Я бросился вперед. Там были воробьи самых разнообразных видов, дрозды, синички, малиновки и много других пернатых певцов.

Но кто из них пел?

Я просидел час, но песнь не повторилась.

Теряясь в догадках, я сел в поезд и уехал домой.

Тайна осталась неразгаданной.

Дней через десять я бродил по окрестностям Кербери. Стояла чудесная погода, и на опушке леса было множество птиц. Я собрал уже множество птичьих шкурок для своей коллекции, когда вдруг прилетел очень красивый дубонос. Он сел на ближнее дерево и стал тревожно звать кого-то. Я хотел подстрелить его, но как раз в этот момент на другое дерево сел ястреб, как мне показалось, ястреб-змеятник. У меня остался только один патрон, и я стал тихонько подкрадываться, чтобы пополнить свою коллекцию новым видом ястреба.

Не успел я спустить курок, как над самой моей головой с ветки дерева раздалась знакомая тихая песенка, и с ней нахлынули дорогие воспоминания.

Забыты были ястреб и дубонос, и, как ни зачерствело мое сердце охотника, у меня сильно дрожали руки, когда я вскинули ружье и стал целиться в свистунью.

Я выстрелил.

Она упала на землю, безжизненная, как камень. Чистая жертва, принесенная на алтарь жажды знаний.

Я бросился к ней.

И что же оказалось?

Моя певунья-чаровница была не кто иной, как воробей-белошейка. На севере ее называют соловьем за ее чудные песни и за то, что она любит петь по ночам[6].

Мне попалась запись в дневнике, посвященная моей любимице:

«7 октября. 1883 года.

Снова на обрывистых берегах реки Раковин. Здесь впервые я услышал песенку, которая была мне так дорога на протяжении многих, многих лет. Было темно, когда мы приехали сюда в мрачный холодный осенний вечер. Ревела река, заунывно кричала ночная сова, и только нежное посвистывание одной птички успокаивало сердце.

Каждый раз, как только я слышу эту песнь, в сердце пробуждаются самые дорогие воспоминания, не столько детства, сколько золотых дней юности. Эта тихая, грустная песенка всегда волнует меня до самой глубины души».

ГЛАВА XVII. НА РЕКЕ АССИНИБУОН

В июле 1883 года к нам приехал из Англии мой товарищ, естествоиспытатель Миллер Кристи. Он собирался погостить несколько недель. Кристи очень быстро подружился со всеми и внес много интересного в нашу жизнь. От него я впервые узнал о замечательных открытиях Дарвина, и рассказы о великом ученом увлекали меня, как сказка.

Мы много бродили с Кристи по прерии, лесам и болотам, по берегам красивых озер и особенно часто бывали у озера Часка, которое я так любил. Я всегда радовался от всего сердца, когда видел, что Кристи доволен и что ему хорошо у нас. Кристи был старше меня, знал больше и был очень интересным собеседником.

6 августа мы отправились пешком в далекую экскурсию с целью пересечь глушь, которая лежала между нашими местами и рекой Ассинибуон. Захватили с собой одеяла, котелок, кружки и одно ружье.

На следующий вечер на рубеже заселенной земли мы устроились на ночлег под комбайном. Всю ночь мы слышали легкое жужжание под нашими одеялами. На рассвете обнаружилось, что мы спали на осином гнезде. По-видимому, эти насекомые совершенно беспомощны ночью. Этим, наверное, объясняется, что на них очень удачно охотится скунс — ночной охотник. Рано утром осы заставили нас покинуть их жилище.

Мы посетили озеро Часка — самое большое озеро в том районе. Оно лежит к юго-западу от Кербери, на границе между открытой прерией и песчаными холмами, заросшими лесом. Озеро это тянется в длину на две мили, а ширина его полмили. С восточной стороны к нему примыкало болото, где водилось около пятидесяти видов птиц. На глубоком месте озера были плавучие гнезда черных крачек. Они были свиты из сухих тростников и прикреплены к стеблям живых водорослей.

