«Спокойно. Это же всё равно, что раздавить насекомое, — сказала себе Гинта.

Она с улыбкой пожелала этим двоим доброй ночи, повернулась и пошла прочь, стараясь ни на что не наткнуться — перед глазами всё расплывалось, да ещё крутом были эти проклятые прозрачные стены с отражёнными в них светильниками… Словно факелы, горящие под водой. Фокус, который умела делать только она. Как и три тысячи лет назад… Почему ты вернулся, Диннувир?

— Ему надо развеяться, — говорила Амнита. — Он устал. Даже от своих любимых дайверов, а уж от других проблем и подавно. Он хочет отдохнуть, развлечься… И ему нужна женщина. Просто женщина.

«Да, ему нужна женщина, — думала Гинта. — Красивая женщина, а не маленькая, угловатая девчонка, которая никому не даёт жить спокойно».

Она знала, что Амнита пытается её утешить, но это только раздражало её. Порой ей хотелось крикнуть: «Не нуждаюсь в твоей жалости! Столько лет ослепляешь всех своей красотой и никого не можешь сделать счастливым. Даже саму себя!»

Она была спокойна и приветлива, но на всякий случай старалась поменьше общаться с теми, кто её раздражал, а Эрлина так просто избегала. Боялась поссориться. Впрочем, ещё больше она боялась его равнодушия. Поэтому, узнав однажды, что он разыскивает её по всему дворцу, ухитрилась как бы случайно попасться ему на глаза.

— Гинта! Гинта…

Эрлин кинулся ей навстречу. Его прекрасное лицо сияло такой радостью, что она невольно заулыбалась.

— Гинта, я хочу тебе кое-что показать… Вернее, кое-кого. Поехали в зверинец. Все уже просто умирают от нетерпения, только тебя и ждём…

— Эрлин, ты же знаешь, что я не люблю это место.

— Да, но ещё я знаю, кого бы ты очень хотела увидеть!

— И кого же?

— Ни за что не угадаешь! А я не скажу. Поехали! Это сюрприз.

Эриндорнский зверинец, точнее Парк Зверей, занимал огромную территорию, и хотя его обитатели, казалось, были довольны своей судьбой, Гинта не любила там бывать. Большинство этих животных выросло в неволе. Они не знали, что такое свобода, и вряд ли считали себя пленниками. Во всяком случае, травоядные, которые целыми днями резвились на сочных лугах и в маленьких тенистых рощах. Они не боялись посетителей и брали угощение прямо с рук. Часть парка, где обитали хищники, была огорожена высокой железной оградой. Через каждые пять дней на шестой этих зверей заманивали в просторные клетки, чтобы посетители имели возможность как следует их рассмотреть. В остальные дни хищников можно было видеть только в часы кормёжки, когда они подбегали к ограде и хватали куски мяса, которые работники зверинца просовывали сквозь прутья на длинных железных вертелах. Остальное время звери предпочитали проводить подальше от людского взора. В их распоряжении был небольшой лесок с рощами, полянами, горами, поросшими хаганой, и маленьким озером, в который впадал чистый ручей, берущий начало в одном из гротов.

Часть парка, где держали редких птиц, была накрыта, словно огромным колпаком, тонкой, но прочной металлической сеткой.

— Для него, наверное, так же придётся сделать, — сказал Эрлин. — Ему ведь тоже надо летать… Ну что тебе не нравится? Разве это можно назвать клеткой? Смотри, как высоко натянута сеть. Выше хагов…

— Ему надо летать? — спросила Гинта. — Это что, птица? Неужели твои ловчие раздобыли ханга?

— Сейчас увидишь, — загадочно улыбнулся Эрлин.

Он вёл тайпу так быстро, что Рона и Мильда, сидевшие на заднем сиденье, то и дело взвизгивали на поворотах. Остальные от них сильно отстали. Гинта слышала сзади шум множества колёс, весёлые голоса, взрывы смеха, но самой ей веселиться не хотелось. Она смотрела на оживлённое лицо Эрлина и не могла избавиться от дурного предчувствия.

Тайпа остановилась недалеко от вольера, возле которого собралась целая толпа работников зверинца. Посетителей сегодня не пускали.

— Пpeсветлый! Он проснулся!

Один из работников подбежал к Эрлину и, отвесив поклон, продолжал:

— Он проснулся уже давно, только вот… Всё лежит и лежит. Не ест, не пьёт и… ни на кого не смотрит. У него там свежая трава, соляные камни, вода из родника, даже сарановые лепёшки… Ни к чему не притронулся. Даже глаза не открывает. Может, он заболел?

