"Я слушаю вас", - сказал он.

"Последнее время я заметила, что жидкость поликаувиля странно убывает. Датчик на емкости показывает даже граммы. Емкость герметична. Испарение исключено".

"Какое это имеет отношение ко мне?"

"Прямое. Вчера я видела, как вы вышли из лаборатории и исчезли. Сперва не могла понять, куда. Потом сообразила: через дверь в конце коридора на хоздвор, где гаражи. Ею давно не пользуются, я запретила шастать возле моей приемной и устраивать сквозняки. Я даже не знаю, где и у кого ключ от нее. Но вы просчитались, и подумать не могли, что я появлюсь ночью, рассчитывали, что сегодня утром меня не будет, уеду. И потому не удосужились вытереть потек на полу. Вы открутили трубки, ведущие к отстойнику. Это надо уметь. Но, как видите, я еще здесь... Зачем вы воруете поликаувиль?"

Все время, пока она говорила, он терпеливо молчал, затем сказал:

"Я понимаю, что у вас была не галлюцинация. И все же это был не я".

"Не врите!" - начала свирепеть она.

"Что вы сможете доказать? - вызывающе спросил он вдруг. - Кроме вас, этого мифического вора никто не видел. Меня в институте знают не один день. У меня безупречная репутация. Вы окажетесь в смешном положении".

"Ключи от ящика, где прибор сигнализации только у Светы и у вахтера. Вы единственный в институте, кто может отключить ее, не наделав шума. Вы однажды уже продемонстрировали это, но по моей просьбе, когда Света забыла ключ дома, а вахтер был на больничном. Тогда я посылала Свету за вами. Она надежный свидетель! Я найду возможность припереть вас! - она повернулась, чтоб уйти, но остановилась. - Да, кстати, откуда вы знаете этого поляка?"

"Какого поляка?" - невозмутимо спросил он.

"Фирмача!. Он приходил ко мне. Я видела вас позавчера в его роскошной машине, когда выходила из трамвая. Вы очень оживленно беседовали".

"Это уже что-то новое!" - он засмеялся.

"Как называется кооператив, в котором вы работаете?"

"Астра" А в чем дело?"

"Не для него ли вы от моего имени просили бериллиевую бронзу на авиаремонтном заводе?"

"Фантазии, фантазии, Елена Павловна!"

"Все они прояснятся после моего приезда!" - и она ушла...

Вспомнилось это настолько подробно сейчас, когда она убоялась: не услышит ли ее мыслей задремавший рядом Яловский. Раскачивало вагон, перестукивались колеса, считая стыки. За темным стеклом светлячками проскакивали окна ближайших фольварков...

Человек прагматичный, не обремененный излишками эмоций, Елена Павловна Кубракова все же была возбуждена результатами поездки в Германию, мечтала, едва вернется, не откладывая, начать все, что было записано в протоколе о намерениях. Но в первый день, когда вошла в свой кабинет и взглянула на письменный стол, нахмурилась, ощутила раздражение при виде бумаг, которые появились тут за время ее отсутствия. Да еще поверх всего положенный Светой - листок-памятка, заготовленный Еленой Павловной накануне отъезда. Вздохнув, она грозно сказал себе: "Разгрести, разбросать все это к чертовой матери за неделю!"

Когда Елена Павловна была раздражена, общаться с нею становилось сложно и небезопасно для тех, кто прорывался к ней по каким-то вопросам, и для тех, кого вызывала она...

- Времени нет, так что я одновременно буду обедать и заниматься вами, - жестко сказала Елена Павловна, отодвигая на столе бумаги, чтобы освободить место для тарелок - на одной стакан с очень крепким чаем, на другой - плавленный сырок и два бутерброда с колбасой. Все это из буфета только что принесла секретарша.

"Ну и обед!" - подумал Лагойда, сидевший в правом кресле и осторожно взглянул на Назаркевича, который расположился в таком же слева от стола.

Назаркевич мысленно усмехнулся: "Как она может есть такую колбасу, сплошное сало?!".

Кубракова подняла глаза на Назаркевича, мол, в чем дело, но покороче.

- Я хотел бы завтра поехать в Богдановск. Утром туда, вечером обратно.

- Что там? - резко спросила она.

- На мехстеклозавод, договориться о ретортах.

- Вы считаете, вам это еще нужно?

Он не ответил.

- Я тоже завтра еду в Богдановск, - она сделала паузу.

Молчал и Назаркевич.

Чувствуя напряжение, внутренне сжался Лагойда.

- Вы можете поехать со мной. Я еду своей машиной, - наконец, не выдержав, предложил Назаркевич.

- Мне надо быть там в половине девятого, - сказала Кубракова.

- Выедем в шесть утра.

- Буду ждать вас у подъезда, - она пошла проводить, а скорее выпроводить Назаркевича из кабинета, сдвинуть ригель на замке, захлопнуть дверь и вернуться к ожидавшему в кресле Лагойде, зная что уже никто, даже секретарша не войдет в кабинет.

У порога Назаркевич, помявшись, глухо сказал:

- Вот то, что вы просили, - он протянул ей два листа бумаги с машинописным текстом, соединенные скрепкой.

- Это потом, - она взяла страницы, распахнула дверь и сказала секретарше: - Света, зарегистрируйте и сложите в мою папку для доклада директору. - Она стояла в проеме, а Назаркевич уже в приемной. - Разговор, который мы начали полторы недели назад, завершим завтра в дороге, - и усмехнувшись, захлопнула за ним дверь...

Между тем Лагойда, ожидавший ее, думал, "Автобусом ей трястись четыре с половиной часа. А Серега докатит ее за два с половиной, ездит он лихо". От этих мыслей его отвлекли шаги Кубраковой, возвратившейся к столу. Он напрягся.

- Что у вас? - не садясь, хмуро спросила.

- Хотел с вами поговорить... Все-таки... Я...

- Лучше письменно. Тут нужен документ, надеюсь, вы это понимаете? До свидания.

6

С утра телефон в приемной не умолкал. Света, отрываясь от пишущей машинки, отвечала:

"Еще не вернулась".

"В командировке... Нет, в Богдановске"...

"Не знаю"...

"Хорошо, вернется - передам"...

"Телефонограмма? Диктуйте"...

"В отъезде"...

"Я без нее рыться в бумагах не стану"...

"Почему не знаю? В Богдановске"...

"Это вы спросите у нее"...

И остальное - в том же духе. Приблизительно такими же были ответы секретарши на вопросы сотрудников, заходивших в приемную в надежде прорваться к Кубраковой, чтоб решить какое-то дело, поскольку знали, что замдиректора по науке в "футбол" не играет, а при всей сложности своего характера всегда решает, и люди, выходя от нее - довольные или недовольные - удовлетворены уже тем, что Кубракова расставляет им все точки над "i".