Точка отправления — моё сердце, взорвавшееся в моей клетке, когда я лежал на полу и смотрел на девчонку, уверенный в том, что она станет моей. Это повлекло за собой череду событий, которые привели меня к этому невзрачному двухэтажному дому с ветхой дверью и затхлым запахом мочи в подъезде, где под лестницей в отключке лежал какой-то алкоголик.

Да, возможно, если бы я где-то что-то сделал по-другому, принял какие-нибудь иные решения, я бы здесь не оказался.

Но я здесь, и с этим ничего не поделаешь.

Итак, как я и упоминал, всё началось с моей первой встречи с Розиной-младшей. Она затянула меня в свою криминальную жизнь, в которой её псих-бывший пытался уничтожить и меня, и её заодно, потому что не мог вынести, что Соня теперь встречается с кем-то другим. Из-за него пострадал Матвей, получив травму головы, которая постепенно начала сводить его с ума. Парень помешался на мести, и я решил ему в этом помочь. Этот момент тоже стал переломным в моей жизни, ведь откажись я от этой затеи, всё могло бы развиваться по-другому.

Но я поддержал друга и в последствии оказался в инвалидной коляске.

Отвечая на вопрос Маши Розиной, который она мне задала, когда пыталась отговорить от нашего безумного плана, я могу лишь сказать одно: я тогда понятия не имел, что мне делать со своей жизнью без бокса. Я не мог даже представить, что вообще смогу существовать, прикованный к коляске, и всё время, что я лежал в постели, пока мой позвоночник восстанавливался, я думал лишь об одном: я хотел умереть, потому что больше не видел смысла в своей жизни, и все попытки Розиной хоть как-то меня подбодрить, лишь угнетали. Я не хотел, чтобы она чувствовала вину, каждый раз смотря на меня, не хотел, чтобы она была со мной из-за жалости. Да и лишь один взгляд на неё усугублял ситуацию, каждый раз я думал о Малийском, каждый раз я ненавидел и его, и себя и Розину, потому что меня накрывало отчаяние и безысходность. Ничего не помогало. Любовь к Соне приносила боль, и я оттолкнул её, потому что знал, что рядом с ней ни мне, ни девушке не будет лучше.

Но я восстанавливался на удивление быстро. Сидеть я смог уже спустя два месяца, а после операции я полностью встал на ноги спустя полгода, отбросив костыли. Плюс на реабилитацию у меня ушло ещё столько же, я постоянно ходил на массажи, физиотерапию и прочую ерунду, куда меня отправляли родители. А через полтора года я восстановился на сто процентов, и желание снова вернуться в бокс лишь добавляло мне энтузиазма. Не смотря на все советы врача, который каждый раз говорил, что мне лучше оставить спорт и тяжёлые нагрузки, я решил для себя, что во что бы то ни стало докажу всем, что никакие травмы меня не остановят.

Я хочу заниматься боксом, и я буду им заниматься.

Постепенно я начал тренировки, в тайне ото всех. Сначала пробежки, потом силовые упражнения, а следом и спарринги. Я собирался вернуться в форму как можно скорее и продолжить путь к своей мечте. Я был уверен в том, что стану первым человеком со сломанным позвоночником, который добрался до профессионального ринга.

Тело меня не слушалось. Долгий перерыв и травма давали о себе знать, но я не сдавался. И у меня постепенно начинало получаться. Единственное, что постоянно меня преследовало, — это ноющая боль в позвоночнике.

А потом о моих стремлениях заниматься боксом узнал мой отец. Он запретил мне вообще ввязывать в это дело и сказал, что если я продолжу тренировки, он перекроет мне все пути на ринг. Я знал, что у него есть связи и что отец действительно может сделать так, что меня не допустят даже к любительским соревнованиям.

К тому же в глубине души я понимал, что ни один тренер не возьмётся за меня, если будет знать, что я когда-то ломал позвоночник, и ни одна медкомиссия меня не пропустит. Одно дело, если бы я был уже в профессиональном спорте, если бы на меня был спрос, если бы фанаты требовали моего возвращения… А так. Я никто. И скорее всего, уже все в курсе, что сын Сергея Петровича Штормова, легендарного боксёра, который когда-то выступал на профессиональном ринге, был прикован к коляске. Такое долго не утаишь.

