Купер пробормотал:
– Ну, усё будет у порядке…
– А может быть, у тебя появилась какая-нибудь очаровательная особа, которая приворожила тебя? – игриво спросил Вайли. – Совсем молоденькая, а? Ну, признавайся!
Купер опустил руки, словно сделавшиеся неподъемно тяжелыми, с видимым усилием повернул голову, в упор посмотрел на Вайли и повторил таким же мертвым голосом:
– Ну, усё будет у порядке…
Вечер лишь обдумывал, не сделаться ли ему ночью, а Ниери, скинув с себя пижаму и швырнув ее на пол, уже ворочался на кровати, мучительно вопрошая, когда же наконец придет утро. И тут, посреди его терзаний, объявилась Кунихэн собственной персоной. Увидев, что ей не предлагают сесть и вообще не обращают на нее никакого внимания, она с шаловливой развязностью, которая отнюдь не была для нее характерна, уселась в изножье кровати, причем усаживалась она с таким видом, словно опускалась на заросший колючей травой и цветами берег речки у самой кромки обрыва.
Ниери укрывался лишь простыней, и ноги его замерзли, он их скрестил и уперся подошвами в грелку; пальцы ног при этом были скрючены наподобие птичьих лап. Когда Ниери не спалось, он обычно скрещивал ноги, надеясь, что это поможет ему заснуть; делал он это в подражание древнегреческому богу Сна,[192] который, как и брат его, часто изображался на вазах со скрещенными ногами.
Он также считал (несколько смутно, не облекая эту мысль в ясно выраженные слова), что соединение нижних конечностей подобным скрещенным образом предотвращает уход жизненной энергии. Но в тот раз, когда ему стало совершенно ясно, что сон не придет к нему, и когда на его кровать уселась Кунихэн и ее горячая, аппетитная, как булочка, намазанная маслом попка оказалась в такой близости от него, Ниери снял одну ногу с другой и незаметно столкнул с постели грелку, которая упала на пол, проскользнув в зазор между кроватью и стеной. При падении грелка, тихо булькнув, дала течь и из нее начала вытекать вода, ручейком устремляясь к центру комнаты. Вода текла из пострадавшей грелки на протяжении всей той сцены, которую мы сейчас опишем. (Кстати, когда-то усаживание Силии на кровать своего деда Келли, да и на кровать Мерфи, происходило манером, весьма напоминающим осторожничанье Кунихэн.)
Кунихэн, задыхаясь от волнения, со смиренным видом принялась убеждать Ниери в том, что обнаружение Силии обязательно приведет к отысканию и Мерфи, но не успела она завершить изложение своих пространных доводов, как появилась горничная и сообщила, что пришел господин Вайли, который хочет видеть господина Ниери. Кунихэн соскочила с кровати и, объятая паникой, стала лихорадочным взором искать место, где она могла бы спрятаться, или, по крайней мере, вторую (а может быть, и потайную) дверь, которая позволила бы ей бежать, не встречаясь с Вайли.
– Отсутствию занавесей, за которыми можно было бы спрятаться, удивляться не нужно, – лениво проговорил Ниери, нимало позабавленный тем, как всполошилась Кунихэн. – В комнатах, где я хотя бы некоторое время обитаю, их никогда нет. Я всегда прошу снимать их, потому что они собирают пыль… А платяной шкаф слишком узок и мал, в него даже боком не залезть, не говоря уже о том, чтобы войти в него как в дверь. И балкона тут нет… А вот забраться под кровать я как-то не осмеливаюсь вам предложить…
Кунихэн подскочила к двери как раз в тот момент, когда в нее уже стучал Вайли. Она заперла дверь на ключ, торчавший в замке, и тут же его из замка выдернула.
– Боюсь, дверь не калитка, руку не просунешь, щеколду не откроешь! – выкрикнул Ниери, обращаясь к невидимому Вайли.
А тот исступленно дергал за ручку с другой стороны двери и вопил:
– Это же я, Вайли, Игла Вайли!
Кунихэн воззвала к милосердию Ниери, но, конечно, не словесно, а бросившись на колени и протягивая к нему с мольбой руки; грудь ее вздымалась, глаза затуманились; применялись и все прочие характерные жесты человека, молящего о пощаде.
