Стоя у ворот, Скорик дождался майора Кубракова, мать шла чуть сзади, под руки ее вели Света и еще какая-то женщина.

- Извините, пожалуйста, - Скорик шагнул к майору. - Моя фамилия Скорик, я из прокуратуры, следователь. Понимаю, что сейчас вам не до меня. Я веду это дело...

Майор долгим взглядом обмеривал лицо Скорика, затем спросил:

- Что требуется?

- Побывать у вас, поговорить с вашей мамой.

- Но не сегодня же!

- Разумеется. Но тянуть тоже нельзя... Для пользы дела, - добавил Скорик.

- Приходите завтра. Я уговорю маму, - и не прощаясь, отошел.

Вернувшись в прокуратуру, Скорик устало сел за стол.

- Ну, как у тебя движется? - спросил коллега.

- Вяло, - он достал из кейса бумаги - результат своих разговоров с сотрудниками института.

Улов был почти нулевым. Трошкин - начальник отдела кадров, подполковник в отставке. "У нас никто не конфликтует...", "Коллектив здоровый...", "Профорганизация ведет работу в моральном плане...". И дальше - в том же духе. Не человек - амеба. Усманов - снабженец. Кубракова его не приняла, тут же отправила к заму по общим вопросам. Бобошко инженер из группы оформления документации - оказалась женщиной, к тому же предпенсионного возраста. Дзюбан - сотрудник патентного отдела - мужчина лет сорока, на протезе, ногу потерял в детстве в железнодорожной катастрофе. Вечтомова - инженер сектора оперативного анализа и планирования - молодая, тщедушная, в очках с толстенными линзами, зрение, наверное, минус 10-12, за пределом трех метров, пожалуй, ничего не видит. Никто из них, заходивших к Кубраковой или интересовавшихся ею накануне ее отъезда и в дни ее отсутствия не годились в "герои" сюжета. Лишь двое еще как-то могли "претендовать" на это - Назаркевич и электрик Лагойда. Но Назаркевич в больнице, с ним должен встретиться Агрба. Что же до Лагойды...

Скорик перечитал запись своего разговора с ним:

"Когда вы в последний раз видели Кубракову?"

"За день до ее отъезда".

"В связи с чем вы заходили к ней?"

"У них в лаборатории на компрессоре полетел трансформатор. Я нашел в одном месте. Мне надо было сообщить ей, потому что за него заломили большие деньги".

"Кто-нибудь присутствовал, когда вы были у нее?"

"Сотрудник лаборатории Назаркевич".

"А о чем они говорили?"

"Он спрашивал разрешения поехать на день в Богдановск".

"Он сказал зачем?"

"Сказал, что на мехстеклозавод".

"Потом, кажется, в четверг, вы справлялись у секретарши, не вернулась ли Кубракова?"

"Да. Надо было решать с трансформатором, владельцы торопили. Теперь на такие вещи спрос большой".

"Кубракова разрешила Назаркевичу поездку в Богдановск?"

"Разрешила. Ей тоже надо было туда, и он согласился взять ее".

"Что значит "согласился". Может, предложил, она все же его начальница?"

"У них отношения не очень..."

"В каком смысле?"

"Ну если уж точно, как кошка с собакой"

"Откуда вы знаете о характере их отношений?"

"Об этом весь институт знает".

"На какой почве они враждуют?"

"Она вроде зажимает его, не дает ходу".

"И все-таки он согласился ее отвезти?"

"Сквозь зубы".

"На чем они поехали?"

"На его машине".

"Какая у него машина?"

"Тройка".

"А цвет?"

"Красная"...

Вот и все. Видел ее за день до отъезда. Интересовался у секретарши, не вернулась ли еще. Ну и что?..

Он сидел, уставившись в бумаги, пытаясь за пределами ответов на свои вопросы увидеть иной их смысл или какие-нибудь противоречия. Но ничего не получалось. В списке невычеркнутым оставался Назаркевич. Скорик позвонил Агрбе. Однако телефон молчал. Видимо, Агрба еще не вернулся...

13

Я нервничаю - в пачке осталось четыре сигареты, а идти в магазин неохота! Скоро Рождество, а за окном серый унылый день, дождь со снегом, ревет тяжелый каток, заравнивая дымящийся асфальт, насыпанный прямо в лужи. Два мужика в оранжевых безрукавках, сбрасывая совковыми лопатами с самосвала асфальт, смеются. Чему? Может быть бессмысленности своей работы? Через дорогу вижу, как сосед вставляет в окна своей квартиры в бельэтаже раздвижные решетки. На нашей улице многие жители первых этажей уже проделали эту операцию: квартирные кражи пошли по городу, словно ветрянка в детском садике. Выглядят эти зарешетченные окна, как тюремные. "Камерная жизнь", - пошутил сосед...

А я в свободное от посещений суда, следственного изолятора, прокуратуры время, пишу. Председатель областного суда, мой бывший сокурсник по юрфаку, разрешил мне взять из архива дело Кубраковой. Правда, не домой. Выпискам из него я занимаюсь в полуподвальной комнате, где лежат кипы чистых бланков, пачки новеньких папок, коробки с копировальной бумагой, катушки с лентой для пишущих машинок и прочая канцелярская дребедень. Тут царствует завхоз, высвободивший мне в уголке стол. Здесь тихо, никто не мешает, не задает вопросов, не заглядывает через плечо. Плохо только, что курить приходится выходить на улицу...

Итак, вернемся в тот июнь. Однажды вечером раздался междугородный телефонный звонок. Неля - моя суетливая, настырная троюродная сестрица из Харькова сразу пошла в атаку:

- Ты меня хорошо слышишь?

- Слышу, слышу.

- Как живешь? У тебя все в порядке?

- В порядке, - ответил я, понимая, что это было пустое предисловие.

- Что у вас там произошло? Что случилось с Кубраковой?

- С какой Кубраковой?

- Ну завлаб НИИ металловедения! Я приезжала к вам на ее симпозиум... До нас дошли слухи, что она погибла. Это правда?

- Не знаю никакой Кубраковой, ни о том, что с нею случилось, раздраженно ответил я. - А в чем, собственно, дело? Это твоя подруга?

- Нет, мы мало знакомы. Но я не люблю слухов. Я хочу знать все точно. У тебя есть связи в прокуратуре. Выясни! - командовала она. - Это во-первых. Во-вторых, я оставляла ей свою статью. Она обещала прочитать и сделать пометки. Мне важно получить ее ради этих заметок. Очень прошу, займись этим немедленно!

- Ты понимаешь, о чем просишь?! - вскипел я. - Даже если по случаю гибели твоей Кубраковой возбуждено дело, меня к нему никто и близко не допустит. И никого об этом просить не стану!