Его вожделение пылало между ними как греческий огонь. Она растворилась, расплавилась в нем. Ее пьянила эта неутолимая жажда его рта, это долгое объятие, изнуряющий контакт с его горячим, мощным телом. Казалось, его тепло сжигает ее везде, где бы ни коснулось. Ей хотелось, чтобы этот поцелуй никогда не кончался, хотелось провести в его объятиях всю жизнь.

Норман не видел, не ощущал ничего вокруг, кроме этой женщины. Он обезумел от желания. Он видел только ее, стремясь заметить любое изменение ее состояния, хотел, чтобы любимой было хорошо, чтобы она не пожалела, что доверилась ему. Еще никогда ни к одной женщине он не пылал такой безумной, неукротимой страстью. Только к ней, к своей Сюзанне.

— Господи, — стонал он, стараясь сдерживать себя, боясь поспешить и нарушить сладостные мгновения. Хотелось продлить томление предвкушения и ожидания как можно дольше, чтобы достичь пика наслаждения одновременно с ней. Неужели это не сон? — пронеслось у него в голове. Неужели это произойдет?

Сюзанна продолжала ласкать его широкую грудь, царапая кожу ногтями, купаясь в ощущениях, словно в теплых водах океана, затягивающих ее все глубже и глубже. Ни с кем и никогда ей не было так хорошо. Только с ним.

Страсть победила в ней все проблески сознания. Жесткие завитки на его волосатой груди коснулись напрягшихся сосков, все более разжигая любовное пламя.

— Я хочу тебя, Норман, — призналась она. — Еще немного — и я умру, так мне хорошо с тобой. Прошу тебя… умоляю… — Ее бедра цепенели от жажды.

Она вновь прильнула к нему, но он становил ее.

— Любовь моя, скажи, что мне сделать для тебя. Я на все готов, лишь бы твое тело наполнилось гармонией любви.

Не в силах больше сдерживать всепобеждающий зов, она простонала:

— Норман… люби меня, люби меня!

Тогда он опустился над ней, содрогаясь от властно нахлынувшего желания. Всхлипнув, она приникла к нему, и тут он отдался во власть стихий.

Буря чувств закружила их с ураганной силой. Безудержными волнами, могучими и восхитительными, океан захлестывал берег. Накатываясь на него с каждым разом все дальше, замирая лишь на миг, чтобы проникнуть еще глубже, буря бушевала в упоении собственной дикой мощью, пока не победила все преграды, пока, океан не затопил землю от края до края. И сквозь грохот бури было слышно лишь повторяющееся, как заклинание, ее имя:

— Сюзанна, Сюзанна, Сюзанна…

Затем волны стали утихать, ветры улеглись и наступило истомленное затишье. Сюзанна лежала, совершенно обессиленная, сознавая лишь то, что жива. Норман все еще обнимал ее, их ноги переплелись, как поваленные штормом деревья. Последним словом, проводившим Сюзанну в царство сна, было ее имя на его устах.

Пробуждение Нормана было вызвано несколькими причинами. Во-первых, кровать сегодня почему-то казалась мягче обычного: он привык спать на более жестком матраце. Во-вторых, он замерз. Еще не совсем пробудившись от сна, Норман ощутил какое-то странное сочетание холода и тепла и блаженную истому, охватившую все его тело. Он лежал на правом боку, и с той стороны ему было тепло, зато левый бок почему-то ужасно мерз.

Неужели он во сне сбросил с себя одеяло? Не желая, чтобы невероятно приятные ощущения этой странной томной расслабленности уходили, Норман полежал еще немного не шевелясь, потом сладко и широко зевнул, едва не свернув челюсть. Вдруг справа почувствовал какое-то слабое движение. Норман застыл.

Отбросив остатки сна, он наконец открыл глаза. Его недоуменный взгляд уперся в женское плечо и кусочек молочно-белой груди, виднеющейся из-под прикрывающей ее руки.

Все мгновенно стало на свои места, и вязкой дремоты как не бывало.

Ощущение тепла, равно как и чувство расслабленности и блаженства, исходило от женщины, доверчиво прильнувшей к его правому боку.

Сюзанна.

Теплая и нежная улыбка расцвела на губах Нормана, ноздри уловили исходящий от нее сладкий, женственный аромат. Норман испустил глубокий приглушенный вздох, который говорил о полном удовлетворении.

