Ты, наверное, долго искала, металась в безысходности твоих ночей в Синьдзюку. Ночей, которые ты тщательно удалила из разрозненной колоды своего прошлого.

Мое же собственное давным-давно кануло в никуда. Кому, как не мне, знать, откуда берутся такие привычки, как у Факса, -- опустошать по ночам бумажник, перетасовывать документы. Он раскладывал удостоверения на чужие имена в различном порядке, перекладывал их с места на место, ждал возникновения картинки. Я знал, что он ищет. Ты проделывала со своим детством то же самое.

Сегодня ночью в "Новой розе" я вытягиваю карту из колоды твоих прошлых.

Выбираю исходную версию, знаменитый "текст отеля в Йокогаме", продекламированный в ту первую ночь в постели. Выбираю опозоренного отца, служащего "Хосаки". "Хосака"... Подумать только, какое великолепие! И мать-голландку, и лето в Амстердаме... мягкое покрывало голубей на площади Дамм.

Из зноя Марракеша -- в кондиционированные залы "Хилтона". Пока я читал твое сообщение, переданное через Факса, влажная рубашка холодным компрессом липла к пояснице. Вся игра строилась на тебе, и ты была в ударе: Хироси оставит жену. Ты без малейшего труда связывалась с нами даже сквозь прозрачную плотную пленку службы безопасности "Мыса". Кто, как не ты, показал Хироси распрекрасное местечко, где подают великолепный кофе и чудные булочки по-венски. Твой любимый официант был седоволос, добр, хромал на правую ногу и работал на нас. Шифрованные записки он забирал вместе с льняной салфеткой .

Весь сегодняшний день я слежу за маленьким вертолетом, вычерчивающим концентрические круги над моей крохотной страной, землей моего изгнания -отелем "Новая роза". Наблюдаю в отверстие люка за тем, как его терпеливая тень пересекает заляпанный жирной грязью бетон. Близко, совсем близко.

Из Марракеша я вылетел в Берлин. Встретился в баре с уроженцем Уэльса и начал подготовку к исчезновению Хироси.

Механика его была сложной, изощренной, как медные приспособления и скользящие зеркала театральной магии викторианских времен. Желаемый эффект должен быть предельно прост. Хироси зайдет за "мерседес", работающий от водородного генератора, и исчезнет. Дюжина агентов "Мыса", постоянно за ним наблюдающих, окружит грузовичок, как встревоженные муравьи. Вся служба безопасности "Мааса" эпоксидной смолой стянется к месту отбытия генетика.

В Берлине умеют быстро улаживать дела. Мне даже удалось устроить последнюю ночь с тобой. Я скрыл это от Факса: он бы ворчал, что это излишний риск. Теперь мне уже не вспомнить название городка, где ты ждала меня. Я помнил его не больше часа, пока гнал машину по автобану под сероватым рейнским небом, и забыл в твоих объятиях.

Ближе к утру начался дождь. В нашем номере было одно окно, высокое и узкое, у которого я стоял и смотрел, как дождь серебряным гребнем расчесывает реку. Шорох твоего дыхания. Река текла под низкими каменными арками. Улица была пуста. Европа казалась мертвым музеем.

Я уже заказал тебе билет на самолет на новое имя, в Марракеш через Орли. Ты будешь уже в пути, когда я потяну за последнюю ниточку, и Хироси исчезнет из виду.

Ты оставила свою сумочку на темной столешнице старого бюро. Пока ты спала, я перебирал твои вещи и откладывал в сторону все шедшее вразрез с прикрытием, которое я купил тебе в Берлине. Я забрал китайский пистолет 22-го калибра, твой мини-компьютер и банковский чип. Вынул из портмоне новый голландский паспорт, чип швейцарского банка на то же имя, засунул в твою сумку.

Моя рука скользнула по чему-то плоскому. Вытащил. Подержал в руке дискету. Неказистая, никаких наклеек.

Она лежала у меня на ладони -- эта смерть, -- выжидая случая, чтобы ужалить, дремала, свернувшись кольцами кодов.

Так я и стоял, следил за твоим дыханием, смотрел, как поднимается я опадает твоя грудь. Видел полуоткрытые губы и -- в припухлости нижней -легкий намек на синяк.

Дискету я кинул в твою сумку. Когда я наконец лег, ты, проснувшись, перекатилась поближе ко мне. В твоем дыхании -- электрическая ночь Новой Азии, будущее, которое поднимается в тебе прозрачным ликером, смывая все, кроме наступившего мгновения. В этом заключалась. тайна твоего колдовства -в том, что ты жила вне истории, вся в настоящем. И знала, как увести меня туда. Тогда ты взяла меня с собой в настоящее в последний раз.

Бреясь, я слышал, как ты высыпаешь в мою сумку косметику. Я теперь голландка, сказала ты, хочу соответствовать .

Доктора Хироси Йомиури хватились в Вене, в тихом переулке неподалеку от Зингер-штрассе, в двух кварталах от любимого отеля его жены. Ясным октябрьским утром, на глазах десятка квалифицированных свидетелей, доктор Йомиури исчез..

Он ступил в Зазеркалье. Где-то за сценой -- смазанная игра викторианского часового механизма.

В женевской гостинице я ответил на звонок уэльсца. Дело сделано. Хироси провалился в кроличью нору и направляется в Марракеш.

Наливая себе виски, я думал о твоих ногах. Через день мы с Факсом встретились в Парите, а баре аэровокзала "Джапан Эйр Лайнс", где подают суши. Он только что сошел с самолета "Эйр Марокко*, измотанный и торжествующий. Естественно, ни о чем, кроме Хироси, он говорить не мог.

Понравилось, сказал он, имея в виду лабораторию. Любит, сказал он, имея в виду тебя.

Я улыбнулся. Ты ведь обещала через месяц встретиться со мной в Синьдзюку.

Твой дешевый пистолетик в отеле "Новая роза". Хром уже пошел трещинами. Механизм топорный, грубая китайская штамповка в дешевом металле. На обеих сторонах рукояти свернулся красный пластмассовый дракон. Скорее детская игрушка, чем оружие.

Фокс ел суши на аэровокзале "Джей-Эй-Эль", пребывая в эйфории от ловкости той операции, какую мы провернули. У него болело плечо, но он сказал: плевать. Теперь есть деньги на лучших докторов. На все что угодно.

Почему-то для меня деньги "Хосаки" не имели особого значения. Нет, я не сомневался в нашем новом богатстве. Оно казалось само собой разумеющимся, как будто пришло к нам вместе с новым порядком вещей, как признак того, кем и чем мы стали.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: