсайде. — Как это я забыла поставить их на место перед вашим приездом! Видите ли, миссис докторша, дорогая, вы уехали, а на следующий день к нам зашла с визитом миссис Дей из Шарлоттауна… а вы знаете, какая она чопорная и как следит за соблюдением приличий. Уолтер решил, что должен как хозяин развлечь гостью, и для начала показал ей собак. «Это Бог, а это Мой Бог», — сказал он, бедное невинное дитя. Я была в ужасе… хотя думала, умру от смеха при виде лица миссис Дей. Я, конечно, объяснила ей все, как могла, — мне не хотелось, чтобы она решила, будто мы семейство язычников, но я все же подумала, что будет лучше убрать собак в буфет с фарфором, подальше от греха, пока вы не вернетесь.

— Мама, мы не могли бы поужинать пораньше? — жалобно спросил Джем. — У меня сосет под ложечкой. И знаешь, мама, мы сегодня приготовили каждому его любимое блюдо!

— «Мы пахали», как сказала муха, которая во время пахоты сидела на шее у лошади, — усмехнулась Сюзан. — Мы решили, что ваше возвращение нужно отпраздновать, как полагается, миссис докторша, дорогая… Где же Уолтер? На этой неделе его черед звонить в колокольчик к обеду.

Ужин оказался настоящим пиршеством. А каким удовольствием для Ани было уложить каждого из детей в постель! Сюзан позволила ей уложить даже Ширли, поскольку это был особый случай.

— День сегодня не совсем обычный, — заявила она торжественно.

— О, Сюзан, обычных дней не существует! Каждый день имеет в себе что-то такое, чего нет ни в одном другом дне. Вы этого не замечали?

— Ваша правда, миссис докторша, дорогая. Даже в прошлую пятницу, когда дождь лил весь день и было так мрачно и уныло, на моей большой пунцовой герани показались наконец бутоны — и это после того, как она три года не хотела цвести. А вы обратили внимание на кальцеолярии, миссис докторша, дорогая!

— Конечно! В жизни не видела таких кальцеолярий, Сюзан. Как вам это только удается? (Ну вот, и Сюзан довольна, и я не солгала. Я действительно никогда не видела таких кальцеолярий… хвала небесам!)

— Это результат неусыпного внимания и постоянной заботы, миссис докторша, дорогая… Но думаю, что я должна еще кое о чем вам сказать. Мне кажется, что Уолтер о чем-то подозревает. Без сомнения, какие-то дети в Глене что-то такое ему сказали. Так много детей теперь знает гораздо больше, чем им следует знать… На днях он сказал мне очень задумчиво и озабоченно: "Сюзан, а младенцы очень дороги?" Я была ошеломлена, миссис докторша, дорогая, но я не потеряла головы. «Некоторые полагают, что младенцы — роскошь, — сказала я, — но мы в Инглсайде считаем их предметами первой необходимости». А в душе я упрекнула себя за то, что вслух выражала недовольство ужасными ценами в магазинах Глена. Боюсь, этим я обеспокоила бедного ребенка. Но теперь, если он заговорит с вами на эту тему, он не застанет вас врасплох.

— Вы с честью вышли из трудного положения, Сюзан, — сказала Аня очень серьезным тоном. — И я думаю, им всем пора узнать, чего мы ожидаем

Но лучше всего была та минута, когда к ней пришел Гилберт. Она стояла у своего окна, следя за тем, как туман крадется со стороны моря над освещенными луной дюнами и гаванью, вползая в длинную узкую долину, над которой стоял Инглсайд и в которой укрывалась от ветров деревня Глен святой Марии.

— Как это хорошо — прийти домой после долгого и трудного рабочего дня и найти тебя! Счастлива ли ты, Аня из Ань?

— Очень! — Аня наклонилась, чтобы понюхать усыпанные цветами ветки яблони, которые Джем поставил в вазу на ее туалетном столике. Она чувствовала себя окруженной любовью и заботой. — Гилберт, дорогой, приятно опять на неделю стать Аней из Зеленых Мезонинов, но в сто раз приятнее вернуться домой и быть Аней из Инглсайда.

— Безусловно нет, — сказал доктор Блайт. По тону, каким были произнесены эти слова, Джем понял все. Не стоило даже надеяться, что папа передумает или что мама попытается его переубедить. Было очевидно, что по данному вопросу папа и мама едины во мнении. Светло-карие глаза Джема потемнели от гнева и разочарования. Он свирепо уставился на своих жестоких родителей — тем более свирепо, что они были так раздражающе равнодушны к его свирепым взглядам и продолжали ужинать, как будто ничего ужасного не произошло и все было в полном порядке. Конечно, тетя Мэри Мерайя заметила его свирепые взгляды — ничто никогда не ускользало от ее мрачных бледно-голубых глаз, — но ее эти взгляды, кажется, лишь позабавили.

Весь день после обеда Джем играл с Берти Шекспиром Дрю — Уолтер ушел в старый Дом Мечты играть с Кеннетом и Персис Форд, — и Берти Шекспир сказал Джему, что все мальчишки из Глена пойдут вечером ко входу в гавань, в дом капитана Билла Тейлора — смотреть, как капитан вытатуирует змею на руке Джо Дрю. Он, Берти Шекспир, тоже пойдет, ведь Джо — его двоюродный брат, и не хочет ли Джем пойти вместе со всеми? Будет здорово интересно! Джем сразу же загорелся желанием присоединиться к Берти Шекспиру, а теперь ему заявляют, что об этом не может быть и речи.

— Хотя бы по той причине, — сказал папа, — что до входа в гавань слишком далеко. Эти мальчики наверняка вернутся домой очень поздно, а ты должен ложиться в восемь, сынок.

— Меня без всяких разговоров отправляли спать в семь каждый день, когда я была маленькой, — вставила тетя Мэри Мерайя.

— Ты должен подрасти, Джем, прежде чем сможешь уходить из дома так далеко по вечерам, — сказала мама.

— Ты сама сказала на прошлой неделе, что я уже большой! — возмущенно вскричал Джем. — Что я, по-твоему, младенец? Берти идет со всеми, а он мой ровесник.

— Столько случаев кори вокруг, — заметила тетя Мэри Мерайя мрачно. — Если бы ты пошел с этими детьми, Джеймс, ты мог бы заразиться корью.

Джем терпеть не мог, когда его называли «Джеймс». А она это делала постоянно.

— Я хочу заразиться корью, — заявил он раздраженно. Но затем, поймав взгляд папы, притих. Папа никому не позволял дерзить тете Мэри Мерайе. Джем ненавидел тетю Мэри Мерайю. Тетя Диана и тетя Марилла были восхитительные тети, но такая тетя, как тетя Мэри Мерайя, была чем-то совсем новым для Джема.

— Хорошо, — сказал он с вызовом, глядя на маму, чтобы ни у кого не было оснований предполагать, что он обращается к тете Мэри Мерайе, — если вы не хотите любить меня, никто вас не заставляет. Но как вам это понравится, если я уеду от вас и буду охотиться на тигров в Африке?

— В Африке нет тигров, дорогой, — сказала мама мягко.

— Ну тогда на львов! — закричал Джем. Они собираются вечно ставить ему на вид его ошибки, да? Они решили смеяться над ним, да? Ну, он им "покажет! — Что, скажешь, в Африке нет львов? В Африке миллионы львов. Африка кишит львами!