Она наклонилась и, взметнув юбками, сунула руку под черно-лиловый ворох оборок. Щелкнула подвязка – и на стол перед Хватом шлепнулась мятая пачка денег. Купюры лениво, как бы нехотя, распрямлялись одна за другой.

– Прячь монету, Джимми, и пошли, – сказала девушка. – Сдаю выручку, Мэгуайр, – объявила она полицейскому. – А ты получил свои всегдашние пять долларов на всегдашнем углу в десять.

– Врешь! – взревел полицейский, наливаясь кровью. – Теперь попадись мне только на моем участке, враз загремишь в кутузку.

– Кишка у тебя тонка, – сказала девушка. – И знаешь почему? Когда я тебе давала на лапу и сегодня, и на прошлой неделе, тому были свидетели. Так что лучше заткнись.

Хват бережно спрятал деньги в карман.

– Пошли, Фанни, – сказал он, – надо еще перекусить перед тем, как идти домой.

– Выметайтесь-ка отсюда оба, да поживее, не то я... – угрозы завершились невнятным бормотаньем.

На углу улицы они остановились. Хват молча отдал девушке деньги. Девушка не спеша опустила их в сумочку. На лицо ее вернулось то же выражение, с каким она входила сегодня к Руни, – она вновь взирала на мир с вызовом, недоверием и угрюмым удивлением.

– Похоже, я могу попрощаться с тобой прямо здесь, – сказала она уныло. – Ты уж, конечно, не захочешь больше встречаться со мной. Ну как, давай пожмем руки, мистер Макманус?

– Я б ни в жизнь не смекнул, если б ты не раскололась, – сказал Хват. – Зачем ты это сделала?

– Иначе б тебя как пить дать замели. Вот зачем. Это тебе не причина? – Из глаз девушки покатились слезы. – Ей-ей, Эдди, я хотела стать такой хорошей, что лучше не бывает. Мне опостылела моя жизнь, опостылели мужчины, мне хотелось умереть, и тут я встретила тебя. Мне показалось, что ты не такой, как все. А когда я увидела, что я тебе тоже понравилась, я подумала: вотру-ка я ему очки, прикинусь хорошей, а потом и впрямь стану хорошей. А когда ты сказал, что придешь ко мне домой, да после такого я б скорей умерла, чем пошла бы на плохое. Но что толку говорить? Так что, если хочешь проститься, давай простимся, мистер Макманус.

Хват подергал себя за ухо.

– Это я порезал Малони, – сказал он. – И полиция искала не кого другого, а аккурат меня.

– Да ладно, – сказала девушка безучастно. – Это мне без разницы.

– И потом насчет Уолл-стрита тоже все вранье, я ошиваюсь с одной шайкой в Ист-Сайде, и других занятий у меня не имеется.

– Да ладно, – повторила девушка. – Это мне тоже без разницы.

Хват приосанился, сбил котелок на лоб.

– Я б, пожалуй, мог устроиться к О'Брайену, – сказал он вслух, но как бы для себя.

– Прощай, – сказала девушка.

– Пошли, – сказал Хват. – Я знаю одно местечко тут поблизости.

Через два квартала они остановились у красного кирпичного особняка, выходящего в небольшой парк.

– Это что за дом? – спросила девушка пятясь. – Чего тебе там понадобилось?

С одной стороны парадной двери в ярком свете фонаря блестела медная табличка. Хват решительно потащил девушку вверх по ступенькам.

– Читай! – сказал он.

Девушка прочла надпись на табличке и испустила нечто среднее между стоном и воплем.

– Нет, нет, Эдди! Боже мой, только не это! Я не хочу, я не пойду, нет, нет! Отпусти меня! Нет, ты этого не сделаешь! Ты не можешь... Тебе нельзя! Теперь, когда ты все знаешь! Нет, ни за что! Уйдем отсюда скорее! О господи, да идем же, Эдди, прошу тебя, идем!

У нее закружилась голова, она пошатнулась, но Хват успел ее поддержать. Он нашарил правой рукой кнопку звонка и с силой нажал на нее.

Другой полицейский – прямо диву даешься, какой у них нюх на беспорядки! – проходя мимо, увидал нашу парочку и взбежал по ступенькам.

– Эй! Ты что это себе позволяешь с девушкой? – сердито окликнул он Макмануса.

– Да она через минуту придет в себя, – сказал Хват. – Ей-ей, у нас тут все честь по чести.

– «Преподобный Иеремия Джонс», – прочел полицейский надпись на табличке, чутье сыщика направило его по верному следу.

– Так точно, – сказал Хват. – Он нас сейчас обвенчает, ей же ей.