— Жрите, гады! — крикнул он, швырнув головешку в темноту. Глаза погасли.

— Испугались, — сказал зоолог.

— Неужели вы верите в тварей-гигантов? — спросил француз.

— Не знаю, сеньор Женэ, я ничего не понимаю.

— А я знаю, кто это, — заскрипел зубами Брегг. Даже в свете угасающего костра было видно, что он дрожит, точно в ознобе. — Это они.

Он схватил двустволку, проверил, заряжена ли, но Женэ тут же отнял у него оружие.

— Не дури. Их уже нет. Видишь — темно? Ни одного огонька. Ты лучше ляг и прими снотворное. В таком состоянии можешь сорваться с кручи. А мы с профессором подежурим.

— Прости, я опять взорвался. Дай таблетки, — Брегг вдруг обмяк и сел, едва не свалившись в костер. Минут через десять снотворное подействовало он уже снова спал, вздрагивая даже во сне.

— Надо уходить отсюда, — сказал Санчес.

— Утром уйдем, — согласился Женэ, — я только еще раз проверю уровень радиации.

В чаще кривобоких деревьев снова зажглись огоньки. Столько же, а может и больше. Глаза? Вероятно. Неподвижные, пристально наблюдающие за ними.

— Опять, — сказал Санчес.

— Вижу.

— С ружьем в руках легче дышится.

В сельве тоже было страшновато. Но там им угрожали змеи, ядовитые улитки, кровожадные пираньи — не дай бог, свалишься в воду с плота или перевернется лодка! Здешний страх был особым, гипнотическим, внушенным. Женэ стыдно было признаться самому себе, что он, победитель соревнований в скоростной стрельбе по движущимся мишеням и призер велогонок на треке, сейчас трясется от страха, сжимая скользкими от пота руками ружье. Диковинные растения? Да бог с ними, с растениями, мало ли незнакомцев в сельве — все равно в ботанике он профан. Зверье? Против него есть оружие. Глаза? Тускло-зеленые с оранжевым ободком — они висели в воздухе, как фонарики. Живые фонарики. Не светят, а всматриваются, не вспыхивают, а приближаются, не блестят, а приказывают. А ему не хочется подчиняться, не такой он человек, чтобы смириться со всей этой мистикой. Пусть кто угодно думает, что глаза таинственных лесных существ, о которых говорят предания индейцев, наблюдают за ними. Мифологическое выдает за действительное, сказку — за реальность. Ну а ему, геологу, исходившему тысячи километров в дебрях трех континентов, это все ни к чему. Сейчас он подойдет поближе к этим пугающим глазам и выпалит по ним из обоих стволов. А там посмотрит, уберутся ли они подобру-поздорову.

Женэ встал, перепрыгнул через тлеющие угли костра и шагнул навстречу глазам-фонарикам. Теперь он знал точно — волны страха идут от них. Телепатия? Но кто кого боится; он — их или они — его?

Геолог шагнул еще ближе — и произошло неожиданное. Огни отодвинулись, меняя места, уменьшаясь в объеме, превращаясь из фонариков в светлячки и совсем уже угасли, отступив в темноту. Женэ вздохнул облегченно, дрожащие руки опустили двустволку. И тут случилось то, что можно наблюдать только в тропиках.

Над каньоном включили свет.

Еще невидимое солнце осветило половину порозовевшего неба. Утро наступило, и в каньоне проявилась детская пестрота красок, положенных невпопад, — синева мха, ржавчина леса, оранжевые тона камня, фиолетовые плетения лиан. «Сириус, — усмехнулся Женэ, — наблюдателен все-таки Брегг». Он оглянулся: тот спал, оглушенный удвоенной дозой снотворного; Санчес же, мирно дремавший у потухшего костра, открыл глаза.

— Куда вы? — спросил он шепотом, увидав геолога у обрыва.

— Еще раз проверю уровень радиации на уступах и сейчас же вернусь.

