- Почему вы скрыли от товарищей свой поступок? Вы боялись последствий?
Это спросил Микаэлян.
- Последствий? В какой-то мере, да. Если бы об этом узнали до вылета, то, во-первых, местность вокруг Белого озера - была бы немедленно стерилизована, и эксперимент...
- А во-вторых?
- А во-вторых... Если бы мне удалось убедить товарищей, нам бы пришлось вместе отвечать за нарушение устава... Я этого не хотел...
Андрей исподлобья взглянул на Медведева, но тот безучастно смотрел куда-то поверх людских голов. Микаэлян сидел красный и мрачный, с хрустом сцепляя и расцепляя на столе короткие толстые пальцы. Штейнкопф, кажется, вообще ничего не слышал - отложив в сторону раковину транзисторного синхропереводчика, он что-то писал, вернее считал - тонкие губы беззвучно шевелились. Джозеф Кларк - тот самый Кларк, который открыл человечеству сверхсветовые скорости - не скрывая восхищения и одобрения, наводил яростный беспорядок в своей уитменовской бороде. Остальные члены президиума Совета старались не глядеть друг на друга, бесцельно перелистывая копии докладной.
Кто-то из зала крикнул:
- Позор! Анархизм! Вон из науки!
Кажется, это был Столыпин.
И мгновенно амфитеатр превратился в клокочущую воронку. На столе запылали целые гирлянды сигнальных ламп: все требовали слова. Андрей стоял в центре этой гудящей воронки и не знал, что делать - оставаться у стола или идти в зал.
Прошло минут пять, прежде чем сквозь тысячеголосый гул пробился звон председательского колокольчика.
- То, что мы сейчас услышали, в корне меняет смысл и направление дискуссии... - Микаэлян медленно подбирал слова. - Совет вынужден... мы должны выяснить обстоятельства и предполагаемые последствия...
Микаэлян замялся, взглянув на Кларка, который, угрожающе набычившись, явно намеревался немедленно ринуться в бой.
- Последствия... необдуманного поступка космобиолога Савина...
- Преступление!
Это опять выкрикнул Столыпин.
Микаэлян еще больше помрачнел и жестко кончил:
- О решении Совета по этому вопросу будет объявлено. Заседание считаю закрытым.
Снова взорвался, загудел, заклокотал амфитеатр, то ли одобряя, то ли угрожая, но когда изо всех пяти проходов к нему устремились люди, Андрей растерянно отступил. Кто-то схватил его за рукав и изо всей силы потянул в боковую дверь.
- Алексей?
- Он самый. Скорей, а то останешься инвалидом.
Кривцов втолкнул его в какую-то узкую комнатушку, где шпалерами стояли роботы-уборщики.
- Посиди здесь. И не высовывай носа. Я найду Нину.
Он немного задержался у выхода, поправил очки.
- Ну и учудил ты, дорогой мой. Так учудил, что...
Кривцов махнул рукой и плотно прикрыл за собой дверь... Они возвращались домой вдвоем. Машину вела Нина.
Андрей сидел рядом, уткнув лицо в поднятый воротник пальто, и время от времени поводил плечами - не мог привыкнуть к штатскому костюму.
Они молчали всю дорогу, до самого дома. Лишь остановив машину у подъезда, Нина спросила тихо:
- Тяжело тебе, Андрюша, да?
Андрей вылез, ничего не ответив. Нина, торопливо разделавшись с программой автоводителю, подошла сзади, прижалась к мужу, обняв за плечи. Электромобиль просигналил и отправился в гараж.
Андрей, закинув голову, смотрел на звезды. Недавний теплый дождь вымыл небо, и тысячи светлячков копошились в бархатной черноте. Изредка между ними вспыхивали длинные иглы метеоров. Текучим дымком бледно светился Млечный путь.
- Вот и все, Нинок. Отлетался я.
- Но, быть может...
- Нет. Исключено. Я бы на их месте поступил так же... Отлетался.
Андрей не оглядывался, и это было очень кстати. В глазах Нины промелькнуло что-то, похожее на радость...
На первый взгляд, все было хорошо. Очень хорошо. Слишком хорошо.
Нина могла теперь спать спокойно. Андрей был рядом. Он любил возиться с сыном, готовил обеды по собственным рецептам, не доверяя кухонным автоматам. Лекции в университете - Андрей читал там курс биологической эволюции Солнечной системы - занимали всего несколько часов в день, остальное время он сидел дома.
