— Нет, ты хороший парень. Послушай, что я тебе скажу, — у Рафика на лице появилось выражение человека, знающего какой-то очень важный, недоступный простым смертным секрет. — Я тебе помогу. Зачем тебе жизнь портить с такой репутацией? Я в комитете комсомола не последняя величина, на следующий год думаю секретарем стать. В райкоме у меня связи, отец же у меня был большим человеком, если не знаешь… Потом расскажу. — Так вот, я помогу тебе. Проводи школьные политические информации. В субботу утром. Нагрузка небольшая. Я тебя научу — берешь газеты, читаешь первую полосу, ножничками вырезаешь. Зачитываешь. Месяца три, и никаких проблем с характеристикой не будет. Ты газеты читаешь, конечно?

— Читаю.

— Какие?

— Ну… — Вечернюю Москву, Литературку.

— Надо читать «Правду», «Комсомолку», «Труд» и «Красную Звезду». Вот, бери — Рафик открыл тумбочку, стоявшую в углу комнаты и достал оттуда пачку газет. — Сегодня среда, придешь завтра после уроков и покажешь свои вырезки. Все-таки ответственность, целая школа тебя слушать будет.

Я принес газетные вырезки и был утвержден на должность школьного журналиста. Рафик был мной доволен, похлопывал по плечу и вдруг рассказал историю своей семьи. Отец его был каким-то опальным деятелем компартии одной из недоразвитых стран, ошибочно вступивших на курс капиталистического развития. А дедушке его, верному слуге падишаха, или султана, однажды прислали шелковый шнурок на тарелке. Шнурком этим полагалось удавиться, что дедушка и сделал. А что ему оставалось — четверо детей, две жены, жаль будет, если их разрубят на кусочки. Поневоле проникнешься ответственностью за передачу генофонда последующим поколениям и верноподданнически удавишься.

Сыну за отца отомстить не удалось. Коммунистическое восстание провалилось. Другой стороне помогал сам президент, и к тому же конкретными долларами и винтовками М16. Неудавшийся коммунист оказался в Хрущевские времена в Москве, женился на Рафиковой маме, а далее история смутная. Согласно официальной версии он нелегально уехал на родину сражаться против антинародного режима и погиб с автоматом Калашникова в руках.

— Ну, хватит лирики, — пафосно сказал Рафик. — Дело отца не погибло. Мы его продолжаем. И ты тоже… Так что не подкачай.

На четвертом этаже школы была «радиорубка» с микрофоном, в который я тоскливым голосом зачитывал сводки новостей. Как ни странно, мои краткие политические информации полюбили: пробормотав содержание скучных передовиц, я умудрялся найти в газетных листах забавные статейки, а иногда и грешил — придумывал новости, отпечатывал заметки на отцовской пишущей машинке. Уже не помню толком эти розыгрыши: то корове-медалистке международных выставок дали послушать диск «По Волнам моей памяти» Давида Тухманова, в результате чего она увеличила надои еще на двадцать процентов, то лесник передового лесничества Брянской области Петухов научил свою собаку обнаруживать городских браконьеров по запаху импортных джинсов, которые эти браконьеры и фарцовщики носили. Все мои розыгрыши пересказывались школьниками с восторгом и проходили без сучка, без задоринки, не вызывая подозрений.

* * *

Если пройти от Белорусского вокзала к центру по Тверской, через пару кварталов справа светился несвежими занавесками ресторан «Якорь», ныне там дорогая гостиница для иностранцев, а «Якорь» хотя и сохранил название, стал эксклюзивным рестораном морской кухни.

Раньше все было проще: слева — магазин «Пионер», за которым был переулок, там смутные личности из-под полы торговали дефицитными радиодеталями. И там же был райком ВЛКСМ. В этой точке пространства-времени всех идеологически незрелых школьников поголовно делали комсомольцами из пионеров.

Смуглый Рафик, вольяжно развалившись в кресле, кривил свои арабско-семитские губы и презрительно сообщал желчному первому секретарю ВЛКСМ, мечтающему о должности третьего секретаря КПСС: — Это наш, хороший кандидат. Советский в доску, готов всеми фибрами души труду и обороне. Я его лично знаю.

И кандидату выдавали значок.

