Мобилизованные представляют собою скорее человеческие тени, чем людей. По рассказам пленных, им выдается в сутки 1/8 ф. хлеба и 1/2 селедки; теплого обмундирования нет. Большинство мобилизованных старается переходить на нашу сторону, но удается это не многим, так как пули наемников настигают несчастного в дороге.

Пленных надо разделить на две категории — мобилизованных местных крестьян и красноармейцев — и отличить их очень легко. У последних хотя всегда рваное обмундирование, но зато на руках золотые кольца, перстни и браслеты, а в карманах по несколько тысяч денег, награбленных у населения.

Одним из наших отрядов был отбит у красноармейцев обоз, в котором оказалось отнятое у населения имущество: женские платья, салфетки, простыни и проч., а также церковная утварь и священническое облачение.

Бандой красноармейцев было временно занято одно село. Красноармейцы — правильнее бандиты — в местной приходской церкви устроили пир, во время которого был разбит и обобран престол и иконостас. Все ценное разграбили. На время пира для безопасности церковь была оцеплена бандитами… (Арбюро)»[27].

Для характеристики «провинциализма» северного фронта можно упомянуть описание в «официальном сообщении с северного фронта» одной «атаки большевиков на р. Двине».

Сообщение свидетельствует:

«Интересно отметить, что у одного из убитых большевиков найден приказ от самого Ленина о том, что атака должна быть произведена, и наши позиции заняты во что бы то ни стало». Тем не менее «большевики вынуждены были отступить»…[28].

Ленин сыграл громадную роль в момент организации Красной армии, его влияние и участие в руководстве стратегическими операциями армии было тоже не менее велико и заслуживает тщательного изучения и специальной монографии; но, само собою разумеется, ему было не до того, чтобы отдавать «приказы» по поводу отдельных тактического значения операций в трущобах Сев. Двины. Тем характернее и интереснее это «сообщение» белого корреспондента.

Широкие рабочие и крестьянские массы, частью еще не снявшие серых шинелей старой армии, представители так называемой власти на местах, коммунистическая партия, советское правительство — напрягали все свои силы, чтобы дать отпор контр-революции, которая медведем лезла со всех границ советской России на стальную щетину революционных штыков.

Кому пришлось в той или иной форме, на том или ином поприще военной работы принять тогда участие в этой коллективной работе, тот никогда не забудет особого внутреннего очарования этой титанической борьбы!

Теперь, в исторической перспективе, видно, что очень скоро затраченные усилия стали получать достаточные результаты. На разных фронтах эти результаты не совпадали по времени. Можно сказать, что впереди шел восточный фронт, за ним южный, наиболее отставшим фронтом был северный: вышеприведенная характеристика Красной армии в декабре 1918 г. на северном фронте оказалась бы совершенно неверной в приложении к отрядам революционного фронта, действовавшим на юге. Здесь эволюция совершалась много быстрее. Деникин относит ее начало уже к весне 1918 г.:

«К весне 1918 г.[29] обнаружилась окончательно полная несостоятельность красной гвардии. 5 Съезд Советов восстановил всеобщую воинскую повинность. На основаниях, указанных Съездом, началась организация „рабоче-крестьянской“ Красной армии.

Строилась она на принципах старых, отметенных революцией и большевиками в первый период их властвования, в том числе на нормальной организации, единовластии и дисциплине.

Введено было „всеобщее обязательное обучение военному искусству“, основаны инструкторские школы для подготовки командного состава, взят на учет старый офицерский состав, привлечены поголовно к службе офицеры генерального штаба и т. д.

Советская власть считала себя уже достаточно сильной, чтобы влить без опасения в ряды своей армии десятки тысяч „специалистов“, заведомо чуждых или враждебных господствующей партии…

Организация армии шла с великим трудом и большими препятствиями: инерция несения государственной повинности была прервана, прежний двигатель борьбы— иноземное нашествие — сильно поблек и к тому же вытравлялся большевиками из народного сознания, новый — буржуазная контрреволюция — не был воспринят в должной мере; других стимулов не было; в качестве побудительного фактора оставался лишь страх и принуждение…

Первый призыв военнообязанных был объявлен советским декретом во второй половине июля. Пять, призывных возрастов (21—25-летний) дали до 800 тысяч солдат. Число это испытывало огромные колебания, по пути от уездных приемников до фронта. Тем не менее к 1 ноября советская власть насчитывала на территории России до полумиллиона штыков и сабель.

С Красной армией, в собственном смысле слова, мы встретимся только поздней осенью. Летом шла лишь подготовка и некоторые преобразования. Армия оставалась смешанного типа — частью из добровольцев, частью из людей, мобилизованных на местах — насильственно, беспорядочно, властью местных советов или частных войсковых начальников.

Центральное управление употребляло большие усилия, чтобы собрать воедино множество возникших самостоятельно отрядов и придать им организацию полков, дивизий, армий; чтобы взять в свои руки волю „контрреволюционных начальников“, путем установления за ними неусыпного наблюдения политических комиссаров, и вместе с тем заставить распущенную солдатскую массу повиноваться этим начальникам.

Выборное начало было отменено и если на практике еще применялось, то только в отношении должностей не выше ротного командира. Уже в июне к нам попал большевистский приказ, в силу которого упразднялись войсковые комитеты; взамен их в частях не выше полка допускались „комиссии“ с контрольно-хозяйственными функциями. При этом приказ предупреждал, что всякое вмешательство этих комиссий в действия командного состава будет рассматриваться, как контрреволюционное выступление, и виновные будут расстреливаться.

В области репрессий были восстановлены все прежние виды наказаний до смертной казни включительно.

Я не буду останавливаться на других военных мероприятиях советской власти, в силу разнообразных причин, никогда не достигших преображения Красной армии в действительно серьезную национальную силу.

Интересно отметить лишь тот путь, которым пошли советы — путь решительной и полной реставрации во всем — в строе, в службе и быте войск. Это явление было естественным по той простой причине, что Красная армия строилась исключительно умом и опытом „старых царских генералов“.

Участие в этой работе комиссаров Троцкого и Подвойского, товарищей Аралова, Антонова, Сталина и многих других было вначале чисто фиктивным. Они играли лишь роль надзирателей над работами арестантской артели и вместе с тем учились исподволь у своих „арестантов“ их сложному и новому для себя искусству; одни оставались неучами, другие преуспевали — по крайней мере в такой степени, чтобы отличить меру явно целесообразную от грубой провокации.

Одни дали разум, другие внесли волю».

Чтобы выделить в этой цитате крупицы истины из большой кучи исторического хлама нужно стать тоже в некотором роде на «путь решительной и полной реставрации» истории минувших событий. Ограничимся несколькими беглыми замечаниями. Суть дела прежде всего не в «несостоятельности» красной гвардии, «обнаружившейся» весной 1918 г., ибо в возникновении и развитии стихийных движений этот вопрос имеет меньше всего значения, а борьба отрядов красной гвардии с белыми велась в начальный период повсеместно и имела стихийный характер. В действительности же переход к формированию организованной Красной армии с централизованным управлением обусловливался и был вызван определившейся весной 1918 г. организацией и централизацией дотоле разрозненных контрреволюционных сил.