Пламя озарило его. Она пыталась поцеловать его, но толком не умела это делать. Это был просто открытый рот, принадлежавший пустой маске. Она не понимала, что делать дальше, а он не мог проникнуть туда — ему мешало осознание, что это существо, ласкавшее его, не было человеком. Он едва задумался об этом, как... ох! Сознание вернулось в мотель «Шесть», где он провел незабываемую ночь с немецкой студенткой по обмену по имени Яна, которая хотела как можно выгоднее продать свой подержанный Джип. Возбуждение и влажность окутали его и заставили отрешиться от действительности.

     Теперь он был внутри нее, он входил в нее сильно и глубоко, как делал бы это с любой человеческой женщиной, перемещаясь вместе с ней в диком ритме неслышимой музыки в ожидании взрывной кульминации. Внутри она была влажной, и где-то в лихорадочных размышлениях Джефферсона проскользнула мысль, что это тоже маскировка, какая-то искусственная смазка, разработанная в инопланетной лаборатории... а затем его вновь захватило воспоминание, как он рассматривал родимое пятно в виде игривой кошачьей лапки на девой груди блондинки по имени Джорджия Мэй, которая работала в банке в Литл-Роке.

     Неизвестно, он ли перевернул ее на кровати, или это она заставила его сделать это. Джефферсон с трудом разбирал происходящее: воспоминания уводили его так далеко. В какой-то момент он погрузился в нее со всей силой и услышал, как она издала тихий шипящий звук. Он продолжал входить в нее яростно и со всей силы, воспоминания заставляли его двигаться все быстрее. Он был вынослив в постели и мог продолжать достаточно долго — как и его любовница. На деле... секс никогда не имел для него ничего общего с любовью. Он просто стремился вызвать в ком-то восхищение, родить слова похвалы, заслужить внимание, которое бы подтолкнуло его к новым свершениям. И его инопланетная блудница оказывала ему такое внимание.

     А затем — иногда такое случалось — когда он погрузился в свою горгонскую любовницу слишком сильно, что-то горячее, состоящее из плоти ухватило его внутри и крепко зажало. Это длилось всего секунду, но Джефферсон успел ощутить дрожь паники и животного ужаса, которую что-то тут же смыло из его сознания, унеся его в объятия азиатской стриптизерши по имени Китти, от которой всегда пахло горящими листьями. А затем — такое тоже иногда случалось в разгар их встреч — маленькие щупальца вдруг заскользили по его бедрам, чтобы крепче удержать его. Тогда он зажмурился, полностью отдаваясь воспоминаниям, которые она посылала ему, но даже в своем омуте страсти Джефферсон Джерихо ощущал, как тело ее распадается, сбрасывает с себя оковы иллюзии и становится тем самым созданием, которое погрузило в пучину хаоса весь остальной мир.

     И какими бы яркими ни были воспоминания, которые она каждый раз дарила ему, они просто не могли скрасить эту часть. Однако, надо отдать ей должное, она старалась это делать, вкачивая в его разум какие-то психические опиаты собственного изготовления. В этот момент щупальце обмоталось вокруг его пениса и сжалось, в то время как другое щупальце щелкнуло его по бедрам. Что-то движущееся в глубине ее фальшиво-человеческого тела снова раскрылось и сжалось... и еще раз... и

     ... он оказался рядом с молодой блондинкой, гитаристкой Мэрригольд, которая самозабвенно наигрывала «Greensleeves^[16]» на своей акустической гитаре.

     Тем временем нечто внутри его инопланетной любовницы продолжало сжимать его. Оно было сильным, как человеческая рука. Щупальца извивались в экстазе и щелкали по нему, словно плети. Он никогда не видел их, но представлял, какими они должны быть. Она была достаточно любезна, чтобы убрать их, когда закончила с ним. Когда она решила, что достаточно насладилась, зажим из плоти внутри нее раскрылся и выпустил Джефферсона наружу. Почти теряя сознание, он задумался, используют ли горгоны для чего-то человеческое семя, или... что? Однако мысль быстро покинула его. Теперь ему было все равно, потому что — хотя он и боялся этого существа, и она управляла им с помощью какого-то устройства на затылке — эти чувства отступили перед призывом тела. Ему пришлось броситься в ванную, где его вырвало. В это время он опасался... что она будет читать его мысли и увидит его отвращение.

