Людмила наоборот — полна сил. Она берется за бубен с целью увидать своих первопредков. Я стою прислоненный спиной к березе, с головой заброшенной назад. Так как-то правильнее стоять во время ее камлания. По крайней мере, теперь меня точно никуда не унесет случайно.

На подоле городища появились волк и олень. Людмила бросила хлеб. Олень подошел и взял его. Звери ходили кругом и потом Людмила обнаружила себя частью и того и другого, оленеволком. Разные части тела принадлежали разным животным. Позднее она сказала, что это так же оказалось для нее духовным открытием.

На следующий день проснулись мы в двенадцатом часу. Стояла жара. Как могли быстро сготовили завтрак и собрались.

С другого берега Колычи, который не виден за деревьями, послышался автомобильный гудок. За нами приехал Дима. Я крикнул ему, чтобы он подождал. Мы спустились вниз, и подобрали хранимую берегинями лодку. Переправились через реку, погрузились в машину, и благополучно добрались до Можайска. Без приключений поезд довез нас до Москвы, откуда, как нам казалось, мы уехали давным-давно. Теперь каждому предстояла большая аналитическая работа по осмыслению пережитого.

Можно сколько угодно заявлять, что мы дурачили себя на городище безудержными фантазиями, разбавленными красным вином. Но если при этом появляется мистический опыт и новые знания, ставятся новые вопросы, которые ранее не возникали, то значит кудесничество оправдано как путь развития духа.

63. Шаманом не становятся, стуча в бубен в городских парках. Шаманом становятся в мире без людей, в дороге, полной риска и неожиданностей. В дороге появляется время для раздумий. Дорога просветляет разум. Дорога сама тихо рассказывает о путях, которые не были пройдены тобой, но которые прошла твоя душа.

Велеса… Есть земля, желанная для всех путников. Многие искали ее. Многие и находили. Русские люди странствовали в поиске чудесной священной земли — Беловодья, или как открылось мне однажды — Велесы. Русское Беловодье находили на Алтае, южнее Белухи, где текут реки: Берель, Бухтарма и Белая. Туда долгое время не могла дотянуться рука государевой власти. И туда уходили те, кто имел в душе закон, и хотел жить этим законом.

Шаман имеет в душе закон и волю следовать ему. Хотя вольной земли сегодня не осталось, у нас сохраняются такие места и такие двери, из которых открывается путь в иные миры, иные духовные измерения. Там востребован закон и воля шамана.

Таких дверей нет на исхоженных тропах. Но они обнаруживаются — порой достаточно свернуть лишь немного в сторону от проторенного маршрута. Они притягивают к себе желающих дерзнуть и имеющих шаманское предназначение — тех, кто, в конце концов, найдет свой мир и свою священную землю. Вхожи в такие миры не многие. Путь туда бывает тяжел и рискован. Но тот, кто оказался вхож — становится счастлив…

Есть такая дверь к северо-западу от Кен — озера. Там лежит вход страну Велесу.

От Почи идти двадцать километров на восток и еще на север два километра до Глубокого Озера. Стоит там деревня — пяток домов. Деревня нежилая. На горе — кладбище — ниже в ста метрах дома. Лишь в доме у озера живет дед, ловит рыбу.

— Как выйти через лес на реку? Дед долго кряхтел, соображал и потом почему-то сказал, что в этой деревне жили колдуны. Жили очень не дружно, и сейчас никого не осталось. В лесу у них были какие-то свои места. А мне надо идти по дороге дальше. Там и речка будет… При этом дед так долго возвращался к реальности и так медленно говорил, что я не стал ничего уточнять: с чего это он стал говорить про сосну, когда спрашивал я его про реку? Поблагодарил и пошел дальше.