Это случилось через неделю после того памятного заседания Совета. Семь дней пролетели в сумасбродной, счастливой суматохе. Андрей перевернул весь дом. Он изобретал какие-то самоходные коляски, универсальную люльку-кровать, побрякушки, реагирующие на голос, рассчитывал оптимальные формы пеленок и совершенствовал методы закаливания словом, энергично входил в роль молодого папы. Он часто и много, может быть, чересчур часто и чересчур много - говорил о том, как соскучился по Земле, о своих будущих "наземных" планах. Похоже, понимая умом неизбежность расплаты, подсознательно он все-таки надеялся на чудо.
В воскресенье рано утром прилетели Артур с Евой. День прошел отлично: они забрались на аквалете далеко вниз по Енисею, мужчины рыбачили, женщины собирали неяркие таежные цветы, сын то сладко спал, то отважно воевал с большими синими стрекозами. Вечер провели за столом. Оба - и Андрей, и Артур - много пили, похваливая домашнее ягодное вино.
И только в прихожей, надевая плащ, Артур сумрачно пробасил:
- Чуть не забыл... Ты это... не расстраивайся... Понимаешь, Совет лишил тебя звания космонавта за нарушение устава... со всеми вытекающими последствиями... Так что... понимаешь...
- Понимаю, - эхом отозвался Андрей и улыбнулся.
Чуда не произошло.
Осталась эта дежурная наклеенная улыбка - точно висячий замок на душе. Что там, за этим замком? Какая тоска? Какие бури? Можно только догадываться. И ничем нельзя помочь...
Первое время она старалась растормошить Андрея, отвлечь - водила по театрам и концертным залам, на лыжные прогулки и в турпоходы. За трехмесячный отпуск они облазили кратеры исландских вулканов и австралийские заповедники, ходили по плитам древних ацтекских храмов и спускались в подводный японский город Дзойя. Андрей был нежен и предупредителен. Он покорно делал все, что она придумывала. Но от этой покорности хотелось плакать.
Он оживал только тогда, когда приходили товарищи по "Альфе". Комната немедленно наполнялась крепким табачным дымом, крепкими шутками и крепкими спорами. Но звездолет "Альфа" два года назад ушел за пределы Галактики, к какому-то квазару, и от него до сих пор нет известий... На "Альфе" новый научный руководитель, потому что Медведев...
Странный человек этот Медведев. В последнее время он часто прилетал в Красноярск и встречался с Андреем. Встречался где угодно - в университете, в отделении Академии, в гостинице, просто на улице - только не дома. Тайные переговоры? Вряд ли. Ведь свои видеофонные беседы они не скрывали. Даже наоборот. Однажды в отсутствие Андрея шеф долго расспрашивал о его делах и занятиях. Просил помочь Андрею победить "сплин".
- Ему надо работать. Сжать зубы и работать. Трудно даже представить, что будет, если его гипотеза подтвердится... Но домой так ни разу и не зашел.
А не так давно стартовал "Королев". Медведев улетел.
С тех пор Андрей совсем окаменел. Почти не выходит из дому. Вздрагивает от каждого стука, от каждого звонка. И молчит. Молчит и читает. Или смотрит телевизор. Когда она приходит поздно, он торопливо открывает дверь, словно давно ждет кого-то... Изо всех сил старается не показать разочарования. Крепко - слишком крепко! - целует. Громко - слишком громко! - расспрашивает о делах. Весело - слишком весело! - рассказывает об очередных проказах сына. Но она-то видит его полные непонятного ожидания глаза.
Впрочем, все понятно. Дело в Медведеве. Вернее, в этой самой проклятой кристаллопланете. Ведь от "Королева" тоже четвертый месяц нет вестей...
Нелепая ситуация - ревновать к чужой планете...
А в остальном жизнь течет размеренно и ровно. Очень ровно. Слишком ровно.
Вот и сегодняшний вечер проходит, похожий на десятки, сотни длинных молчаливых вечеров.
Трехлетний Юра, восседая на полу, строит из лабировых кубиков какое-то немыслимое сооружение: то ли ракетный ангар, то ли Вавилонскую башню. Как ему только не надоест возиться с этими противными камешками? Будь ее воля она бы выбросила весь потусторонний мусор куда-нибудь подальше. Они какие-то неприятные, эти камни, какие-то нечеловеческие, неправдоподобные. Теплые и скользкие на ощупь, они прилипают к рукам, словно железо к магниту. Ни к чему другому не прилипают, а к живому телу прилипают. И еще это нездешнее гипнотическое свечение...