Мы перепрыгивали по две ступеньки за раз, Ада крикнула:

- Мам!

- Девочки! - вопила она, звуча спокойнее, что меня обрадовало. Ее голос доносился из кабинета моего отца.

Мы поспешили туда. Дверь была открыта, мама стояла посреди комнаты, стопка бумаг была у ее ног, облака пыли поднимались, заметные в свете солнца, льющемся из окон, где были свернуты жалюзи.

Она стояла спиной к нам, застывшая, словно еще держала бумаги. Она смотрела на стены, и я тоже повернулась туда.

Кабинет отца был разрушен. На стенах были большие дыры, словно кто-то бил топором, куда попадал. Края дыр были в красном, такого же цвета были пентаграммы на стенах и потолке. Некоторые были размером с ладонь, некоторые - размером с колесо машины. Распятия, украшавшие комнату, были перевернуты. От этого мне стало еще страшнее. Было так жутко, что я содрогнулась и чуть не упала. Я впилась в край двери.

Ада и мама не смотрели на меня. Они смотрели на другое. Даже картины священников и религиозных фигур в рамках были искажены, их глаза вырвали, оставив черные нечеловеческие дыры.

- Кто это сделал? - шепотом спросила мама.

Ада тряхнула головой.

Только я знала, кто это сделал, но я не могла этого сказать. Мои родители не поверили бы, что это была Эбби. Но они бы поверили, что я сошла с ума, обвинили бы меня и где-то заперли.

Словно услышав мои мысли, Ада взглянула на меня, еще держащуюся за дверь, пытаясь бороться с похмельем.

Она странно посмотрела на меня, словно пыталась что-то понять. Словно думала обо мне. И я подозревала, почему.

Я вскинула бровь и едва заметно покачала головой. Она нахмурилась и посмотрела на комнату и маму.

Я знала, что она думала, что я сделала это во сне. Может, я решила превзойти случай с лаком и украла банки с красной краской, а потом обрушилась на религиозные вещи папы.

Я посмотрела на свои ладони. На них не было следов краски. Как и не было на ногах или где-то еще. Вряд ли я бы так хорошо себя очистила. Мне стало лучше. Какие магазины были открыты в три часа ночи? В «Волгринс» не было краски. Может, стоило поставить в моей комнате камеру, чтобы я перестала быть козлом отпущения.

- Нужно вызвать полицию, - сказала я сдавленным голосом.

Мама медленно кивнула. Было очевидно, что она потрясена. Как и все мы.

- Где папа? - спросила я.

- В церкви, - сказала Ада, словно не верила своему ответу.

Я выпрямилась и прошла в комнату. Похмелье или нет, но кто-то должен управлять ситуацией, а мама с Адой этого делать не могли.

- Слушайте, думаю, нужно вызвать копов. А потом они закончат, и мы все уберем. Я не хочу, чтобы папа это видел.

- Но кто такое сделал? - повторила мама. Ее акцент стал сильнее от расстройства, она сильно напоминала Жуткую клоунессу. Странное смутное ощущение встрепенулось в голове, словно думать вдруг стало сложно, словно требовалось пробиваться через кучу слоев.

- Звони им, - сказала Ада, вырвав меня из этого и указав на телефон в кабинете. Она схватила маму за руку и повела из комнаты.

Я моргала, чтобы разбудить себя, а потом схватила трубку и набрала номер.

Полиция пообещала, что пришлют ближайшую машину, вернула трубку на место, и два крика раздались из кухни.

Что теперь? Я оббежала стол и вырвалась в коридор, босые ноги шлепали по паркету.

Мама с Адой были у стойки, смотрели на рукомойник. Я быстро добралась до них и застыла, поняв, на что они смотрят.

Широкие шкафчики под рукомойником были закрыты, из щелей и из-под них текла красная жидкость. Она медленно сочилась, собираясь алой лужей на полу.

Я надеялась, что там была пара открытых банок с краской, и они разлились. Но я понюхала воздух, и там не было запаха скипидара, а жутко пахло сырым мясом, этот запах меня уже много раз преследовал. Не знаю, почему я так наивно подумала, что кто-то разрисовал стены отца краской. Это была совсем не краска.

Это была кровь.

- Я открою, - сказала Ада, приблизилась и склонилась.

- С ума сошла? - прошипела я и схватила ее. Я оттащила ее назад. - Ты не знаешь, что там.

- Но это пачкает мою кухню, - сказала мама. Я не успела отпустить Аду и схватить ее, мама схватилась за ручки шкафчика и открыла дверцы.

Тело свиньи без головы вывалилось оттуда на пол кухни с противным стуком. Она была скорее красной, чем розовой. У нее была рана на брюхе, склизкие органы и внутренности вывалились оттуда, едкая жидкость пролилась, когда они оказались в луже крови.

А потом я закричала. Все мы закричали и выбежали из дома на улицу. Аду стошнило в кустах, мама махала на себя руками, как птенец крыльями, а я жевала воротник футболки, пытаясь прикрыть при этом ноги, утренний воздух жалил их.

Это было отвратительно. Отвратительно и страшно. И где была голова свиньи? Я поежилась. Но я воспринимала это не так, как Ада с мамой. Наверное, у меня просто было больше опыта в таком. Хотя это не было хорошим моментом.

- Все хорошо, - сказала я, подойдя к ним, камни были холодными и грубыми под моими ногами. Я схватила руку мамы и сжала, остановив ее бесполезные взмахи. - Мам, все хорошо. Полиция едет. Они поймут… - я не сразу сказала дальше, - кто это сделал.

Она кивнула, белки ее глаз сияли, пока она озиралась. Я знала, что она думает. Что это мог быть кто угодно, что кто-то задумал зло по отношению к ней, к ее семье. Такое могло быть. Я не знала, была ли это Эбби. Отец был профессором теологии, у него могли быть недовольные студенты. Может, он кого-то завалил. Они могли так отомстить ему.

Но это не объясняло, как это произошло незаметно для всех. И я знала глубоко внутри, где оставался страх, что это было связано со мной. Это все было местью мертвой девушки.

Я не знала, что могу так сильно ненавидеть призрака.

Когда Ада выпрямилась (за последние недели я видела слишком много рвоты), она взяла себя в руки и помогла мне убедить маму, что все будет хорошо. Да, кто-то пришел и разрушил кабинет отца, нарисовал кровью пентаграммы, а на кухне свинья без головы и с кишками наружу, но я была уверена, что полиция с таким часто сталкивалась. Это же Портлэнд. Он странный!

Наконец, она перестала махать руками и закатывать глаза раньше, чем прибыла полиция. Первыми здесь оказались офицеры Хартли и Монро. Хартли был юным, напоминал Ченнинга Татума, выглядел глупо, но внушительно, а Монро было за тридцать, она была темноволосой, красивой и была мозгом в их команде.

Я поговорила с ними пять минут, и мы вошли в дом, я вернулась в свою комнату, чтобы надеть лифчик и штаны. Когда я спустилась, Ченнинг говорил с моей мамой и Адой в гостиной, а Монро обследовала комнаты. Она вышла из кухни и, заметив меня, подозвала к себе.

Я с опаской приблизилась, не желая оказываться близко к трупу, запах которого ощущала.

- Перри, да? - спросила она четким голосом.

Я кивнула.

- Ваша мать упомянула, что соседский пес пытался на днях напасть на вас.

Я чуть не раскрыла рот, но успела стиснуть челюсти.

- Да, - я понизила голос. - Пса зовут Чирио. Обычно он - самый добрый пес в мире, я не знаю, что произошло. Но он побежал на меня, словно хотел убить.

Монро посмотрела поверх моего плеча в гостиную и кивнула, словно понимала. Мы ушли от кухни и остановились у входной двери.

- Знаешь, почему твоя мама такое мне рассказала?

Я прикусила губу.

- Нет… почему?

- Правда, что у той же соседки с Чирио есть пара свиней? - спросила она, склонив голову.

Я кивнула, все стало ужасно вставать на места.

- Это была ее свинья, да? - спросила я. Вдруг мне стало плохо. Да, ее пес сошел с ума, а соседка повредила колено, а теперь одна из ее свиней была без головы в нашем доме.

- Мы это проверим, - сухо сказала она. - Я только хотела убедиться, что вы не держите обиды.

- Обиды?

Она промолчала. Она выдохнула уголком рта и смотрела на меня, ожидая, пока я пойму.

- Погодите, - сказала я. - Вы думаете, что я убила свинью соседки. Ее огромную свинью? Притащила сюда, вскрыла, отрубила голову и сунула под рукомойник? Потому что ее пес попытался напасть на меня?