В подтверждение своей мысли поэт приводит несколько примеров и наконец произносит знаменитые, множество раз цитировавшиеся слова:

«По правде говоря, народ велик. Он могуч, страстен, музыкален. Он – писатель, он – поэт…»

Тукай впервые выдвигает в своей лекции еще один важный тезис: «Народные песни, без сомнения, станут основой нашей будущей литературы».

Он сам подал пример творческого освоения фольклорных традиций. Написал несколько прекрасных стихотворений, подобных «Опозоренной татарской девушке» и «Национальным мелодиям», в которых, отказавшись от метрической системы стихосложения – аруза, творчески использовал размеры, ритмику и изобразительные средства народных песен.

Его предсказание оказалось вещим – вся живая струя в татарской поэзии после Октября от Хади Такташа и Хасана Туфана до Мусы Джалиля и Сибгата Хакима питалась песенной народной стихией.

В преодолении духовного кризиса, который Тукай пережил в 1909—1910 годах, немалую роль сыграл первый татарский большевик Хусаин Ямашев, оказавший на поэта заметное идейное влияние.

Жизнь Хусаина, родившегося в семье торговца, сначала шла по знакомой нам стезе: школа, медресе. К счастью, преодолев сопротивление родни, он сумел поступить в татарскую учительскую школу. В этой школе Ямашев с помощью русских социал-демократов знакомится с марксизмом и после ее окончания уходит в революционное движение. В 1905 году он член Казанского комитета РСДРП (б). Центральный орган партии, газета

«Пролетарий» писала о нем: «…при комитете находится организатор-татарин, мнение которого очень ценится комитетом… Он основательный социал-демократ „ортодоксального“ толка, без малейшей примеси национализма».

Хусаин Ямашев был одним из организаторов и идейным руководителем большевистской газеты «Урал» в Оренбурге. После закрытия газеты Ямашев на два месяца раньше Тукая возвращается в Казань. Здесь и состоялась встреча признанного революционера с поэтом.

Тукай писал о своих встречах с Ямашевым так:

Материалов об отношениях Тукая с Ямашевым тем не менее очень мало.

Тукай встречался с X. Ямашевым нечасто. У Хусаина было по горло своих дел, и в основном нелегальных. Вдобавок за каждым его шагом следила полиция: их редкие встречи по большей части происходили без свидетелей, в лучшем случае в них могли участвовать единомышленник Ямашева драматург Гафур Кулахметов и еще два-три человека.

Хусаин дневников не вел и умер раньше Тукая. Тукай посвятил его памяти два стихотворения, но прожил на свете после него меньше года. Что до Кулахметова, то он никаких воспоминаний не оставил. Писать мемуары было не в его характере.

Но не располагай мы вообще никакими иными свидетельствами, одного стихотворения Тукая «Светлой памяти Хусаина» было бы достаточно, чтобы понять, как поэт относился к первому татарскому большевику.

Если даже отбросить условности жанра посмертной элегии, то все равно любовь и восхищение Тукая несомненны. Совесть – вот главное, что привлекало поэта в Ямашеве.

Тукай в первую очередь говорит о человеческих качествах Ямашева, ибо убежден: плохой человек не может стать настоящим революционером.

С большой для того времени смелостью поэт ставит Ямашева выше «всех святых». Любопытно, что газета «Юлдуз» снабдила это стихотворение примечанием, в котором объяснялось: слово «святые» следует понимать как «друзья». Тукай по этому поводу написал следующее разъяснение, которое опубликовал в журнале «Ялт-юлт»: «Слово „святые“ должно быть понято только в своем собственном смысле, то есть как „святые“.

На основании стихотворения «Светлой памяти Хусаина» кое-кто уже в наше время, увлекшись, пытался «подтянуть» Тукая к Ямашеву, сделать поэта чуть ли не марксистом. Но фраза Тукая: «Силен иль слаб, богат иль нищ – всяк был ему как брат»,. – еще раз свидетельствует о неправомерности таких попыток. «Неточность», допущенная поэтом, отнюдь не случайная оговорка: она проистекала из самой сути его революционно-демократического мировоззрения. Противопоставляя Ямашева буржуазным националистам, которые на словах клянутся в своей любви к народу, а на деле с пренебрежением относятся к беднякам и защищают иптересы богачей, Тукай говорит, что Ямашев якобы не таков, для него все едины. Как видно, и тут сказались остатки просветительских иллюзий поэта.

В действительности Ямашев, конечно же, боролся против богатых во имя счастья обездоленных.

Хочется обратить внимание на концовку стихотворения, смысл которой во всех переводах смазан. Поэт бросает горький упрек обществу, которое не в состоянии оценить таких людей, как Ямашев. Нашему народу, говорит он, дороже цирковой силач, нежели идейный борец. А тому, кто совершает беспримерный, но не броский подвиг, остается утвердить свое величие лишь… собственной смертью.

Есть у Тукая стихотворение «Неведомая душа», датированное 23 августа 1910 года, которое начинается словами:

Вероятно, стихотворение написано после очередного удара судьбы, когда все ему опостылело. Это предположение подтверждают следующие строки:

Очевидно, после измены дорогого ему человека (может быть, С. Рамиева?) Тукаю на какой-то миг показалось, что мир пуст, что в нем ни на кого нельзя положиться.

Но разум поэта пытается утихомирить ярость сердца: подумай, не спеши, не может быть, чтобы не стало людей, достойных любви. И память вызывает образ такого человека, такой личности, которой ему хотелось бы открыть свою душу без утайки, «тогда б она избавилась от ран, словно ее коснулась рука целителя». Слова этого человека поэт сравнивает с «утренним ветром».

Быть может, эта личность – идеал поэта, плод его воображения? Или же у нее есть реальный прототип? Амирхан? Но они близки уже три года, а личность, так поразившая поэта, появилась, как следует из его же слов, неожиданно. К тому же это личность необыкновенная своей отрешенностью, напоминающая святых. Я перебираю в памяти всех, с кем Тукай общался в то время, но ни у кого не обнаруживаю качеств, которые позволили бы им стать прототипом героя «Неведомой души».