Дорога прошла через деревню и снова ушла в лес. Потом дорога повернула к западу, и от того же места на север уходила чуть заметная тропа. Как указал дед — нужно идти прямо. Через двести метров на этой тропе, среди мелколесья, обнаружилась первая не вырубленная сосна. Сосна эта всех выше, но подходить к ней не надо. Перед ней другая — поменьше, с заостренной кроной как у кедра. Эту малую сосну вдруг очень захотелось обойти три раза, касаясь ее рукой и закрыв глаза. Будто какая-то истома взяла. Снял рюкзак. Чувствую — правильно поступаю. Взялся за ствол — опять правильно — как кто-то согласие дает. Гляжу — большая сосна вся вокруг заросла. А эта вся вокруг чистая — мох лежит, а чуть подальше — ручеек. Не это ли дедова река? Смотрю на небо. Чего-то сделать хочется. Обойду дерево, рукой держась. Вдруг глаза сами закрылись. Пошел кругом — три раза и сказал слово, которое сперва и не понял, да и сейчас только догадываюсь — что же оно обозначает. Трижды сказал: Велеса, Велеса, Велеса. И когда так три раза обернулся, глаза открыл, то как-то не по себе стало — неуютно. Как будто душа к телу не так приклеена. И лес тот, и рюкзак мой лежит, а что-то не так. Замечаю — свет какой-то чуть другой, не такой, как был. Сейчас обед, а тут как вечереет, темноты стало чуть больше. Вдруг еще понял: комаров не стало и тишина удивительная. Сам — слова боюсь сказать. Вроде бы ничего особенного не произошло, а страшно.

Когда человек один в лесу, то оживает внутри него какой-то сторож. Но дай этому сторожу волю, — и не будет покоя. Все будешь оглядываться, всматриваться, вслушиваться. Вот малина спелая, но мятая. Не человечье это дело — так малину бестолково мять и так плохо собирать. Ну-ка посмотри вокруг — а нет ли того, кто ее тут мял, прежде чем самому в тот же малинник лезть…

Ручей. Вода журчит по гальке. Нагибаюсь и осматриваю камешки, и вдруг обнаруживаю самородок. Золото! Торчащий наружу бочек камушка омыт водой и отдает табачно-желтоватым цветом. Трогаю его лезвием ножа, и он начинает испускать красно — желтое сияние. Долго соображаю, и наконец чувствую как внутренняя сила заставляет поискать таких камушков — капелек еще и еще.

Самородок был только один, зато табачного цвета чешуек в песке оказалось видимо — невидимо. Они осаживались на дно кружки, стоило поболтать в ней песок с водой очень недолго, а потом слить верхний слой…

Жесткая мысль остановила всю внутреннюю жадность и всю подчиненность желтому металлу. — Осторожнее. Этого не должно быть. Друг с Чукотки говорил — золото лежит там, где люди не живут. Здесь, на хоженом месте не может быть такого клада! Эта жила должна быть уже давно опустошена. И если я нахожу ее нетронутой, то это означает, что здесь до меня никого не было… Наверное, эта находка была моим испытанием. Но эта земля действительно изобилует драгоценными камнями и металлами.

Мой путь лежал дальше на север. Тропа вела через лес к двум озерам, связанным каменистой протокой. По описаниям здесь в пятидесятых годах рубили лес. Но лес выглядел таким, будто по нему и за сто лет нога человеческая не ступала; не было ни зарубок, ни пеньков. Нижние ветви елей тут никто не ломал. У толстых елок сухие веточки начинались от самой земли, и они были обтерты лосиными боками. Внизу под ними чернела тропинка со следами копыт. Она вывела к заливу с черной водой. Прямо напротив меня в воду уходила гранитная скала, по которой к небу взбегали тонкие и высокие сосенки. Дальше за ней стоял вековой бор.

Здесь на берегу стал готовить обед. Подкладывая в костер веточки, вдруг выяснил, что могу держаться за горящую их часть. Пальцы не обжигались. Казалось удивительным держать ладонь в пламени, которое чувствовалось как поток теплой воды, только снизу вверх. Когда край куртки задымился, только тогда, испугавшись, выдернул руку из пламени. Осмотрел ее, окунул в воду, плеснул водой в костер и он зашипел, как полагается. Тогда еще раз зачерпнул воды, уже двумя руками и плеснул воду себе в лицо.

Вода была как и огонь — комфортной температуры. Мысль, что я не горю — вновь помутила разум. Еще раз осмотрел руку. Снова стало появляться ощущение, что мое тело — не мое, а чужое. Еще и еще раз споласкивал лицо и волосы, окунал голову в воду, и обтирал полотенцем. Потом обтер руку насухо и с опаской: сперва чуть — чуть, а потом смелее взял в руку уголек. Он тлел у меня на пальцах. Дымил, светил изнутри красным, но не жег. Растер его. Чувства ожога по-прежнему не было.