И тогда я ушёл. Собрал вещи и свалил, перестав вообще контактировать со своими родителями. В то время предки купили Матвею отдельную студию, чтобы он смог вырваться от родителей и начать жить самостоятельно, и я перебрался к нему. Некоторое время я просто загнивал, совершенно не зная, что мне делать дальше, бродил по улицам и нарывался на драки с местными гопниками, чтобы хоть как-то напомнить себе о том, что я когда-то был неплохим боксёром.

Тогда меня и увидела Шершень. У неё был подпольный клуб, где периодически проходили бои без правил, и владелица предложила мне поучаствовать в них. Там делали неплохие ставки, для начала она мне предложила 30 % от дохода за вечер боёв.

Это был шанс, который я не хотел упускать, и я согласился. Мне нужны были деньги, адреналин и ринг, а раз я не мог вернуться в бокс, я решил, что по-другому заполню дыру в своей груди.

Вскоре я начал набирать популярность и поднимать неплохие деньги, снял квартиру у дряхлой старушенции, которая жила одна и каждый раз, когда я приносил ей деньги за месяц и помогал починить что-нибудь, она клялась, что перепишет квартиру на меня и что после смерти я смогу жить там безвозмездно. Я лишь улыбался.

И вот примерно год я уже работаю в «Конечном пункте», довольный тем, как разворачивается моя жизнь, а бокс мне кажется теперь просто детской недосягаемой мечтой.

— Что это за место? — Матвей оглядывается, брезгливо следуя за мной по узкой грязной лестнице на второй этаж.

Я осматриваюсь, стараясь как можно реже вдыхать тошный запах вони, и останавливаюсь возле одной из двери под номером 27. Шмыгаю носом и нажимаю на дверной звонок.

— Нужно кое-что забрать для Шершня, — бросаю я.

Друг по собачьи смеётся.

— Ты теперь уже на посыльных у неё? — кривится парень.

Я знаю, что он недолюбливает мою начальницу, но мне всегда было плевать. Она мне платит за то, что я выхожу на ринг и занимаюсь любимым делом, остальное меня не касается.

— Просто просила заскочить и забрать, — пожимаю плечом.

— Поэтому ты меня с собой взял?

Я ничего не отвечаю. Место, куда мы направляемся. Нет. Человек, в чью квартиру мы сейчас зайдём, может стать последним, кого мы увидим. Я просто перестраховался, когда попросил Матвея помочь мне. Всё-таки если Шершень попросила именно меня прийти в это место, значит, явно что-то может пойти не так, как мы планируем.

— Просто будь на чеку, — бросаю я.

Слышу шаги в квартире, щёлкает замок, дверь открывается ровно настолько, насколько позволяет ей цепочка. Я вижу парня, выглядывающего из-за преграды. Он ниже меня ростом и глаза у него тошного зелёного цвета.

— Я от Шершня. За товаром.

Парень медлит, бросает взгляд на моего друга, и я поспешно добавляю:

— Он со мной.

Ответа не следует. Дверь закрывается — я слышу возню и звон цепочки — а затем открывается полностью. Нас пропускают в квартиру: я первым переступаю порог, скользя взглядом по стенам и морщась от затхлого запаха дыма травки. Качественной травки.

Матвей прокашливается позади меня, когда за нами закрывается преграда, и шумно выдыхает. Парень, впустивший нас, протискивается мимо и проходит вглубь квартиры: он коренастый и маленький, похожий на карлика-переростка. Я переглядываюсь с другом и следую за зеленоглазым.

Мы неспешно проходим дальше и заходим в гостиную. Шторы здесь занавешены, тусклые лампы освещают диванчик и стеклянный стол, на котором лежат две пачки с порошком. Я надеюсь, что Шершень не послала меня за наркотиками, потому что продавать их в клубе уже перебор. Травка травкой, но кокс уже переходит все границы. Я ей говорил об этом сотни раз, она и без порошка нормально зарабатывает на моих боях.

Матвей толкает меня в бок локтём и кивает на наркотики, но я лишь хмурюсь. Не нравится мне здесь.

Мы стоим посреди гостиной не больше минуты, наше одиночество прерывает решительно открывающаяся дверь, и мне приходится обернуться.