Тут он догадался, что птица перенесла его на какую-то другую звезду и все увиденное им - сущая правда. Вспомнилось то полузабытое детское чувство, с каким он слушал страшные сказки, сложенные в незапамятные времена. И чувство это вновь охватило его - это был озноб страха, вытесняемый из сердца счастливым успокоением, стоило лишь подумать, что времена ужасов миновали давно и бесследно. Да, перед ним было подобие жуткой сказки. Этот непостижимый мир страха, трупов и стервятников, не знающий ни разума, ни смысла, подчинялся каким-то загадочным законам, дающим волю только дурному, нелепому, безобразному, а не прекрасному и доброму.

Между тем он вдруг увидел живого человека, шагающего через поле, - это был крестьянин или батрак, - и мальчик, не разбирая дороги, побежал навстречу и окликнул его. Но, приблизившись, в испуге замер, и его сердце наполнилось состраданием: этот крестьянин был так безобразен, что едва ли мог относиться к детям солнца. Так, должно быть, выглядят люди, которых неотвязно преследуют страшные сны. В глазах, в лице и во всем существе его не было ни малейшего проблеска радости или приязни; казалось, ему просто недоступно выражение благодарности или доверия и никогда прежде он не испытывал самых обыкновенных добрых чувств.

Но мальчик взял себя в руки и, исполнившись дружелюбия, приблизился к этому человеку. Он приветствовал его как брата по несчастью и с улыбкой вступил в разговор с ним. Безобразный крестьянин остолбенело смотрел на мальчика своими большими и мутными глазами. Его голос был груб и совершенно лишен музыки человеческой речи, напоминая рев низших существ. Но и этот бедняга не мог устоять перед ясным и дружеским взглядом и смиренным призывом к доверию. И, еще мгновенье тупо поглядев на чужака, он чуть изменился в лице, и морщинистая грубая кожа поддалась какому-то подобию улыбки или ухмылки, довольно-таки уродливой, но в то же время удивленной, как смутная гримаса новорожденной души, вырвавшейся из темных недр земли.

- Что тебе от меня надо? - спросил человек незнакомого мальчика.

Тот ответил по обычаю своей родины:

- Благодарю тебя, друг, и прошу лишь сказать: чем могу быть тебе полезен?

И покуда крестьянин молча дивился и смущенно склабился, мальчик задал еще вопрос:

- Скажи мне, друг, что это? Почему здесь так дико и жутко? - и он очертил рукой вокруг.

Крестьянин силился понять его и, когда еще раз услышал тот же вопрос, ответил:

- Ты разве не видишь? Это война. Поле боя. Он указал на черные груды руин и крикнул:

- Это был мой дом!

И когда пришелец с такой сердечной тревогой взглянул в его нечистые глаза, он опустил их вниз и уставился в землю.

- У вас тоже есть король? - допытывался мальчик и, услышав подтверждение, спросил: - Где же он?

Человек махнул рукой в неясную даль, где едва виднелись крошечные шатры бивака. Посланец простился, коснувшись рукой лба незнакомца, и двинулся дальше. Крестьянин же ощупал лоб обеими руками, озадаченно покачал тяжелой головой и еще долго смотрел вслед мальчику.

А тот все бежал и бежал, среди разрухи и ужаса, покуда не достиг военного стана. Всюду стояли и суетились люди, никто не обращал на него никакого внимания, и он свободно проходил сквозь ряды людей и шатров и оказался наконец у самого большого и красивого - шатра самого короля. Мальчик вошел внутрь.

На простом низком ложе сидел король, рядом лежал плащ, а сзади, в полумраке шатра, притулился слуга, сморенный сном. В глубокой задумчивости король низко склонил голову. Его лицо было красивым и печальным, на загорелый лоб спадала прядь седых волос, у ног лежал меч.

Мальчик застыл в почтительнейшем молчании, как если бы он приветствовал своего короля, и, скрестив на груди руки, терпеливо ждал, когда король заметит его.

- Кто ты? - сурово спросил тот, и брови его нахмурились, но взгляд удивленно приник к чистым и мягким чертам юного лица. А глаза пришельца светились такой доверчивостью и добротой, что голос короля невольно потеплел:

- Где-то я уже встречал тебя, - сказал он, - а может быть, подобное лицо я видел в детстве.

- Я никогда не был в этих краях, - ответил посланец.

- Тогда мне почудилось, - сказал король. - Ты чем-то похож на мою мать. Говори. Я слушаю.

- Я прилетел сюда на птице, - начал мальчик. - На моей родине случилось землетрясение. Мы хотели похоронить погибших, но у нас не хватило цветов.

- Цветов? - переспросил король.

- Да, не хватило цветов. А ведь это так худо, когда надо хоронить людей и нельзя устроить праздник цветоприношения, ведь им подобает уходить в красоте.

Тут он с болью вспомнил, как много людей осталось лежать там, на страшных полянах, и голос его пресекся, а король понимающе кивнул ему и тяжко вздохнул.

- Я держал путь к нашему королю, чтобы просить у него цветов, - продолжал посланец, - но, когда я ночевал в храме среди гор, большая птица взялась перенести меня по воздуху к тебе. О милый король, это был храм неведомого божества, на его крыше сидела та птица, а на камне был знак божества, и такой странный: сердце и тоже птица, пожирающая его. Но с большой птицей, которая сидела на крыше, был у меня ночью разговор. И только сейчас мне стал понятен смысл ее слов: она говорила, что в мире гораздо больше страданий и зла, чем я думал. И вот я здесь, и мой путь пролег через большое поле, и я увидел на нем, увы, куда больше страданий и зла, чем могут поведать наши самые страшные сказки. И я пришел к тебе и хотел бы спросить тебя, о король, чем могу быть тебе полезен?

Король, внимательно слушавший его, попытался улыбнуться, но горестные складки на лице были так глубоки, что улыбки не получилось.

- Благодарю тебя, - сказал он, - ничего мне от тебя не надо. Ты напомнил мне мать и уже за это прими мою благодарность.

Мальчика огорчило то, что король не сумел улыбнуться.

- Ты так печален, - сказал посланец. - Это из-за войны? - Он не мог побороть искушения и перешел черту учтивости в беседе, но продолжал допытываться: - Все же скажи, прошу тебя, почему вы, живущие на этой звезде, ведете такие войны? Кто в этом виноват? Нет ли твоей вины?

Король вперился в него долгим взглядом; казалось, дерзкий вопрос пришелся ему не по нраву. Но, отразившись в светлых и невинных глазах собеседника, тяжелый взгляд внезапно потупился.