В последний раз я встретил Рафика в майский день 1976 года. Я заканчивал девятый класс, и должен был отвезти какие-то ведомости в райком. Рафик прямой дорогой шел на заветную золотую медаль и очень положительные общественные характеристики. Он собирался поступать в Институт стран Азии и Африки, и, будучи сыном опального деятеля коммунистического движения тех самых стран, не сомневался в том, что туда поступит.

В тот день, в самом конце мая, прошел дождь, и от асфальта поднимался пар. Рафик стоял около киоска «Союзпечати» напротив Белорусского вокзала с еще одним парнем из десятого класса. Они жадно пили газировку и курили.

— Привет, какими судьбами! — Увидев меня, Рафик обрадовался и бросился обниматься. — Ну что, тебе еще год в школе трубить, а я вот, оттрубил свое, выхожу на большую дорогу.

— Ты в Азию и Африку поступаешь? — спросил я.

— Точно, — Рафик улыбнулся. — А Коля в МИМО. Вернее, мимо…

— Типун тебе на язык, — нервно сказал Коля. Лицо у него было бледным.

— Да не нервничай ты так. Я вот уверен, что поступлю. Зачем нервничаешь, зачем кровь себе портишь? Райком сегодня характеристики подписал, а значит у нас с тобой путевка в жизнь.

— Все у тебя просто. У меня батя обычный рабочий, не то, что у тебя, революционер…

— Слушай, да разве в этом дело? Надо быть уверенным в себе, в идеологии. Ты пойми… — От Рафика пахло потом, бензином, даже желтое пятно на его белой рубашке смотрелось изящно.

Я снова ощутил эту странную восточно-родственную ауру и вдруг увидел, как прочно Рафик стоит на земле. Ноги его, слегка искривленные, будто вросли в асфальт, воротничок белой рубашки выгодно контрастировал со смугловатой кожей. Дымок «Явы» окутывал его будто фимиамом. Казалось, Рафик наслаждается каждой затяжкой, каждым глотком газировки из автомата, каждой секундой жизни, и чувствует себя ее хозяином.

— Вот, возьми, почитай газеты, — Рафик сунул мне в руку пухлую пачку пахнущих типографией бумажных листков. — Здесь все, что должен знать и каждый день впитывать. Вся информация, все новости. Прочитал передовицы — и подкован. И главное — знаешь, что и кому говорить, — он подмигнул мне.

Рафик поступил в Университет, в тот самый Институт стран Азии и Африки, а Коля в МИМО провалился. Больше мы не встречались, и траектории наши разошлись на много лет.

* * *

Двадцать восемь лет спустя я прилетел в Москву на неделю и носился по делам, лишь изредка бросая торопливые взгляды на город.

Я уже не помню толком, зачем мне нужно было выскочить на площадь около Белорусского вокзала, бесконечный эскалатор как и много лет назад пах машинным маслом. В вестибюле метро я вздрогнул от знакомого голоса. А потом увидел и его обладателя. Облысевший Рафик стоял около книжного лотка и был похож на гоблина.

— Новая серия «Убийцы без жалости», — завывал Рафик, как муэдзин с минарета. — Уникальный детектив, крутой сюжет, менты без страха и упрека. Покупайте, господа. Свежие газеты. Певицы «Тату» участвовали в оргии с Киркоровом — сообщает «Комсомольская правда». Коммунистов уже нет, но газета «Правда» пишет только правду.

— Рафик, — в голове у меня все перевернулось. — Рафик?

— А тебя легко узнать. — Рафик даже бровью не повел, как будто не было четверти века с лишним. — Какими судьбами? — Уникальные сексуальные приключения Маркиза де Сада. Эротика семнадцатого века. Узнайте, что творили ваши прабабушки! — Извини, работа такая. Коммерция, — шепнул он доверительно.

— Я проездом, живу теперь далеко. Ты когда освободишься? Столько лет не виделись.

— Давай встретимся часиков в семь.

Странным был этот вечер в дыму торфяных пожарищ. Мы сидели в какой-то шашлычной, пили вино и рассказывали друг другу свою жизнь.

В жизни Рафика были: институт, война (он работал военным переводчиком в Афганистане), предательство, любовь и смерть. Потом — пустота. Вакуум. Мама умерла, жена ушла, дочка росла где-то во Франции.