Чтобы отвлечься от странных мыслей, Никита стал собирать небольшой костерок. Благо с топливом проблем не было — выброшенными водой на берег и высушенными на солнце обломками дерева усеяна вся песчаная полоса пляжа. Собрав достаточно щепок, он поставил их пирамидкой и сунул в середину кусок газеты. Рядом с одеждой на бревне лежали сигареты и зажигалка, которые Мила по-приходу, сразу же извлекла из сумочки. Никита взял зажигалку, оказавшуюся неожиданно тяжелой. Он поднес ее к лицу, пытаясь в темноте рассмотреть конструкцию, повертел, нажал на цилиндрик сбоку и зажигалка звонко дзынькнув, открылась, выбросив струйку яркого пламени. Хмыкнув, Никита поджег газету и защелкнул крышку. Сухой топляк занялся сразу. Никита задумчиво смотрел на завораживающие языки пламени. В костре целая жизнь… некоторые палочки гаснут, зато другие начинают разгораться. Закипает смола на свежем дереве, а старые сухие щепки сгорают бодро с треском и подпрыгом, полностью отдаваясь огню, оставляя после себя лишь кучки серого пепла…

— Хорошо, что ты костер развел! Д-д-д-д… Холодно!

Никита вздрогнул и повернулся. Рядом стояла незаметно подошедшая Мила.

Она скрестила руки под грудью и смешно сунула ладони под мышки, словно это могло ее согреть. Все тело было покрыто переливающими, от неверного света костра, капельками воды.

— Вытереться нечем, — пожаловалась она.

Первым порывом было обнять девушку, согреть своим теплом, но, поймав ее взгляд, Никита опять почувствовал это непонятное чувство умиротворения… Он пересел на бревно и, плеснув в стаканчик коньяк, протянул его Миле, стараясь не опускать взгляда ниже ее плеч:

— Вот, согрейся, — неловко сказал он. «Да что ты будешь делать… — пронеслось в голове, — Ведь только сейчас, я готов был на разные глупости, типа, признаний в любви… целования песка, по которому она ходила. Вот так, так…»

Никита налил себе тоже, довольно щедро, и глядя, как Мила натягивает одежду на мокрое тело, незаметно выхлебал почти весь стаканчик. Тут же почувствовал, что заметно опьянел. Коньяк после пива…Он снова плеснул в стаканчики, и почему-то сказал:

— Выпьем за красоту! И понты, которые недешевые!

Мила молча тюкнулась своим стаканчиком об его и отпила глоток.

— Стебешься? — спросила она, жуя шоколадку, — На коньяк намекаешь?

— Коньяк дорогой конечно, но бог с ним… А вот зажигалка… разреши? — Никита поднес блестящий прямоугольничек к глазам. Ага, S. T. Dupont… Из чего собственно сей понт? Из платины или из палладия? А часики конечно со стекляшками?

— По-моему, из платины, — равнодушно сказала Мила, — Но это не понты — это боевой трофей. И вообще, красиво жить не запретишь! Понял?

— Боевой? Что-то ты, дорогая, темнишь… кто ты, доктор Зорге? Вдова миллиардера? Не боишься с этим по ночам ходить? Особенно с незнакомыми мужиками?

— С малознакомыми, — сухо уточнила Мила, села на корточки и протянула ладошки к костру. Помолчали. Никите стало неловко. Действительно, чего пристал с глупостями, кто он такой, подобные вопросы задавать, действительно малознакомой девушке.

— Но есть вариант… — сказала Мила, вздохнув.

Никита молча, ковырял щепкой песок, ожидая, неприятного для себя продолжения.

— …познакомиться поближе, — лукаво закончила она.

— Если не замерзнешь насмерть! — улыбнулся Никита, немедленно воспрянув духом, — Давай еще по глоточку, чтоб выжить!

Когда они шли с пляжа к Бердскому шоссе, Никита, беззаботно болтая, на самом деле лихорадочно искал те верные слова, которые помогли бы ему затащить свою прекрасную спутницу в гости, чтобы продолжить начавшееся знакомство в непринужденной домашней обстановке. Вроде бы она и так соглашалась, но вдруг передумала уже! Ведь, как известно, ветер гуляет в этих женских головках. И чем они красивее, тем больше сила ветра…

Слов этих Никита так и не придумал, а просто остановил частника и назвал свой адрес. Мила молча показала ему на переднее сидение, а сама уселась сзади, тут же извлекла из сумочки телефон и стала что-то быстро набирать на его клавишах. Так всю дорогу и набирала. Водитель, кавказец, с чудовищно смешным акцентом, что-то рассказывал непрерывно, почти не следя за дорогой и одобрительно поглядывая на Милу в зеркало заднего вида. Никита вяло кивал и односложно отвечал на обращенные к нему реплики, чувствую при этом, что умиротворение отступает и на смену ему приходит совершенно зверское желание. Давненько он никого так не хотел… В голове всплыла идиотская фраза из мультика: «при звуках флейты теряет волю».

