- В чем дело, Гудвин? Я занят по уши.

- А сейчас будешь занят по самую макушку. Я решил, что сэкономлю время, позвонив прямо тебе. Звоню я из дома мисс Хетти Эннис, адрес Западная Сорок седьмая улица, 628. В гостиной лежит труп молодой женщины с ножом в груди. Я застал её уже мертвой. Такие дела. А сейчас я отлучусь ненадолго, а то у меня с утра маковой росинки во рту не было.

- Черта с два! - прорычал Пэрли Стеббинс. - И опять ты! Господи, как же ты мне надоел! - Он произнес слово, которое я повторять не собираюсь. Оставайся на месте и ничего не лапай! Разумеется, именно ты первым обнаружил труп?

- Вовсе не разумеется, но я.

Пэрли употребил ещё одно запрещенное словечко.

- Повтори адрес.

Я повторил. Послышался сигнал отбоя. Я положил трубку на рычажки, и вдруг меня осенило. В самом деле - какого черта? В отсутствие Хетти никто меня холуем, холопом или лизоблюдом не назовет, а Пэрли вполне заслужил, чтобы его проучили. Да и занятно будет посмотреть, как он отреагирует, увидев, что дорогу ему перешли парни из другого ведомства. Я взял с этажерки телефонную книгу, нашел нужный номер и набрал его.

Сдержанный голос ответил мне в ухо:

- Ректор два-девять-сто.

Понятно, осторожничают. Ну а я привык рубить с плеча.

- Это секретная служба Главного налогового управления?

- Да,

- Я хотел бы поговорить с мистером Альбертом Личем.

- Мистера Лича сейчас нет. А кто его спрашивает?

Я ответил не сразу, потому что мое внимание отвлекли. Парадная дверь открылась, и в холл вошел незнакомый мужчина. Молодый и красивый настоящий бродвейский красавчик. Услышав мой голос, он подошел взглянуть на меня.

- Так кто его спрашивает? - повторила трубка.

- Меня зовут Арчи Гудвин. Я хотел бы кое-что передать мистеру Личу. Сегодня утром он наводил справки про женщину по имени Тамми Бакстер. Передайте ему, что мисс Бакстер погибла. Ее убили. Ее тело найдено в гостиной дома на Сорок седьмом улице, в котором она проживала. Я только что уведомил об этом полицию. Я думал, что мистер Лич хотел бы...

Я поспешно бросил трубку, развернулся и заорал:

- Эй, вы! Постойте!

Красавчик, которого я застал уже на полпути к гостиной, замер как вкопанный; послышались голоса, и из кухни выскочили Марта Кирк и Реймонд Делл. В ту же минуту в дверь позвонили, и я поспешил открыть. На пороге высились двое полицейских.

- Кто тут Арчи Гудвин? - осведомился первый из них, входя.

- Я. - Я указал на дверь гостиной. - А она там.

Глава 4

Два часа спустя, без двадцати четыре, когда я сидел за большим кухонным столом, уписывая за обе щеки крекеры с сыром и малиновым вареньем, и запивая их кофе, инспектор Кремер послал своего человека просить меня об одолжении. Очень мало кому удавалось довести инспектора Кремера до подобной просьбы, а вот Хетти Эннис удалось.

Компанию за столом мне составляли двое постояльцев Хетти: Ноэль Феррис и Пол Ханна. Феррис и был тем красавчиком, который вошел в дом, когда я звонил в секретную службу. Ханна выглядел ещё моложе, но не столь привлекательно. Щечки у него были пухлые и розовые, его курносый нос утопал в них, зато уши наоборот оттопыривались. Один из полицейских привел его из театра "Гриб", где Ханна репетировал. В ту минуту, когда Кремер послал за мной, Ханна с Феррисом выясняли, когда каждый из них в последний раз заходил в гостиную. Феррис уверял, что заглядывал туда примерно месяц назад проверить, правда ли пианино настолько расстроено, как утверждала Марта, но нашел, что дело обстоит даже хуже. Ханна же припомнил, что две недели назад спускался в холл позвонить, но по телефону разговаривала Марта, и он, не желая ей мешать, зашел в гостиную. А до этого Ханна с Феррисом препирались по поводу ножа. По словам Ханны, это был тот самый кухонный нож, которым он и сам частенько пользовался, а Феррис напирал на то, что нож обладает только чисто внешним сходством с их кухонным ножом. Оба сильно разгорячились и оживленно размахивали руками, не обращая ни малейшего внимания на сидевшего рядышком полицейского.

Меня в гостиную не пустили, но я видел, как входили и выходили полицейские эксперты; некоторые из них до сих пор оставались там. Первым меня допросил Пэрли Стеббинс, прикативший на десять минут позже пары патрульных. Местом для беседы со мной он избрал кухню. Второе интервью я дал инспектору Кремеру и Альберту Личу на втором этаже, в расположенной прямо над кухней комнате, в которой, как выяснилось позже, проживал Реймонд Делл. Высокая, конечно, честь для моей скромной особы, однако я все время держал в уме, что без меня им бы столь лакомый кусочек не достался. После моего телефонного звонка в секретную службу Лич примчался, будто за ним все черти гнались, а именно появление Лича и заставило прикатить сюда Кремера, это как пить дать. Вот почему вместо того, чтобы утереть нос Пэрли Стеббинсу, мне пришлось выслушивать нападки не на шутку рассвирепевшего инспектора Кремера, а это, поверьте, не одно и то же.

- Итак, ты уверяешь, что Вулф отказался от гонорара и вознаграждения, но тем не менее направил тебя с ней сюда, а ты сам расплатился за такси? Ха! Я вас с Вулфом знаю как облупленных. Нечего мне лапшу на уши вешать.

Или:

- Ты пытаешься убедить меня, что не знаешь, сколько прошло времени с тех пор, как ты обнаружил тело и позвонил Стеббинсу, потому что ты не смотрел на часы? В жизни такого наглого вранья не слыхал! Я прекрасно знаю, что в подобных случаях ты первым делом смотришь на часы, так уж ты натаскан. По словам Реймонда Делла и Марты Кирк, вы вышли из кухни в самом начале второго. А Стеббинсу ты позвонил в час тридцать четыре. Через полчаса. Что ты делал в этом промежутке?

Или:

- Прекрати паясничать!

Впрочем инспектор с самого начала был в невыгодном положении, поскольку отлично знал, что я буду по-свойски юлить и изворачиваться, а в таких случаях он мгновенно закипает, выходит из себя и начинает совершать ошибки. Вот почему вопрос, которого я панически боялся, мне так и не задали. Я выложил ему всю подноготную, начиная с прихода Хетти и вплоть до той минуты, когда я припрятал сверток в сейф; умолчал я лишь об одной-единственной мелочи, а Кремер даже не предположил, что с деньгами могло быть что-то нечисто. Как, впрочем, и Лич, который, правда, взорвался лишь один раз, да и то - когда я его здорово допек.