Игорь Маркович Ефимов (род. в 1937 г.) – прозаик, публицист, философ, автор многих книг прозы, философских и социальных исследований; лауреат премии журнала "Звезда" за 1996 г. Живет в США

В этом романе, в отличие от предыдущих, изредка встречаются имена живых или недавно умерших современников: Джимми Картера, Джейн Фонды, Нормана Мейлера и некоторых других. Другое отличие: в нем сведены персонажи, которые были очень молодыми в трех других романах. С Грегори Скиллером и Эсфирью Розенталь читатель встречался в романе "Суд да дело", действие которого происходит в начале 1970-х. Лейда Ригель и ее дети – сын Илья и дочь Оля – впервые появились на страницах "Архивов Страшного суда" (время действия – вторая половина 1970-х). Голда Себеж перекочевала из "Седьмой жены" (середина 1980-х). Таким образом, "Обвиняемый", действие которого происходит в 2000-2001 годах, как бы завершает цикл, превращая его в тетралогию, которой подошло бы общее название "Новый Вавилон".

В скрытом и явном виде в романе цитируются:

Библия,

Илья Гилилов. "Игра об Уильяме Шекспире",

Стихи Эмили Дикинсон (в переводах Беллы Мизрахи), Уистена Одена (в переводах Александра Ситницкого), Ричарда Уилбера (в переводе Иосифа Бродского),

Вашингтон Ирвинг. "История Нью-Йорка",

Гипотеза Александра Штейнберга об аэродинамике птичьего крыла,

Jack Henry Abbot. In the Belly of the Beast. Letters from Prison (Генри Эббот. "Во чреве зверя. Письма из тюрьмы"),

Ted Conover. Newjack. Guarding Sing Sing (Тед Коновер. "Новый надзиратель в Синг-Синге"),

Ken Dornstein. Accidentally, On Purpose (Кен Дорстейн. "Случайно, преднамеренно"),

Jim Dwyer, Kevin Flynn. 102 Minutes (Джим Двайер, Кевин Флинн. "102 минуты"),

Steven Emerson. American Jihad (Стивен Эмерсон. "Американский джихад"),

Joseph Hallinan. Going up the River. Travels in a Prison Nation. (Джозеф Халлиман. "Вверх по реке. Путешествие по стране Тюрьма"),

Bruce Hamstra. How Therapists Diagnose (Брус Хамстра. "Как психиатры ставят диагнозы"),

Nathaniel Philbrick. Mayflower: A Story of Courage, Community and War. (Натаниэль Филбрик. "Мэйфлауэр: Рассказ о мужестве, сплоченности и войне"),

Thomas Szasz. Psychiatric Justice; The Manufacture of Madness; The Theology of Medicine (Томас Шаш. "Психиатрическое правосудие"; "Производство безумия"; "Теология медицины").

Почти все уголовные дела и преступления, описанные в романе, взяты из документальных телепередач, из судебной хроники, из газетно-журнальных отчетов.

ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ

– Как ты смогла прожить с ним столько лет, как ты смогла…

Кристина бормотала себе под нос, не смотрела на мать. Она ловила ложкой каплю меда, норовившую скатиться с поджаренного хлебца, как мячик с футбольного поля, и это занятие отвлекало ее от разговора. Но счастье вынесенного приговора уже сияло в уголках ее глаз.

– Пять лет – разве много? – сказала Оля. – И это сейчас ты поносишь его по любому поводу. А тогда просто обожала. И он тебя. Если я к кому-то и ревновала его, то сильнее всего – к тебе. Когда вы исчезали на два-три дня со своей байдаркой и потом возвращались такие счастливые, думаешь, не обидно мне было?

Вязаная кофта в черно-белую клетку, казалось бы, отменяла – отбрасывала – любые фривольные помыслы об этой задумчивой женщине. Но вырез коричневой блузки, но остро выглаженные брюки, но перламутровая пряжка ремешка – о, нет, знаток изготовился бы тут к разным сюрпризам.

– Девчонка в десять лет – какой с меня спрос? – сказала Кристина. – Но ты-то, ты не могла же не видеть, что это самый настоящий, настоящий… – Она застыла в поисках подходящего слова, и медовая капля воспользовалась, скатилась вниз, залетела в кружевную сетку салфетки. – Душеед – вот кто!

Кристина не без гордости вслушалась в получившийся словесный гибрид и несколько раз одобрительно кивнула сама себе.

– Если он такой монстр, почему же студенты валят толпой на его лекции? Включая и тебя? Мне сказали, что и в этом семестре к нему записалось чуть ли не восемьдесят человек. Для кафедры философии это рекорд.

– Да потому, что профессор Скиллер умеет потакать нам, заманивать и даже обгонять нас в самом любимом нашем занятии: всех вас – все ваше взрослое – отвергать и низвергать. Когда читаешь одни только названия его лекций -?Отрицание физики?,?Отрицание медицины?,?Отрицание истории?, – это же такой соблазн! Ведь физику, медицину, историю нужно сколько лет изучать! А тут, оказывается, достаточно прослушать одну лекцию – и можно ничего не учить, а все оптом отрицать. Прелесть!

Красный мопед с коляской медленно проплыл за окном, стреляя газетами с обоих бортов. Синий пластиковый снаряд, начиненный ядом новостей, плюхнулся на газон, застыл среди палой листвы. Оля задумчиво стягивала яичную скорлупу, обнажая неприлично гладкий, горячий белок.

– И еще одно прекрасное выражение я нашла – точнехонько про него! – не унималась Кристина. – Вычитала у твоего же Достоевского.?Прелюбодей мысли? – вот так. Гениально сказано! Потому что мысли – как люди, они живые. Их можно вынашивать, рожать, их можно любить и ненавидеть, с ними можно жить, а можно и прелюбодействовать. Чем он и занимается, получая при этом приличную профессорскую зарплату.

– Речь прокурора произвела сильнейшее впечатление на присяжных, – сказала Оля.

– Да я помню, помню его софизмы-афоризмы! Например, этот:?Люди не разлюбляют – они просто выпивают до дна непредсказуемость друг друга?. Или:?Строгое соблюдение супружеской верности – это и есть культ секса?. Так что он не просто изменял тебе: он занимался свержением культа!

– Грегори никогда мне не изменял.

– Ах, извините! Я совсем забыла. Он только пришел и честно попросил у тебя разрешения пожить с другой женщиной.

Оля вытерла углы губ салфеткой, полюбовалась отпечатками желтка и помады. Красно-желтый флаг неведомой страны. Надо будет заглянуть в энциклопедию на слово?флаг?, проверить – какой.

– Да, так оно и было. Хотел устроить себе нечто вроде отпуска от супружества, проверить свои чувства. Но я честно не разрешила. Такие уж мы оказались разные. – Черно-белые клетки запахнулись, отрезали путь к компромиссам. – Оказалось, что ему не по силам верность, вернее, обязанность верности. Это у него наследственное. Его мать тоже экспериментировала с треугольными союзами. А я старомодно не могу стерпеть неверность. Просто разные люди. Вот и разошлись. Каждый пошел дальше своей дорогой.

– Да?! Но он-то на своей дорожке продолжает веселиться и срывать цветочек за цветочком. А ты как заперла себя с тех пор в свою одиночку, так и носа не высунешь наружу. Вот чего я не могу ему простить. И не говори мне, что тебе это нравится, что тебе так лучше. Ты просто омертвела с тех пор, устроила себе такой подвесной гроб из статей и диссертаций.

– Придет когда-нибудь заморский принц, поцелует в гробу, разбудит…

– Ох-хо-хо! Приезжал ведь уже один, пытался. Как этот московский аспирант вокруг тебя увивался, какие стихи писал!

– Белые, без рифм – фи. Кроме того, он и тебе успел голову вскружить. Как я могла пустить его в дом? Русские литераторы опасны для несовершеннолетних. Сначала сочинят Печорина, Ставрогина, Гумберта Гумберта, а потом глядишь и…

– Ну, теперь ты скажешь, что осталась одна, чтобы оберегать меня.

Оля взглянула на дочь и подумала, что в злости та делается похожей на своего отца. Лицо так же мельчает, можно нарисовать шестью палочками: глазки, ротик – тремя горизонтальными, носик, ушки – тремя вертикальными. Она допила кофе, поставила чашку на блюдце.