– Да, девушка, – ответил Скотт.

Корсал слышал объявление, звучащее эхом в залах впереди. Переход занял немного времени. В изоляторе Корсала и Кевина поместили на диагностические кровати, которые тут же начали тревожно сигналить.

– Артур! – закричала доктор Гарденс. – Я просила вас перенастроить сенсоры для клингонов!

– Я сделал это, мэм, – донесся голос из другой комнаты.

Потом худощавый молодой человек со вьющимися темно-рыжими волосами вошел в комнату с распечаткой в руке.

– К сожалению, доктор, мне никогда еще не приходилось устанавливать данные для клингонов, не так ли?

Читая распечатки, он быстро вносил изменения в систему контроля, и сенсоры Корсала перестали сигналить. Доктор Гарденс нахмурившись обратилась к Кевину.

– Мой сын, – сказал ей Корсал. – Он наполовину человек. У него более высокое содержание железа и гемоглобина; сердечный ритм в норме восемьдесят ударов в минуту, температура тела…

Он сказал им всем, что знал о нормальных жизненных функциях своего сына, в то время как техник менял настройку. Наконец тревога смолкла.

– Насколько я могу судить, – сказала доктор Гарденс, – ваш сын перенес большее истощение чем вы. У вас обоих серьезные обморожения, но его руки хуже чем ваши. Артур, подключайте регенератор.

Потом она обратилась к Корсалу.

– Медсестры помогут вам раздеться, а затем мы займемся сломанными ребрами. Сканеры показывают, что у вас было небольшое внутреннее кровотечение, но оно остановилось само собой. Именно поэтому вы все еще живы.

– Кевин сделал всю работу, – ответил Корсал. – Именно поэтому он так истощен, он не позволял мне двигаться.

– И правильно сделал, – сказала доктор, пока санитар и медсестра раздевали его. – Иначе вы скорее всего умерли бы от кровопотери.

Корсал непроизвольно застонал, когда медсестра сдернула с него рубашку.

– Больно? – спросила быстро доктор Гарденс.

– Это хорошая боль, – ответил Корсал. – Она означает, что я все еще жив.

Она улыбнулась.

– Хорошо, давайте посмотрим, можем ли мы поддержать вас, но убрать боль.

Корсал был знаком с медицинскими методами Федерации, и совсем не удивился, когда Гарденс и Артур поместили хирургическую панель поверх его правого бока, и ноющая боль исчезла. Он не мог видеть то, что они делали, или чувствовать эту область тела, но когда Гарденс собрала и закрепила кость, он усмехнулся.

– Вы знаете, что это проект клингонов? – спросил он.

Она поддержала его.

– Это? Этот принцип из двадцатого столетия Земли.

– Возможно, но этот проект, миниатюризированный и сосредоточенный, был одним из первых обменов, когда клингонская научная миссия прибыла на Найсус. Можете мне поверить, мы получили немало взамен.

– Хорошие торговцы лошадьми? – спросил Артур.

– Знаете как они говорят, – ответил Корсал, – нет более жуликоватых торговцев чем вулканцы, заключающие сделки по цене кеваса и триллиума!

Рядом с операционной Корсала проснулся Кевин.

– Отец? – выкрикнул он, садясь и оглядываясь вокруг вслепую.

Корсал не мог двигаться, но он сказал:

– Все в порядке, Кевин. Мы в безопасности. Лежи спокойно.

– Где мы?

Две медсестры подошли к Кевину.

– На борту «Энтерпрайза», – сказала ему одна из них. – Вы нуждаетесь в хорошем уходе, но вы в порядке и ваш отец тоже.

Когда операция была закончена, руки Корсала, и ноги подключили к системе регенерации, как и у Кевина. К тому времени, они восстановились настолько, что захотели есть, и медсестры покормили их соком и супом, а затем оставили отдыхать. Оба были все еще слабы; сон пришел быстро.

Их будили время от времени для обследования и приема пищи, но большинство времени они спали. Корсал понятия не имел, как долго продолжались эти процедуры, за исключением твердого ощущения, что заняли они не один день – возможно два или три. В его состоянии наркотического сна, он не мог вычислить, как долго это было по времени Найсуса.

Потом внезапно Корсал был разбужен аварийной тревогой. Конечно она прозвучала не в стенах изолятора, но все же была достаточно громкой, чтобы разбудить любого спящего, и не только. Сирена звучала несколько секунд, а затем к ней присоединялся требовательный голос.

– Красная тревога! Красная тревога! Охрана в инжнерную! Все по местам, красная тревога! Злоумышленники в инженерной! Красная тревога!

Корсал сел, поняв, что за время сна с него сняли все приборы. Он согнул свои руки, видя что они снова стали нормальными. Когда он встал, боли в его груди больше не было.

На соседней кровати Кевин тоже проснулся, но его руки были все еще заключены в аппарат регенерации.

– Что случилось? – спросил он у Корсала невнятным голосом, потому что все еще находился под действием лекарств.

– Ничего, что касается нас, – сказал ему Корсал. – Так что лежи тихо, ты все еще болен.

Из внешней комнаты он услышал голос, который он признал как мистера Скотта – человека, который управлял транспортером. Очевидно он кричал в интерком:

– Что там за обстоятельства? Кто испортил мои двигатели?

В день, когда на борту появились и были помещены в изолятор неожиданные клингонские гости, Спок покинул мостик по окончанию своей вахты, и пошел разыскивать родителей. Как обычно, он не нашел их в их комнатах. Он нашел их в одной из комнат отдыха, где незанятые вахтой члены экипажа давали импровизироавнное представление.

– Берите вашу арфу, и присоединняйтесь к нам, мистер Спок, – сказала лейтенант Ухура, когда увидела его в дверном проеме.

– Да, Спок, – сказал Аманда, – пожалуйста сделай это.

У него не было повода отказать этой просьбе, так что Спок вернулся к себе и прихватив инструмент, вернулся в комнату отдыха. Ухура пела под аккомпанемент энсина Пасчела на виоле. Это была грустная баллада о любви, которая выбивала слезу у всех присутствующих людей.

Когда песня закончилась, Пасчел начал играть на своем инструменте живую танцевальную мелодию. Несколько человек вскочили, и бросились танцевать, в то время как остальные хлопали руками в такт музыке, разумеется все кроме Спока и Сарека.

Спок перехватил изучающий взгляд отца, и понял, что Сарек задается вопросом, почему они все еще болтаются на орбите Найсуса. К счастью, музыка и смех мешали беседе. Когда танцы закончились, а раскрасневшиеся и запыхавшиеся танцоры расселись, Ухура попросила:

– Сыграйте нам что-нибудь вулканское, мистер Спок.

– Я преклоняюсь перед талантом своего отца, – ответил быстро Спок, и вручил лиретту Сареку.

Но эта уловка спасла его всего на полчаса. Сарек любезно сыграл несколько мелодий, подходящих для человеческой эстетики и слухового диапазона. Но потом, несмотря на искренние протесты благодарной аудитории, Сарек сказал:

– Боюсь, что есть кое-что, что я должен обсудить с моим сыном. Аманда, пожалуйста останься и наслаждайся исполнением.

Спок увидел синюю вспышку в глазах своей матери – она редко реагировала положительно, когда Сарек принимал авторитарный тон, но в этот раз она надела свою самую добрую улыбку и ответила:

– Конечно, муж мой. Я встречу тебя позже в наших комнатах.

И Спок знал, что уже через десять минут, после этого она узнает все от Сарека или Спока, хотя они и не собираются ей ничего говорить. Было бесполезно пробовать оградить Аманду, хотя и ее муж и ее сын инстинктивно желали сделать это. Однако, спустившись в коридор, ведущий к каюте Спока, Сарек спросил:

– Почему сегодня был перекрыт коридор к транспортному отсеку?

– А что вы там делали? – спросил Спок.

– У нас есть друзья в Академии, которые должны были спуститься на планету, и твоя мать хотела с ними проститься. Каждый, кто сегодня спустился вниз рискует жизнью.

– Я знаю, – ответил Спок. – Однако, коридор был перекрыт через тридцать одну целую и тридцать семь сотых минуты после последней телепортации.