Стоя у входа в это грустное здание, я докуривал сигарету, когда из-за угла вывернул Миня Щерба - Михаил Михайлович Щерба, прокурор следственного управления и зональный, мой ровесник, с которым я проработал буквально рядом много лет; наши кабинеты разделяла стена. Нас связывали добрые отношения в давние времена, сохранились они и в нынешние, хотя виделись мы теперь очень редко. Пока он приближался, я разглядывал его. Стал еще грузнее, оттого и косолапость заметней, все так же - в курточке из перкаля, сорочка без галстука, лысина.

- Здравствуй, адвокат, - протянул он пухлую короткопалую руку. - К нам пришел?

- Нет, в процессе сижу.

- Кого будешь спасать?

- Рэкетиры.

- Модная нынче профессия... Смотришь на мою лысину? Увы, волос не прибавилось.

- А ты чем занят? - спросил я, хотя отлично знал по собственному опыту, сколько дел у него может быть в производстве.

- Всем понемногу, - ответил Миня. - Здоровье-то как? Сто граммов еще принимаешь?

- По большим праздникам коньячка еще могу. Символически.

- И то слава Богу...

В это время подъехал автобусик криминалистической лаборатории. Из него вышли двое: новый прокурор-криминалист Адам Генрихович Войцеховский, я с ним был мало знаком, и следователь Виктор Скорик, недавно перешедший в областную прокуратуру из городской, которого я знал получше. Скорик неплохой следователь, но несколько тороплив, может вскружило голову, что молод, а уже в прокуратуре области. Он хорошо и модно одевался, от него пахло приятными импортными духами или лосьоном, всегда гладко выбрит и хорошо причесан. Но сейчас он выглядел помятым, глаза воспалены, темная щетинка обметала лицо. Я понял: была бессонная ночь, работа, видимо, выезжали на происшествие. Как все это знакомо!..

Прибывшие поздоровались и тут же попрощались со мною; уходя, Щерба бросил мне для приличия:

- Заходи...

Минут через пять подкатил "воронок", выскочили солдаты, распахнули дверь, выпуская подсудимых: серые лица, неопрятная казенная одежда, грязные руки - за спиной. Один из них, низенький крепыш с шишковатой обстриженной головой - мой подзащитный. Ему двадцать семь лет, первая судимость, неглуп, со мной очень вежлив, избегает жаргонных словечек, учился в лесотехническом, но бросил. Рэкетом занимается три года. Все банально: он и два его подельника плотно присосались к кооператорам и "доили" их постоянно. Те безропотно платили. Это спокойно могло продолжаться и год, и два, и пять лет. Погорели же на азербайджанцах. Любопытным был разговор с ним в следственном изоляторе незадолго до суда.

"Вы постоянно взимали с одних и тех же кооперативов - "У самовара", "Микротрон", "Детский сапожок" и "Элегант". Больше вы никого не трогали. Так?" - спросил я.

"Никого. Нам было достаточно".

"Но последний год вы оставили их в покое. В чем дело? Почему вдруг переключились на этих трех азербайджанцев, торговавших фруктами и овощами?"

"Мы поняли, что вместе с государством можем кооперативы разорить. Государство налогами, ну а мы... С кого же тогда будем получать, если они рухнут? И приняли решение: год не трогать. Пусть встанут на ноги".

"Но вы же могли переключиться на другие кооперативы?"

"Нет. Это нельзя. У нас есть свои законы. Это государство подтирается своими же законами... Но бабки были нужны, тут и подвернулись эти трое бакинцев. Мы их заприметили давно, они уже несколько лет возили на привокзальный рынок весной раннюю капусту, помидоры, летом виноград, баклажаны, осенью и зимой гранаты, лимоны. Договорились: мы им гарантируем через директора рынка одно и то же постоянное выгодное место, а они за это - определенный процент с выручки. Последний раз вышло недоразумение: они почему-то заупрямились. Все заварил четвертый, их дружок, только что прибывший по каким-то делам. До этого мы его никогда не видели. Потом он вдруг слинял. Ну и пошла катавасия... Шуму было много... Когда мы ушли, администратор вызвал полицию. А дальше вы знаете..."

"При обыске у вас нашли чемоданчик, а в нем коробка от конфет полная чистых, незаполненных бирок к ювелирным изделиям и пломбочки. Трое азербайджанцев заявили, что это не их чемоданчик. Чей же он? Только правду, чтоб в судебном заседании, если он всплывет, мы с вами не оказались в дурацком положении".

"Артем Григорьевич, с вашей помощью я хочу получить только тот срок, который заслужил, но не больше. Врать мне невыгодно. Честное слово, это не мой чемоданчик. Скорее всего он того четвертого бакинца, что сбежал. Я просто прихватил чемоданчик в последний момент, думал, там бабки... Артем Григорьевич, а куда меня могут отправить отбывать срок? Хорошо бы в "пятидесятку".

"Какая вам разница?"

"Ближе к дому", - ответил он, но я понял, что это не вся правда.

"Что собираетесь делать после выхода из заключения?" поинтересовался я.

"Как вы сами понимаете, я не все отдал государству, оставил себе хороший загашник. Выйду - вложу в дело, может в какой-нибудь кооператив".

"Но вас станут грабить, как вы грабили других".

"Ну и что? Буду откупаться! А вдруг к этому времени власть поумнеет, поймет, что кооперативы - хорошая молочная сиська и начнет их защищать по-настоящему, а не будет душить, как сейчас, с нашей помощью?.."

Вот такого вымогателя-прагматика подкинула мне судьба в качестве подзащитного. Посмотрев на часы, я выбросил окурок, пора было идти в зал заседания, а не хотелось - он без окон, там духота...

- Ну что, Виктор Борисович? - спросил Щерба. - Спать охота?

- Есть немножко, - ответил Скорик, вспомнив бессонную колготную ночь, которую они провели вместе с Войцеховским. - До шести утра работали.

- Ну и что наработали? - Щерба подпер тяжелый подбородок ладонью. Они сидели в его кабинете. Солнца здесь почти не бывало, окно выходило в дворцовый колодец, поэтому всегда горел белый свет в трубчатой лампе вдоль стены. - Что утонувшая? - спросил Щерба.

- Или утопленная, - Скорик посмотрел на Войцеховского, сидевшего на стуле напротив.

- Вот как! - Щерба почесал толстым пальцем в ухе, где росли рыжие волосинки. - Вы уверены? - его несколько покоробила категоричность Скорика. - А вы что думаете, Адам Генрихович? - обратился он к Войцеховскому.