— Ничего, Харт, с нами лучшая целительница Сантары. Всё будет в порядке. Да расступитесь же вы наконец! Гинта, посмотри, кто у нас теперь есть!

Гинта подошла к вольеру и обомлела…

Он лежал на соломенной подстилке, как-то нелепо поджав передние ноги. Задние были вытянуты и от этого казались ещё длинней. Пышная белая грива закрывала гибкую шею и почти всю морду. Гинта видела, как вздрагивают влажные синеватые ноздри. Он словно беззвучно всхлипывал. Серебристо-голубая шерсть потускнела и стала почти серой.

— Мои ловчие взяли его в Хортанге, совсем недалеко от Валлондорна, — сообщил Эрлин. — Они сами не ожидали такой удачи. Только и слышишь, что поймать небесного зверя невозможно… Они выстрелили в него усыпляющей иглой. Зато теперь ты можешь видеть его хоть каждый день…

Эрлин обернулся к Гинте и, наткнувшись на её взгляд, едва не попятился.

— Это же хель… Как вы посмели?

— Гинта, что с тобой? Я думал, ты обрадуешься. Ты рассказывала, как он к тебе приходил, как ты на нём летала… Ты ведь очень жалела, что он больше не приходит… Мне тоже всегда хотелось его иметь. Мне ещё Сиф говорил о небесном звере…

— Тебе хотелось его иметь? Его нельзя иметь! Он не может жить в неволе. Он приходил ко мне, но сам. Он приходит к людям, когда это нужно. Он мог бы когда-нибудь прийти и к тебе, но теперь уже не придет. Если люди будут обижать его, он может вообще покинуть Эрсу и больше не вернуться. Хель — это саннэф! Это божественный зверь. Для вас нет ничего божественного. Здесь божество — это только ты! Наш распрекрасный бог пожелал иметь новую игрушку — хеля!

— Да я вовсе не считаю его игрушкой. Я думал, его можно приручить… Ну чего ты так разозлилась? Разумеется, я его отпущу, если он не может жить в неволе. Я не хотел ничего плохого… В последнее время ты всем недовольна. Я понимаю, эта история с хармином…. Но я же во всём разобрался, навёл порядок…

— Да, ты устроил разгон. Тебе понравилось демонстрировать свою власть. Тебе вообще нравится быть командиром и устраивать игрушечные бои. На воде или в Белом замке… Ты не знаешь, что такое настоящая битва, а ведь ты уже взрослый. Многие из тех, кто ходил со мной на запад, были моложе тебя. Они не воображали себя ни богами, ни царями, зато сражались по-настоящему! Они знали, что в этом бою могут встретить свою смерть. А ты… Ты лучше закроешь глаза, зажмуришь их покрепче, чтобы только не видеть её, не думать о том, что она всё ближе и ближе!

— Я не понимаю… — Эрлин начинал злиться. Ноздри его точёного носа слегка раздувались, губы побледнели. — За что ты меня оскорбляешь? Я не трус.

— Нет, ты трус! Именно трус! Ты боишься посмотреть правде в глаза! Ты сам, как эти звери, сидишь в клетке. Да-да, ты позволил посадить себя в золочёную клетку и не хочешь покидать её, потому что тебе так удобно. Твоя теперешняя жизнь — это сплошные удовольствия, всеобщая любовь, поклонение. Ты потому и вспоминать ничего не хочешь! Ты не то что не бог, ты даже не человек. Существо без памяти, без прошлого не может быть человеком! Если тебе так нравится, оставайся и дальше куклой в золочёной клетке. Когда кукла отработает свой срок, ее заменят новой, у которой тоже не будет ни прошлого, ни будущего. Ну и что? Зато ей не надо ни о чём думать. За неё уже всё решено. Ей не приходится выбирать! Даже между жизнью и смертью!

Эрлин так побледнел, что лицо его стало одного цвета с его белой накидкой. Работники зверинца и абельмины стояли и в полной растерянности слушали, как юная сантарийка кричит на их бога. На того, кому никто и никогда не смел открыто возражать. Даже главный абеллург, перед которым все трепетали.

— Что ты этим хочешь сказать? — глухо спросил Эрлин.

После его слов наступила такая тишина, что казалось, даже птицы умолкли на деревьях.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: