Телефонный звонок прерывает эти сладковато-горькие грезы. Еще только половина десятого. Значит, это не Сильвия, она сейчас на сцене. Она звонит мне в каждом антракте, словно боится, что я уйду… Имею я все-таки право выйти подышать воздухом, купить сигарет или нет? Беру трубку.

— Да? Женщина, молодой голос, немного дрожащий.

— Мсье Мишель Барро?

— Он самый.

Я должен следить за своим произношением: я ответил ей совсем как Гитри, растягивая гласные — он саамый. Девица торопливо продолжает:

— Простите, что побеспокоила, мсье.

Ты говоришь о беспокойстве. Наоборот, это меня отвлекает от мрачных мыслей.

— Мое имя ничего вам не скажет. Я… я узнала из газет, что вы собираетесь писать сценарий фильма с Сильвией Сарман в главной роли… Я актриса, я уже снялась в нескольких картинах и…

— Обратитесь в администрацию киностудии, мадемуазель.

— Видите ли, я там уже была, но решила, что лучше выйти прямо на вас. Мне так понравилась ваша пьеса! Я бы хотела, чтобы вы попробовали меня.

Ясно, что все это — блеф, но лесть, даже маленькая, поднимает настроение. Я говорю уже немного любезнее;

— Хорошо, нам нужно встретиться.

Смотрю на часы. Через десять минут позвонит Сильвия. После чего у меня будет час свободы. Я спрашиваю:

— Где вы сейчас находитесь?

— В кафе, возле Вилье.

— Так это же рядом с моим домом, поднимитесь на пять минут, и мы поговорим. У вас есть мой адрес?

— Да, но…

— Пользуйтесь случаем, неизвестно, когда я еще буду свободен.

— Хорошо, я приду.

Только я положил трубку, как звонит Сильвия. Улыбка мгновенно исчезает с моего лица, голос становится жалостливым.

— Да?

— Это Сильвия, любовь моя. Как дела?

— Нормально, а у тебя? Как все прошло?

— Потрясающе, после первого акта вызывали восемь раз.

— Хорошо. Как зал?

— Собрали девятьсот тысяч.

— Отлично. Позвонишь после второго?.

— Конечно. Что ты делаешь? — Работаю.

— Целую.

Звуки поцелуев. Если впоследствии меня спросят, в чем секрет моего успеха, я отвечу: «Я ронял свое достоинство», — что будет истинной правдой. В то же время Сильвия вызывает во мне жалость. Но я ничего не могу сделать для нее, кроме одного — и впредь соответствовать тому представлению, какое у нее сложилось обо мне… Звонят в дверь. Я включаю свет, быстро поправляю прическу, иду открывать. Девица испуганно застывает в дверях, маленькая и худенькая.

— Входите, я не сделаю вам ничего плохого.

— Я вам помешала?

— Да нет же. Давайте ваше пальто. На улице дождь?

— Да.

Я вешаю пальто, возвращаюсь в комнату, где она меня ждёт, прямая, как спичка, неподвижная, как скульптура Кальдера в безветренную погоду. Улыбнувшись как можно более приветливо, я говорю:

— Присаживайтесь.

Она опускается на краешек стула, сложив руки на сумочке. Я разглядываю ее. Лет семнадцать? Крохотное лицо, ненакрашенное, похоже, совсем неискушенное. Темные волосы, собранные в пучок и поднятые кверху, благодаря чему открывалась линия шеи, серые глаза. Очень простое платье, которое она считает парадным. Она восхитительна. Я говорю:

— Итак?

Коварный вопрос. Невозможно на него ответить, не поплатившись за это. Она не отвечает, смеется. Мы смеемся вместе. Затем я захожу с другой стороны.

— Как вас зовут?

— Маргарита.

— Сколько вам лет?

— Двадцать один.

Она, разумеется, старит себя. Я извлекаю из бара бутылку виски, дорогие сигареты, короче, атрибуты моей зарождающейся славы. Пить она отказывается, но сигарету берет и прикуривает от моей зажигалки «Данхил». Я пытаюсь заглянуть в ее декольте — безуспешно. Но она скрещивает ноги, и я вижу, как под тканью платья вырисовывается контур ее бедра. Судя по лодыжкам, ноги у нее должны быть красивые.

— Вы хотите работать в кино?

Дурацкий вопрос. Иначе бы она не была здесь. Я тут же поправляюсь:

— Ну конечно, какой же я глупый. Вы уже снимались? В каких фильмах?