На западе и на севере подымались песчаные холмы с красивыми еловыми рощами и небольшими осиновыми лесками. Здесь бродили олени, лоси, лисицы, волки, барсуки. Эти места становились мне все дороже и дороже. И если бы я знал их раньше, то выстроил бы здесь хижину.

Я провел здесь самые счастливые дни, полные интересных приключений. Здесь я впервые встретился с индейцем Часка и назвал его именем это озеро. Здесь я охотился на оленей и убил своего первого и единственного лося.

Я писал стихи, вдохновленный красотами природы. Казалось, все, что было самого прекрасного и интересного в моей жизни, связано с этим озером. Жители окрестностей назвали эти дикие чудесные места «царством Сетона».

* * *

Первого октября мы снова отправились на поиски земли, на этот раз к форту Пелли. Нас было трое: Джон Дуф, Джордж Ричардсон и я. Джону принадлежал «выезд» — пара молодых и очень бойких бычков, запряженных в легкую телегу. Джордж был за повара. На мне лежала забота о палатке, всяких походных вещах, и, кроме того, я был выбран проводником, так как лучше других знал эту местность.

Наш путь лежал к северу. Из Кербери мы выехали в полдень. Проехав пятнадцать миль, мы устроили привал у ручья. Здесь и переночевали. Так началось наше путешествие.

Через десять дней пути мы разбили свой лагерь в чудесной долине. Кругом была плодородная прерия, вдали за холмом виднелись леса.

Здесь мы с братом выбрали себе надел земли. На моей половине было маленькое озеро, ручей протекал через весь участок. И чтобы закрепить за собой свое право, я воткнул кол и сказал:

— Вот это будет моя земля.

Вечерело. Мы разбили палатку и стали готовить ужин. Небо хмурилось, наступило резкое похолодание. Скоро оба товарища ушли спать, оставив меня одного у костра.

Пока я сидел, задумавшись, тучи рассеялись и показался месяц. Ушастая сова приветствовала его своим «хухуху».

Где-то раздалось протяжное завывание койота.

Было сказочно красиво кругом.

И вспомнилось мне, как ровно два года назад я стоял на берегу Темзы в Лондоне. Над горизонтом поднимался такой же месяц, звонили колокола, и раздавались свистки пароходов.

Только два года назад! Казалось, что десять лет прошло с тех пор.

Каким я был хрупким юношей! Я стал всего лишь на два года старше, но жизненного опыта у меня прибавилось, словно за десять лет. Я был теперь совершенно здоров — операция избавила меня от непрерывных страданий. Я окреп не только физически, но и духовно — я нашел себя, я выбрал свой жизненный путь.

«Никогда больше не вернусь в Лондон», — сказал я про себя. И не жалею об этом.

У моего пояса висела расшитая бисером сумка работы индейцев, в ней хранились мои ценности. Я стал вынимать их. Вот письмо матери, выгравированный на слоновой кости входной билет в библиотеку при Королевской академии, письмо от принца Уэльского, архиепископа Кентерберийского, лорда Биконсфильда, и, наконец, персональный пожизненный билет в Британский музей. Здесь же хранил я и деньги.

Я собрал все, что было связано с жизнью в Лондоне, включая входной билет в музей и письма, помешал угли костра… Но в последний момент заколебался, отложил билет из слоновой кости и письмо матери; все остальное бросил в пламя.

Теперь мне кажется, что это было неразумно. Но так или иначе, это был конец моей лондонской жизни и начало новой. С того дня я пошел своей собственной тропой, не зная и не спрашивая никого, была ли это лучшая дорога. Я знал только одно: это была моя дорога.

* * *

10 октября почти у самого форта Пелли мы сделали привал, чтобы пообедать. Для нас достаточно получаса, но наши волы, питаясь только на подножном корму, должны были пастись не менее двух часов. Мы оставили их пастись, а сами пошли побродить.

Чем дальше мы продвигались на север, тем прекраснее делалась природа. Она мне казалась теперь почти безупречной по своей красоте. Куда ни глянешь — необъятная прерия, покрытая высокой, по колено, травой. Всюду лески и озера.