Захватив кроме ружья нож и моток веревки, Женэ прошел по краю поросшего мхом обрыва. Шаровидных кустов уже не было: кто-то согнал их или они сами спорхнули вниз. Но мох был примят треугольными следами, похожими на лапы большой птицы, и широкими плоскими вмятинами. «Их» следы, подумал геолог и спустился, не прибегая к веревке, на нижний уступ. С дозиметром он не сверялся: и так знал, как повышается по мере приближения ко дну каньона уровень радиации. Его интересовало другое: изменения в ландшафте, тонах, появление новых диковинок флоры. Животные, оставив ночные следы, утром не появлялись. Но лес густел. Начиная примерно с пятого уступа, он уже непрерывным массивом тянулся ко дну, шевеля на ветру потрескивающими ветвями. Женэ взглянул на дозиметр и криво усмехнулся: больше четырехсот. Смертельная доза! Но горстка таблеток, проглоченных перед спуском, делала свое дело. В кончиках пальцев покалывало — первый признак действия гамма-стимулятора. Однако дальнейший спуск был уже невозможен.

Хотя бы взглянуть, что там, на самом дне каньона? Только подойти к обрыву трудно: лес сплошной, тянется далеко и слишком густ. Может быть, по верху, по кронам?

Женэ критически оглядел вставший на его пути ржавый лесной заслон и лишь сейчас заметил что-то новое в его облике. На первый взгляд — все тот же скелетообразный лес с кривыми стволами, паучьими ветвями-щупальцами и корнями-клещами, цепко ухватившимися за камни. Ни одного листика. Как и на верхних уступах. Он был прозрачнее любой лиственной рощицы поздней осенью. Но тут, в глубине каньона, он почему-то казался живым сборищем не деревьев-растений, а деревьев-существ. Стволы походили на тела, выраставшие прямо из камня, они покачивались, сгибались, вытягивались, стараясь коснуться друг друга скрюченными ветками.

Страх у геолога давно прошел, он только раздумывал, как бы удобнее пробраться по этим кронам к обрыву. Веревку и ружье он оставил на камнях: в паутине ветвей они будут только мешать. Он легко вскарабкался по ближайшему стволу на верхние сучья и, запутавшись в сплетении веток, лег на них, как в гамак. И тут он почувствовал, как «гамак» качнулся под ним, вытянулся, спружинил и подвинул его ближе к обрыву. Еще минута — и его сдвинули еще на несколько сантиметров. Женэ попробовал оттолкнуться от толстого сучка под ногами, но тот тоже спружинил и отбросил его еще ближе к обрыву. Женэ начал вырываться из цепких ветвей, но те не отпускали. Может, это и не ветки вовсе, а чьи-то щупальца, которые норовят скинуть его в пропасть? Ведь крайние деревья лепятся на самом карнизе! И тут Женэ вспомнил о ноже. С трудом вытащил его из чехла и рубанул по опутавшим тело жгутам. Они отвалились, «гамак» уже не спружинил. Женэ стал яростно рубить направо и налево, пока не почувствовал, что освободился. Медленно, от сучка к сучку он стал спускаться вниз. А ветки-щупальца еще боролись, даже обрезанные, они сгибались в его сторону, пытаясь сжать, сдавить, сдвинуть его. Но он уже пробрался к противоположному от обрыва краю. Вон и двустволка вместе с веревкой на каменистом выступе. С трудом перебирая исцарапанными руками, он вырвался наконец из объятий деревьев-убийц. Его шатало. Он поднимался вверх по уступам как во сне. Видно, он отсутствовал очень долго. Обоих, и Санчеса и Брегга, он нашел растерянными, встревоженными, готовыми спускаться в каньон на поиски.

— С ума сошел, — ворчал бельгиец, — какого черта надо было проверять радиацию? Вчера же точно определили по дозиметру.

— Я не радиацию проверял, — Женэ тяжело дышал, натруженные руки дрожали, — а одну идею, все объясняющую.

— Какая еще идея?

— Сейчас скажу.

Женэ вздохнул и рассказал все, как было. Его оба спутника долго молчали, пораженные. Брегг даже не ругался, а так и стоял с раскрытый ртом, не решаясь спросить о том, что выговорил наконец Санчес.

— Значит, они… живые, да?

— Все растения здесь живые, ни одно не умерщвлено радиацией.

— Я не об этом. Деревья ли они?

— Безусловно.

— А как же вы объясните их попытку сбросить вас в пропасть?

— Защитной реакцией от вторжения в их микросферу постороннего организма. Известно, что корни иногда пробивают камень, а листья мимозы, например, свертываются от прикосновения. Любопытно другое. Когда Брегг запутался в паутине ветвей и лиан, его ничто не отбрасывало в сторону. Значит, на верхних уступах каньона у тех же деревьев нет такой защитной реакции, какую природа выработала у них на более глубоких уровнях. Что-то меняется в этом мире вместе с усилением излучения.