На этот вопрос я решил не отвечать. Да что тут можно умное соврать? В Белька она точно не поверит, да я и сам сегодня уже в это не верю. Надежда не стала зацикливаться на деталях и настойчиво продолжила свою нравоучительную беседу.

— Это тебя Бог наказал за то, как ты со мной поступил! — Уверенно произнесла она, нисколько не сомневаясь в своей правоте. Вытащив градусник, она даже присвистнула. — Почти сорок! Надо вызывать врача. Как только тебя угораздило? Вчера ещё был вполне здоров.

— На это много ума не надо, — заискивающе прошептал я.

Чтож, возможно она и права, но ведь свой грех я искупил спасением утопающего…

— Так, я сейчас звоню в скорую! — Заявила она твёрдо.

— Не надо мне тут врачей! Я им не доверяю. Знаешь, — захотелось мне поделиться с ней вчерашним происшествием, — я вчера познакомился с одним психом…

Она усмехнулась и ответила:

— А чего ты удивляешься, подобное тянется к подобному.

Желание исповедоваться сразу пропало. Как ни крути, мы с ней слишком уж разные. Понять друг друга нам трудно. А. если уж совсем честно, то вообще невозможно. Мы с ней, как будто из разных вселенных. Я закрыл глаза и откинулся на подушку. Слушал, как она хозяйничает на кухне и на душе стало спокойно и тепло. Незаметно навалился тяжёлый больной сон…

— Так, — голос Надюхи разорвал липкие щупальца сна, — иди есть.

— Не хочу. Лучше дай мне сигарету.

Надька мгновенно превратилась в фурию, сощурила глаза и заявила:

— Обойдёшься без курева. Можно немного потерпеть.

Ну, вот, начинается старая история. С неслышным миру стоном я выбрался из-под одеяла и поплёлся на кухню. Я благодарен ей за то, что не оставила меня тут одного подыхать, но никому не позволю лишать меня этих маленьких радостей жизни, к которым я уже привык. Какой смысл в этой жизни, если не потакать иногда своим слабостям?

Затянулся глубоко и сразу же последовал приступ кашля. Дым был сладковатым и противным, как будто вместо табака я курил горелые тряпки. Не получается. Вот зараза, даже этого малого удовольствия я лишён!

— Что, не идёт? Совсем никак? — Спросила Надежда ехидно. — Вы, мужики, как маленькие дети, всё назло, всё поперёк. Я же знаю, что говорю!

Она поставила передо мной тарелку с горячим супом и приказала:

— Ешь!

Безропотно я хлебал безвкусную, из-за температуры, еду и пытался вспомнить вчерашнее происшествие. Теперь всё казалось безумно глупым и нелепым. Инопланетянин, надо же такое придумать! Только вот одно меня мучает: куда он, всё-таки, пропал? Взгляд упал на, свесившуюся с ложки, вермишелину.

— Червяк, — задумчиво произнёс я, — глист!

Надька вспыхнула. Я давно заметил, что критиковать её кулинарные способности нельзя, никак нельзя — опасно для жизни. Но, учитывая то, что я болен, она ограничилась лишь коротким замечанием:

— Сам ты червяк, глист неблагодарный! Я стараюсь, стараюсь, а ты постоянно чем-то недоволен!

— Надь, а вот мне интересно, глисты бывают благодарными? Не обижайся, наверное, это было вкусно, но у меня сейчас все чувства притуплены, ничего не могу разобрать.

Её раздирали на части противоречивые чувства: с одной стороны я упорно напрашивался на скандал, но с другой — я ведь больной, у меня температура под сорок, можно и простить. Вздохнув обречённо, она пробормотала себе под нос, но так, чтобы я слышал:

— Не везёт мне с мужиками, один другого хуже.

Потом Надюха уложила меня в постель, натёрла уксусом так, что в глазах защипало и, укутав в одеяло, как маленького ребёнка, строго сказала:

— Я сейчас по магазинам, надо купить мёд, молоко, малину, калину…

— Калину не надо, — жалобно прошептал я голосом раненного бойца, — она мочой воняет. Я её не могу ни есть, ни пить!

— У тебя нос заложен, так что ничего не почувствуешь, — обнадёжила она меня. А лечить тебя надо. Сдохнешь тут у себя в норе и завоняешься.

— Не, ты не позволишь мне завоняться, правда? — Спросил я жалобно.

— Ты, по-моему, забыл, что вчера послал меня и не просто послал, а точно указал, в каком направлении мне идти, — напомнила она ехидно.