Ему двадцать девять лет. За все годы половой зрелости, начиная со старшего школьного возраста, он познал немало женщин — красивых, хорошеньких, очаровательных, сексуальных, горячих и не очень. Он любит женщин, ему нравится наслаждаться женским телом и самому получать наслаждение в постели с женщиной, но никогда еще, ни разу и ни с кем ему не было так хорошо, так безумно, бесподобно, потрясающе хорошо, как с Сюзанной. Он легко сходился с женщинами и так же легко расставался с ними, не оглядываясь назад и ни о чем не сожалея. Но отчего-то мысль о том, чтобы уйти от Сюзанны и больше никогда ее не увидеть, заставляла сердце протестующе сжиматься.

В чем же разница? Что есть такого в ней, чего нет в других женщинах, которых он знал? Чем она так привлекает его, что он уже не представляет себе, как прожить без нее хотя бы день? Что это за колдовские чары, которыми она опутала его?

Сюзанна что-то пробормотала во сне, нарушая ход его мыслей, потом вздрогнула и еще теснее прижалась к нему — она тоже явно замерзла. Ругая себя на чем свет стоит — надо же было заснуть почти сразу после того, как они оба испытали райское, неземное блаженство, эту неистовую бурю страсти, — Норман протянул руку через Сюзанну и осторожно, чтобы не потревожить ее, укрыл их обоих одеялом.

Согревшись, он медленно и осторожно пошевелил затекшей рукой, на которой, словно на подушке, покоилась голова Сюзанны, и потихоньку вытащил руку, почувствовав, как по онемевшей коже как будто побежали сотни мелких иголочек.

Сюзанна не проснулась, даже не пошевелилась.

Осмелев, Норман осторожно вытянул ноги, а левую положил ей на бедро, потом обнял правой рукой за талию и придвинул поближе к своему быстро согревающемуся обнаженному телу. Торжествующая, самодовольная улыбка заиграла на его губах, ибо от прикосновения теплого, шелковистого женского тела его плоть вновь начала наливаться силой.

Ему ужасно хотелось разбудить Сюзанну поцелуями и ласками, но она так сладко спала, так удовлетворенно вздыхала во сне, что ему стало жаль тревожить ее. Пусть еще поспит. Бедняжка, эта буря страсти, видно, измотала ее. Это он, крепкий парень, уже восстановил силы и снова готов к бою, а она нежная и хрупкая, ей нужен отдых.

Как же так случилось? — продолжал размышлять Норман, любуясь ее милым лицом и решительно подавляя растущее желание. Как случилось, что именно эта женщина сумела так сильно, так крепко зацепить его?

Раздумывая над этим, Норман с удовольствием перебирал в уме все достоинства Сюзанны — все, что успел узнать. Нет сомнений в том, что она красива. У нее гладкая, шелковистая на ощупь кожа, чудесные небесно-голубые глаза, темно-каштановые волосы, в которые так и хочется зарыться руками и лицом. У нее восхитительное, просто божественное тело, которое он жаждет бесконечно ласкать, целовать и боготворить, оно сводит его с ума, доводит до безумия.

Но следует признать, что не только внешняя привлекательность притягивает его к ней. Он знавал женщин не менее красивых, сексуальных, с не менее восхитительным телом. Но ни одна из них не была ему настолько желанна, ни одна не становилась настолько дорога за каких-то три дня, как стала Сюзанна.

Значит, дело не во внешности, заключил Норман. Во всяком случае, не только в ней. В чем же еще?

Сюзанна умна, образованна, а ему нравятся женщины, которые способны говорить не только о себе и сексе, но и о других, более глубоких, серьезных вещах. Что ж, следовательно, к красоте и обаянию можно прибавить еще и ум.

Итак, его влечет к ней ее красота, острый ум и образованность. Но и это, как видно, не все. Норман задумался.

Немаловажную роль играет и еще одно ее достоинство — чувство юмора. Оно придает ей какую-то пикантность и остроту, которая нравится Норману, привлекает его, интригует.

И еще одно, что есть в Сюзанне Стейнбек, — это аура таинственности, окружающая ее. Вначале, когда они только познакомились, ему показалось, что она что-то скрывает, чего-то боится. Была в ней какая-то непонятная сдержанность и отчужденность, но потом все признаки этого как будто исчезли. Она растаяла и доверилась ему. Целиком и полностью. Или не полностью?