     Да, ему приходилось в жизни спать и теми женщинами, которым стоило бы носить пакеты на голове. По крайней мере, эта женщина — эта искусственная женщина — была красива. Она меняла цвет кожи, волос и глаз и всегда заставляла его чувствовать себя чемпионом. Он нравился ей. Так что в этом плохого?

     Он знал, что будет думать так, пока она не освободит его, не отправит обратно. А после — реальность ударит его, он снова войдет в свой муравейник, поднимет крышку своего муравьиного туалета, вывернется наизнанку, сбросит с себя одежду, на которой всегда оставался какой-то неприятный запах, и забьется в угол. Он будет оставаться там, опасливо водя глазами по комнате и дрожа, как после самого страшного кошмара, пока Регина не скажет ему: вставай, свинья. Или она придумает нечто похуже...

     — Мой Джефферсон?

     Он лежал обнаженным на спине на смятой простыни. Глаза его были закрыты. Теперь он открыл их и уловил тусклый свет свечей. Она стояла около кровати, снова одетая в свое элегантное черно-золотое платье. На ее лице было множество теней, а ее глаза сверкали. Может быть, он лишь вообразил это, но зрачки казались ему кроваво-красными. Джефферсон подумал, что ее маскировка начинает таять.

     — Для тебя есть задание, — сказала она.

     Он лежал неподвижно — слишком слабый, чтобы снова начать двигаться.

     — Произошел... — она сделал паузу, наскоро подбирая слова из того запаса, которым успела овладеть. — Инцидент, — продолжила она. — Четыре часа назад, если брать ваше измерение времени.

     Она, что, стала чуть выше прежнего? Больше? Что-то в ее внешности навевало мысли о самой глубокой тьме во вселенной. И ее голос — несколько голосов, слитых в один — звучавший с призрачным эхом... был очень грозен.

     — Мы требуем от тебя, — сказала она, — помочь нам.

     Когда он не нашелся, что ответить, хор голосов резко спросил:

     — Услышал нас?

     — Да, — ответил он, не на шутку встревожившись. И повторил, чтобы она знала, насколько много внимания он уделил ее просьбе. — Да, услышал.

     — Один мальчик... беспокоит нас. Он помог нашему врагу. Мы хотим знать о нем больше. Ты найдешь его и приведешь к нам.

     — Что? — Джефферсон сел на кровати, все еще слабый, но способный мыслить достаточно ясно, чтобы обдумать услышанное. Ее глаза с красными зрачками — теперь вертикальными — как будто висели в темноте над странным деформированным телом в платье, которое изменило размеры, чтобы соответствовать форме, и он почувствовал, как в его внутренностях снова зажигается животный страх. Он начал потеть, и ему снова пришлось отвести взгляд. — Мальчик? Какой мальчик?

     — На наши вопросы нужно отвечать, — отозвался хор голосов. — Он с другими особями вашего вида. Они защищают его. А ты... — и снова она старалась подобрать нужное слово. — Переговорщик. — закончила она. — Ты можешь вызвать доверие.

     Добиться их доверия, подумал он.

     — Да, — сказала она. — Именно так.

     — Я... я не знаю... что ты...

     — Ты знаешь. Прорвись через их защиту. Доберись до этого мальчика. Возложи на него свои руки и приведи его к нам.

     — Я не могу... послушай... послушай, почему вы сами не можете этого сделать, раз он так важен?

     — Так нужно, — ответила она. — Человеческое касание. А мы были бы... как тебе сказать... выставлены вон. Мой Джефферсон, ты очень хорош в том, что делаешь. Очень... — и снова пауза для поиска нужного слова. — Умелый. Возложи на него свои руки — плоть на плоть — и тогда приведешь его к нам.

     — Привести к вам? Но как мне это сделать?