Вопрос Розниека вернул Леясстраута к действительности. Словно спросонок, он уставился невидящими глазами на следователя, как бы желая стряхнуть сонную одурь.

– Возможно, вы были слишком возбуждены, ослеплены злобой, защищались? – спросил Розниек.

– Нет, нет, ничего подобного. Никогда в жизни я не поднимал руку на женщину. Обе они остались в комнате…

– А вы бежали через окно. Почему?

– Нет, я вышел в дверь. Хотя окно я раскрыл еще до этого. Было душно.

– Кто же воспользовался окном? Куст под окном был помят, и под ним обнаружена брючная пуговица.

– Не знаю. Я вышел через дверь.

– Дверь оставили раскрытой?

– Кажется, захлопнул.

– В комнате, кроме вас троих, никого больше не было?

– Никого. Розниек задумался.

– Быть может, когда вы схватились с ее матерью, Катрина выскочила в окно?

– Я же сказал: никакой борьбы не было. Я ушел, а обе женщины остались.

– Тогда, может быть, Катрина схватила мать за руки и трясла, покуда не вытряхнула из нее жизнь? Потом выскочила и побежала топиться.

– Катрина утонула?

– Да, но перед этим была основательно избита. В комнате снова наступило молчание. Леясстраут обеими руками стиснул виски.

– Кате не могла совершить ничего подобного, – глухо и медленно проговорил он. – Она была для этого слишком мягка и уступчива. Но ведь никого больше в доме не было. Следовательно, все против меня. Выходит, виновен во всем я.

– Выходит, так, – согласился Розниек.

Прежде чем начать писать протокол, Валдис еще раз тщательно обдумывал ситуацию: "С какой стати верить Леясстрауту на слово? Только потому, что он начальство, бывший фронтовик, имеет награды? Несомненно, Леясстраут не из потенциальных преступников. Но если рассмотреть вопрос с другой стороны, у Леясстраута были основания ненавидеть свою бывшую хозяйку. Это раз. Его первая и, вероятно, самая горячая любовь втоптана ею в грязь – два. И вот теперь, когда давние чувства снова вспыхнули, она снова тут как тут и обрушилась на него с оскорблениями. Надо было обладать воистину стальными нервами, чтобы не схватить старую каргу и не вытрясти из нее душу. Но у него, прошедшего войну, четырежды раненного, потерявшего ногу, нервы ни к черту. А что было дальше? Катрина в ужасе убегает. Леясстраут пытается ее догнать, но протез, проклятый протез… Обезумевшая от страха Катрина бежит к реке, бросается с моста, расшибается о камни и тонет. Вполне логичная и правдоподобная версия".

Валдис пристально еще раз поглядел на Леясстраута, понуро сидящего по другую сторону стола.

Все вроде бы гладко, как говорится, без сучка и задоринки. Пиши, Валдис, протокол с чистой совестью… Чего же ты отложил ручку в сторону? Ах, тебе еще не совсем ясно, почему человек, который, казалось бы, приперт к стенке, все же не признается, хотя бы для того, чтобы облегчить свою участь?..

Ишь чего захотел! Леясстраут человек умный, образованный, знающий законы. Он понимает, что установлен только факт пребывания его на хуторе в ту трагическую ночь. Однако доказательств, что именно он совершил преступление, у меня еще нет. Будь они, я бы их предъявил. А в таком случае у него есть шанс выйти сухим из воды.

Если же он признает, что в минуту душевного потрясения поднял руку на старуху даже без умысла убить, все равно отвечать придется. И тогда все достигнутое – семейное счастье, общественное положение, высокий пост – все, все летит прахом.

Нет, далеко не каждый в подобной ситуации решится пойти на признание. Вот почему Леясстраут с самого начала отрицал знакомство с Упениеце и свое присутствие в ту ночь в Межсаргах…

Розниек исписал один лист, отложил в сторону и взял чистый.

– Расскажите, пожалуйста, о чем вы в тот вечер беседовали за столом с Катриной Упениеце? Леясстраут подавил вздох.

– Я уже сказал: говорили о прошлом.

– Вы не интересовались, почему Катрина так спешно и настойчиво вас вызывала в Юмужциемс?

– К сожалению, старуха помешала.

Следователь озабоченно посмотрел на часы, снял телефонную трубку и набрал номер.

– Инта, ты? Знаешь…

– Знаю, – ответила Инта. Голос у нее был слишком уж спокойный. – На концерт сегодня ты, конечно, пойти не можешь. Так я и предполагала. Опыт есть, не первый раз. Можешь не волноваться. Я пойду одна. – И трубка стала попискивать.