— Какой хароший дэвушка! — не смог удержать на прощание восторга кавказец, — Повэзло тэбе, парэнь!

Мила, на долю секунды изобразила подобие улыбки, и, развернувшись на каблуках, пошла к подъезду. Никита расплатился и поспешил следом за ней.

Она вышла из ванной босая, оставляя за собой мокрые следы. Никитина рубашка доходила ей до средины бедер и была небрежно застегнута на одну пуговицу. Как-то сразу стало ясно, что под рубашкой больше уже ничего нет, а значит, диван он расправлял не зря. Войдя в комнату, Мила остановилась и вопросительно посмотрела на него. Никита, от этого выразительного взгляда, смутился:

— Что… посидим еще… или?…

Не отвечая на его вопрос, Мила загадочно улыбнулась и села на диван, закинув одну красивую ногу на другую. От этого движения края рубашки слегка разошлись. Никита невольно скользнул туда взглядом и словно устыдившись, быстро отвел глаза.

В голове возникла где-то прочитанная мысль: «полуодетая девушка по сравнению с голой — выглядит более эротично, но менее познавательно».

— Ну что, так и будешь стоять столбиком? — в ее голосе послышалось удивление.

«Да что я, в самом деле, смущаюсь, как мальчик» — подумал Никита и сказал с напускной развязностью:

— Нет, милая, не буду. Сейчас, только в душ… быстренько… Подождешь?

— Давай, — разрешила она. — Только быстро. А то милая уснет.

Она демонстративно зевнула, прикрыв рот ладошкой.

— Не успеет уснуть, — обнадежил ее Никита. — Я мигом! Слушай, а может тебе пока… какую-нибудь эротику включить? — последние слова, он с трудом выдавил из себя, ожидая резкой отповеди.

— Эротику? — она подняла одну бровь, удивленно-насмешливо.

— Ну да, на компе… фильм. У нас один деятель на работе, со всего Интернета скачивает. Я иногда у него беру.

— Когда девочек приводишь?

— Э-э… — Никита опять смутился и не нашел, что ответить.

— Ладно, — неожиданно кивнула головой девушка, — включай свою эротику… Я так и знала, что ты тайный развратник! Сто лет ничего такого не смотрела.

Когда он, быстро ополоснувшись и наскоро обкромсав лицо бритвой, в одном полотенце на бедрах, выскочил из ванной, то застал Милу, улегшуюся на животе поперек дивана, и наблюдающую за действом на экране. А там, кто-то кого-то обнимал и тискал, нарочито страстно лопоча по-итальянски.

Снятая рубашка была аккуратно повешена на спинку стула. Никита невольно замер, разглядывая свою гостью. Тонкокостный, почти мальчишечий контур — но слишком нежный: изящная длинная шея, ровная спина, прогнувшаяся в талии перед умопомрачительно округлыми, очень женскими ягодицами, плавные линии бедер.

Почувствовав его присутствие, она обернулась и, с улыбкой, приглашающее похлопала ладошкой по дивану рядом с собой.

— Во выделывают! — Мила кивнула на экран, — Жалко, что перевода нет…

— А чего тут переводить? — сказал Никита, подсаживаясь. И так все ясно. — Это Тинто Брасс, — счел нужным пояснить он, — итальянский режиссер… в принципе он мне нравится, с юмором и не пошло.

Фигуры на экране перешли к активным действиям. Никита усмехнулся:

— Меня каждый раз удивляет, как долго они могут это выделывать…

Продолжая говорить, он положил руку на ее талию, провел рукой выше, вдоль ложбинки на спине и скользнул дальше, к груди. Мила слегка выгнулась под тяжестью его горячей ладони, развернулась к нему всем телом. Она казалась невозможно хрупкой, маленькой, хотелось одновременно окутать ее своим теплом и сжать крепко, до хруста костей. Никита наклонился, поцеловал ее грудь, потянулся к губам, задержался на мгновение и, решившись, вытянулся рядом, прижал к себе, касаясь ее, сколько можно большей поверхностью своей кожи.