– Заходи, заходи! – восхищенно восклицал Ниери. – Если, конечно, сможешь открыть дверь. Кунихэн заперла ее на ключ!
Кунихэн медленно поднялась с колен.
– Если эта твоя крошка не впустит тебя, стой у двери и жди! – продолжал весело выкрикивать Ниери. – Я позвонил горничной, чтобы мне принесли ночной горшок! Когда горничная явится с ним, она отопрет дверь! У нее есть свой ключ!
Однако Кунихэн неведомо было чувство поражения, а если и ведомо, то проявляла она его весьма странным образом. Для любой другой женщины, столь же опытной и изобретательной, как Кунихэн, потребовалось бы всего лишь несколько мгновений, чтобы оценить ситуацию, взять себя в руки, шаловливо разразиться озорным смехом, отпереть дверь и обратить все в шутку. Но ничего этого Кунихэн не сделала – она, не произнеся ни слова, уселась на стул и замерла в ожидании горничной. В распоряжении Кунихэн тем самым появилось некоторое время для передышки перед схваткой; Кунихэн, быстренько все обдумав, очевидно, решила использовать это время для пересмотра плана действий и поисков простых до банальности действий, которые могли бы принести временное облегчение… Да, Кунихэн явно не было дано умение почувствовать свое поражение.
После бури, как это обычно и бывает, наступило затишье. Ниери сидел на кровати и наслаждался созерцанием Кунихэн; Кунихэн напряженно обдумывала, как ей следует вести себя дальше, а Вайли по другую сторону двери уже намеревался потихоньку, на цыпочках уйти. Горничная, никогда не прибегавшая по первому же зову, ожидала в своей темной, похожей на пещеру каморке повторного звонка, и когда он громко и настойчиво зазвонил, сообщая ей о том, что вызов отнюдь не случаен и что она и ранее не ослышалась, горничная без дальнейших промедлений и совсем не рассердившись отправилась туда, куда ее призывали. Подойдя к двери Ниери, она постучала.
– Тот человек, – тут же отозвался Ниери, – который стоит у двери, очень хочет войти, но, как видите, не может, потому что дверь заперта, и заперта изнутри. Отоприте, сделайте любезность, ее своим ключом и впустите его ко мне.
Вайли с напускной самоуверенностью шагнул в комнату, а Кунихэн мгновенно поднялась на ноги.
– Какая вы умница, – похвалил Ниери горничную за расторопность. – А теперь, будьте добры, оставьте нас и заприте дверь извне снова.
Вайли и Кунихэн предстали друг перед другом, лицом к лицу. То было тяжкое испытания для них обоих.
– Ты… ты… ты жлоб! – вскричала Кунихэн, нанося удар первой.
– А ты сука! – выпалил Вайли.
Напомним, что они относились к группе людей, весьма обширной, обладающих некими общими умственно-психологическими чертами.
– Ладно, смягчите если не выражения, то хотя бы тон, – призвал Ниери сражающиеся стороны.
– Жлобина! – взвизгнула Кунихэн, и во втором залпе решив использовать словечко из совсем не свойственной ей лексики.
– Послушайте, прежде чем вы продолжите свою перепалку… – начал Ниери и сам себя оборвал.
Итак, первый раунд остался за Кунихэн, и силы ее при этом оказались почти неистраченными. Она горделиво уселась на кровать, а Вайли несмело двинулся по направлению к ней. Надо сказать, что он обладал врожденной способностью хорошо оценивать те жизненные ситуации, в которых ему приходилось оказываться, и вести себя соответствующим образом, причем приноравливался к складывающимся обстоятельствам быстрее, чем Кунихэн, однако в тот момент у нее имелось некоторое преимущество, достигнутое за счет того, что она успела поразмыслить над планом действий и изловчилась нанести первый удар.
– Имейте в виду, – обратился Ниери к Вайли и Кунихэн, – то, что дверь заперта на ключ, ровным счетом ничего не значит. Пусть это обстоятельство вас не смущает, чем бы вы ни собирались заняться.
– А я о тебе был значительно более высокого мнения! – воскликнул Вайли.
– А ятебе благодарен за такое мнение обо мне, – ответил Ниери тоном кондуктора в лондонском автобусе, которому передают мелочь на сумму, точно соответствующую стоимости билета.