Узнавший об этом Губиев Махмуд, сотрудник подразделения по борьбе с организованной преступностью областного управления ФСБ, позвонил в район и немногими, но выразительными словами вправил мозги коллегам. Но поезд уже ушел. И поэтому, рассказывая Жорке о случившемся, Махмуд виновато отводил глаза и сокрушенно вздыхал.

Грамотный оперативник, такой же фанатик своего дела, как и парни из "шестерки", он прекрасно понимал, какой урон нанес этот идиотский поступок не только престижу его фирмы, но главное - делу. Тем более что Губиев, за версту чуявший своим горбатым носом "жареную" информацию, обладал редкой способностью немедленно появляться там, где разворачивались интересные события. И он был полностью согласен с Жоркой: хреновое это дело и пахло кровью. Того же мнения придерживался и напарник Махмуда, веселый, румяный и симпатичный парень, тот самый, что так быстро раздобыл деньги и порешал все вопросы на почтамте.

В Жоркин кабинет заглянул Шеф. Увидев гостей, поздоровался и велел Жорке зайти к нему.

О чем шел разговор, не знал никто.

Зато результат был известен всем.

Разъяренный Шеф собрал личный состав отдела и объявил, что капитан милиции Гапонов от работы по заявлению гражданки Стороженко отстраняется, так как не может объективно оценить материал и, вообще, ведет себя недостойно, грубо нарушая дисциплину и субординацию. Материалы передаются подполковнику Ковалеву, который должен их разрешить в соответствии со статьей 109 УПК РСФСР, а не в соответствии со своими выдумками и фантазиями.

Последние слова относились явно не к Михалычу (он же - подполковник Ковалев).

Остервеневший Жорка полдня пытался перейти с мата хотя бы на легкий жаргон.

К счастью, Михалыч владел и матом, и жаргоном в совершенстве. И Гопа, переступив через обиду, сумел быстро ввести коллегу в курс дела. Поэтому работа не прервалась ни на минуту.

Кстати, если кто-то представляет себе подполковника Ковалева в виде убеленного сединой сыщика - ветерана из художественных фильмов про Петровку, 38, то с этим заблуждением пора расставаться.

Весь отдел помнил, как во время одного из рейдов прихваченный с наркотой азербайджанец затребовал "началника", но, когда к нему подошел Михалыч и коротко представился, задержанный раскричался:

- Кто падпалковник, ты падпалковник? Я дурак, думаэшь? Началника давай.

И надо было видеть, как вытянулось в изумлении и испуге его лицо, когда мгновенно включившиеся в игру опера стали один за другим подбегать к Михалычу с докладами, вытягиваясь в строевой стойке, чего за ними раньше никогда не водилось:

- Товарищ подполковник, разрешите доложить...

- Товарищ подполковник, разрешите вопрос...

Долго еще потом развлекались сыщики, перешедшие исключительно на громогласноуставное обращение к Михалычу, пока тот не рассвирепел и не "построил" их понастоящему.

Но еще дольше сокрушался кавказский человек, привыкший к преклонению перед начальниками и "сеидами", но допустивший столь ужасный промах в столь щекотливой ситуации.

Да и трудно ему было не промахнуться, если никак не приходила начальственная осанка к самому молодому в УВД подполковнику милиции: долговязому, с мальчишески-подвижным и насмешливым лицом, стремительному в мыслях и движениях, мгновенно переходящему на "феню" и блатную жестикуляцию.

Но вряд ли самая солидная внешность смогла бы что-то добавить к профессиональной репутации Михалыча. С пацанских лет мечтавший о работе в уголовном розыске, он в первые же месяцы службы стал одним из самых результативных оперативников. В жизни сыщиков выходные дни или свободные вечера - большая редкость. Но и их юный опер без сомнений приносил в жертву своей страсти, рыская по улицам ночного города, увеселительным заведениям, притонам и бичарням, добывая бесценные сведения. Зачастую "личный сыск" заводил в такие переделки, из которых выручали лишь хлесткие удары длинных рук неоднократного призера области по боксу или не менее длинные ноги... А затем вся добытая с таким трудом и риском информация раскладывалась по полочкам: биографические данные, приметы, клички, адреса, связи... и срабатывала в нужный момент, как бомба замедленного действия, выкашивая целые группы уголовников.

Но кроме фанатичного трудолюбия и отчаянной смелости, в общем-то, обычных среди сыщиков, Михалыч обладал незаурядным даром общения с людьми, умением не переходить грань между профессиональной жесткостью и садистской жестокостью, общепризнанной справедливостью в решении самых скользких вопросов. Не раз, на пороге яростного конфликта, вызванного столкновением враждующих группировок, вмешательство всезнающего Ковалева удерживало противников от кровавой резни. Многие бывшие и действующие уголовники, оказавшись в критической ситуации, приходили к нему посоветоваться и поговорить "за жизнь". И не зря однажды, во время профилактической беседы с воровским "авторитетом", претендующим на роль "ответственного за город", на грозный вопрос: "Так кто у нас настоящий "ответственный"?" - тот неожиданно, трусливо-угодливо ответил:

- Ты, Михалыч.

Ковалев прошелся по кабинетам "шестерки" и в каждом о чем-то коротко переговорил с друзьями-коллегами.

Опера разбежались по городу. У каждого из них на руках находилось по несколько других материалов. Иные заявления тянули только на "отказной", иные вызревали в серьезные дела. За любую из этих "бумажек" сыщики, зажатые в конкретные сроки УПК, лично отвечали головой. Но ни один из них, встречаясь с агентами, доверенными лицами и просто уголовниками, не упускающими случая услужить сотруднику шестого отдела, не забыл, как бы случайно и вразброс, без увязки двух вопросов, поинтересоваться: кто в последнее время выезжал на гастроли на трассу, и нет ли в городе какой суеты с "лохом", которого "разводят на бабки" за аварию.

А "отстраненный" Жорка, после пары тонких дипломатических бесед Виктора с подостывшим Шефом, был передан в распоряжение Михалыча и пахал на полную катушку в абсолютной уверенности, что жизнь все расставит на свои места.