Она начинает перечислять, вытаскивает из сумочки черную тетрадку, протягивает ее мне, открыв на первой странице. К листкам приклеены фотографии с эпизодами из фильмов, в которых она фигурирует. И с выгодой для себя, черт возьми! На одной, в частности, она снята в купальнике… На другой — с одним лишь носовым платком, завязанным в форме набедренной повязки, стыдливо прикрывающая руками грудь. Я устремляю на нее — на оригинал — нахальный взгляд. Мысленно насилую ее. Закрываю тетрадку и возвращаю ей.

— Мадемуазель, гм, Маргарита, вы постучались не в ту дверь, я не имею еще никакого веса в кино. И не могу обещать вам никакой роли, даже самой маленькой.

Вот она уже встает, прижимая к себе сумочку. Стремительно проговаривает:

— На роль я не рассчитывала. Я хотела только познакомиться с вами, показаться, чтобы потом, перед началом съемок, вы вспомнили обо мне, если будет роль или хотя бы место в массовке…

Я беру ее за плечи, снова усаживаю, заставляю взять еще одну сигарету. Если она сейчас уйдет, вечер будет испорчен. Потому что мне нравится эта девчонка. Безумно. Но я еще не свыкся с нравами и обычаями кинематографистов. Должен ли я сразу поцеловать ее или же просто посадить к себе на колени? Не знаю. Главное — задержать ее на какое-то время. Поговорить.

— Вы восхитительны. Неужели с такой внешностью вам не удалось заполучить настоящую роль?

— Вы же знаете, что это такое. Красота в кино только мешает. Если бы я соглашалась ложиться в постель с некоторыми типами, я бы получала роли. Но меня от этого воротит. Вот я и подумала, что вы, может быть, познакомите меня с мадам Сарман. Поскольку она будет продюсером фильма…

Худо дело. Если я познакомлю малышку с Сильвией, это только подольет масла в огонь. И с кино для Маргариты будет покончено навсегда. Лучше подождать удобного случая…

— Дайте мне ваш адрес.

Пока она пишет, и наклоняюсь над ней. Затылок под слегка вьющимися темными волосами. Тонкие, изящные руки… Я чувствую головокружение. Никогда еще я не испытывал такого желания прижать к себе женщину, шептать ей нежные слова… Я становлюсь сентиментальным, Мне следует повзрослеть. Я знаком с ней только четверть часа, наверняка это какое-нибудь чудовище, дешевенькая проституточка, и вот уже рука сама тянется погладить ее по затылку…

Телефонный звонок останавливает мое движение. Сильвия. Я беру трубку, пробормотав:

— Извините.

— Алло, Мишель.

— Да.

— Я обожаю тебя. Весь второй акт я думала о тебе. Что ты делаешь?

Вопрос, ставящий меня в неудобное положение. Если я скажу, что работаю, Маргарите это покажется подозрительным. А если скажу правду, скандала не миновать…

— Ничего особенного.

— Ты думаешь обо мне?

Какая глупость. Конечно же, я думаю только о ней, все время, больше мне делать нечего…

— Да, именно так.

— Ты — лапочка. Встретишь меня после спектакля?

— Нет, я немного устал.

Ее сокрушенный вздох меня оглушает. Наконец, она кладет трубку. Я восстанавливаю свою улыбку и поворачиваюсь к Маргарите.

У меня есть идея. Один мой приятель должен приступить к съемкам фильма на следующей неделе. Я поговорю с ним о вас. Посмотрим, что из этого получится.

— Вы так любезны.

Она импульсивно целует меня в щеку. Что тут же охлаждает мой пыл. Это так просто, так естественно, что посягать на ее честь мне больше не представляется возможным. Меня охватывает неясное чувство — приятное и невыносимое одновременно. Она уходит, и я ее не задерживаю. Мы еще увидимся.

Сегодня привезли мебель. Слуги целый месяц будут жить в доме, чтобы все привести в порядок. Новые слуги, так как старых уволили. Мы меняем кожу. Пока же я продолжаю спать у себя, Сильвия в Шенвьере, потому что не может обойтись без своей поездки на машине перед сном. К тому же я прикрываюсь работой, а она по вечерам устает. В Шенвьере ничто не может нарушить ее покой.

Я уже в течение месяца каждый день вижусь с Маргаритой. Мы гуляем, взявшись за руки, и слова любви, которые мне кажутся такими навязчивыми в устах жены, приводят меня в восторг, когда их произносит Маргарита. Она мне не позволила ничего, кроме поцелуев, да я ничего от нее и не требовал, так как во мне зарождается некое подобие целомудрия, запрещающего любое посягательство на нашу любовь. Потому что я люблю ее, взаправду…