— А ты, оказывается, злопамятная! — Я обиделся.

— Нет, просто я очень исполнительная, — она хихикнула глупо, — мне сказали «Иди на…», вот я и иду, куда сказали.

Вот уж точно «язык мой — враг мой»! Вот так ляпнешь с дуру, а потом тебе это будут вспоминать до гробовой доски!

— А ты себе хотя бы рыбок аквариумных завёл — хоть кто-то живой в квартире будет, кроме тебя. Нельзя жить так, как ты живёшь!

— Ты думаешь, что, если я подохну, то рыбки смогут выбраться из аквариума и устроят мне пышные похороны? — Спросил я ядовито. — Не, не люблю я эту безмозглую живность.

Надька посмотрела на меня оценивающе, как на залежалый товар и сделала свой вывод, конечно же, не в мою пользу:

— Вы бы друг друга поняли, у вас уровень интеллекта одинаковый, хотя, рыбки они, конечно, немного умнее, но ничего, со временем и ты подтянешься до их уровня.

Потом она деловито вытирала пыль с мебели, рылась в аптечке, пытаясь отыскать чудодейственное средство, способное мгновенно поставить меня на ноги, но ничего нужного, естественно, не нашла. Хмуро заявила:

— У тебя тут такой гадюшник! Скоро здесь будут змеи с крысами ползать. Неужели так трудно убраться в квартире?

От возмущения я даже задохнулся. Это она мне говорит!

— Знаешь, что, — хрипло взорвался я, давясь кашлем, — если ты за полтора года не смогла навести в квартире порядок, то не надо мне сейчас тут нервы мотать!

Странно, но возмущаться она не стала, просто тихо заявила:

— Я не смогла, а ты не захотел, да?

Ну, вот, ничего не изменилось. Я уже не был уверен в том, что так уж хочу, чтобы она возвращалась. Эти постоянные придирки мне надоели до чёртиков! Пусть уж лучше Толян её усмиряет, а я не укротитель змей! Моя нервная система слишком уж нервная, для этого дела. Но, едва она накинула пальто, как тут же навалилась тоска и я жалобно простонал:

— Надь, приведи мне нотариуса.

Она остановилась, повернулась, на лице её застыло удивление.

— Это ещё зачем? — Спросила она растерянно.

— Хочу тебе квартиру завещать, — слабым голосом сказал я, — а то умру тут и всё государству отойдёт. А так хоть какая-то польза будет от моей смерти.

Надюха сбросила пальто, подошла ко мне, наклонилась и, глядя прямо в глаза, тихо спросила:

— А не боишься, что я после этого тебе вместо лекарства, яд подсуну? Умирать он собрался, смешно. Можно подумать, что ты первый раз простужаешься. Не суетись, тебя ещё ломом не добьёшь. И вообще, такие, как ты живут долго и другим жизнь отравляют. Покойник, — она хмыкнула, — а вот не надо искать лёгких путей, придётся как-то выживать и думать, как дальше жить будешь! Хотя, знаешь что, давай-ка я тебе пару кубиков антибиотика вколю для надёжности?

— Не надо, — испуганно отшатнулся я от неё. — Не хочу!

— Такой большой мальчик, а уколов боишься! — Рассмеялась она.

Мне стало обидно. Хотелось сочувствия и понимания, а нарвался на издёвки и сарказм. Неужели так трудно хотя бы на время моей болезни укротить свой сволочизм?!

— Ничего я не боюсь, просто не хочу и всё! — Угрюмо ответил я, кутаясь в одеяло.

— Стесняешься? — Надька весело рассмеялась. — Можно подумать, что я твой тощий зад не видела. Тоже мне картина да Винчи! Давай вколю для профилактики, чтобы душа была спокойна. У меня рука лёгкая.

— Ничего не тощий, — окончательно и бесповоротно разобиделся я, — нормальный. Мне больше и не надо, мне не рожать.

— Ну-ну, ты прав, это самое ценное, что у тебя есть. И вообще, если ты не изменишься, ничего более ценного в твоей жизни больше будет. Так и останешься в глухой заднице.

Я понял, что, почему-то, больше не хочу и не могу с ней общаться. С чего я взял, что между нами что-то может измениться? Она осталась прежней, я тоже, так на что я надеялся? Температура, наверное, виновата. Одним словом дело идёт к тому, что я её снова пошлю куда-нибудь подальше, а потом буду раскаиваться и заниматься самоедством.