Итак, в конце октября я отправился в далекий путь. Прошел пятнадцать миль, но ровно ничего не увидал. На следующий день я забрел еще дальше, но все напрасно.

На третий день я прошел двадцать миль по глубокому снегу, нашел два старых лосевых следа и снова вернулся домой с пустыми руками, усталый и измученный.

Наутро я продолжал свои поиски. Теперь я пошел в другом направлении; шел долго и снова заметил два старых следа. Они привели меня к лесистой местности, где, судя по свежим следам, недавно были олени.

На рассвете следующего дня мы вдвоем с братом отправились на поиски оленей. Я видел семь оленей, он двух. Я слегка ранил одного оленя, но ни одного не убил.

Впервые мне пришлось видеть диких оленей. Этих минут я никогда не забуду.

Мы переходили через гребень холма, когда я заметил свежий след и сказал брату:

— Пойдем по этому следу, он выглядит совсем свежим.

Не успели мы пройти и нескольких шагов, как брат закричал:

— Стой! Вот и олень, прямо перед тобой.

И на самом деле, внизу, в лощине, заросшей кустарником, виднелись белые хвосты двух оленей — сами олени были такой же окраски, как и кусты в осеннем наряде, но белоснежные хвосты, поднятые прямо вверх, резко выделялись.

Я простоял минуту, любуясь изящными созданиями. Но вот они продвинулись вперед и начали прыгать вверх и вниз с необычайной легкостью какими-то своеобразными прыжками. Я думаю, что они играли, потому что в их движениях не было заметно и следа торопливости или тревоги.

Мне казалось, что они прыгали на одном месте. И только потом, приглядевшись внимательнее, я понял, что они убегали, их стройные ноги касались то одной, то другой вершины холма, а сами олени становились все меньше и меньше.

Выше и выше они подымались в воздух, а потом грациозно скользили вниз, огибая высокий хребет. А когда эти бескрылые птицы летели через пропасть, их белые хвосты, словно белые флаги, висели в воздухе.

Я стоял очарованный чудесной картиной, пока олени не исчезли из виду. У меня не поднялась рука, чтобы спустить курок.

Потом я пошел туда, где, мне казалось, олени прыгали на одном месте. Вот я нашел один след. Но где же другой? Я осмотрел все кругом и был крайне удивлен, когда обнаружил ближайший след на расстоянии пятнадцати футов. Я пошел дальше. Снова такой же разрыв, опять и опять. Дальше расстояние между следами было в восемнадцать футов, потом в двадцать футов и, наконец, в двадцать пять. Каждый из этих легких, игривых прыжков покрывал расстояние от пятнадцати до двадцати пяти футов. Так что же это такое? Разве так бегают? Да ведь они просто летают и только время от времени опускаются вниз, чтобы коснуться вершины холма своими изящными копытцами!

Под вечер я увидел еще трех оленей, дважды выстрелил, но оба раза промахнулся.

На восьмой день мы отправились на охоту целой компанией, и, как назло, хоть бы один олень попался нам на глаза за весь день! Но перед уходом Джим Дуф подзадорил меня еще раз попытать счастья.

Не успели мы подойти к лесистым берегам озера Часка, как, откуда ни возьмись, выскочили три великолепных оленя. Они промчались мимо нас на расстоянии около ста ярдов. Мы оба выстрелили и ранили одного оленя. Но пуля не остановила его, и он умчался вместе с товарищами с быстротой ветра.

Бегом отправились мы по кровавым следам оленя и взбирались с холма на холм, не чувствуя усталости. Позади было уже несколько миль, когда, взобравшись на макушку холма, я взглянул вниз и плашмя повалился на снег.

— Вот они! — едва переводя дыхание, вымолвил я.

Мы подползли к самому гребню холма, и что же? Внизу, совсем близко, стояли два оленя и глядели на нас.

Дрожащими от волнения руками быстро, слишком быстро мы вскинули наши ружья и выстрелили.

Олени не тронулись с места и продолжали смотреть на нас.

Второпях мы зарядили ружья и снова спустили курки. И еще раз промахнулись.

А когда олени повернулись и игриво помчались вдаль, я послал им вслед еще одну пулю.

Она просвистела мимо.

Какая досада! Ведь если бы только мы не погорячились, два прекрасных оленя были бы нашей добычей.

Как бы там ни было, мы продолжали идти по следу раненого оленя до самого заката солнца.

Вдруг мы столкнулись с индейцем, который, по-видимому, охотился на того же оленя.

Это был высокий, стройный человек со строгими чертами лица и с типичным для индейцев орлиным носом. Он был обут в мокасины, на плечи наброшено белое домотканое одеяло. Его длинные черные волосы были заплетены в косы и украшены бронзовыми кольцами и наперстками. На голове была красная повязка, за плечом ружье, на поясе висел охотничий нож.

Часка — так звали индейца — был молодой вождь племени кри. Он был человеком бывалым и довольно хорошо владел английским языком.

Мы сразу почувствовали симпатию друг к другу. В его спокойных, горделивых движениях было какое-то непередаваемое обаяние, и я знал, что мне будет чему научиться у Часки, что он откроет мне новые тайны леса.

Оказалось, что Часка стрелял в трех оленей и спугнул их. Он знал, куда они убежали, и с откровенностью, не свойственной индейцам, указал нам это место, добавив:

— Там они переночуют, а наутро будут моей добычей; раненому оленю теперь уже не уйти далеко.

Распрощавшись, мы пошли, сначала как бы направляясь домой. Пройдя некоторое расстояние и убедившись, что Часка потерял нас из виду, мы повернули обратно с намерением пробраться в чащу, куда скрылись на ночлег олени.

Уже смеркалось, когда мы пришли туда. Встревоженные олени сорвались с места и исчезли в темноте.

— Пусть теперь Часка поищет их утром. Посмотрим еще, чьей они станут добычей!

Усталые и голодные, мы пошли домой — впереди было еще двенадцать километров снежного пути.

Назавтра, чуть только занялась заря, я поспешил в оленью чащу, чтобы опередить индейца. Со мной было несколько моих товарищей. При нашем приближении олени разбежались в разные стороны.

Мы пошли по следам одного из оленей и были на расстоянии около мили от него, когда вдруг услышали позади себя выкрики индейцев. Я узнал голос Часки. Он отдавал распоряжения своим товарищам. Потом мы услышали выстрел, потом снова направляющие выкрики Часки. Еще один выстрел. И вслед за этим совершенно отчетливо — торжествующие возгласы индейцев. Мы повернули назад. Индейцы подстрелили двух оленей, третий же убежал.

Днем я столкнулся с Чаской — мы оба бежали по одним и тем же следам.

Я сказал ему:

— Почему ты взял моего оленя?

Часка нахмурился:

— Как это — твоего?

— Ведь я же первый ранил его.

— Ранил? Этого мало. Добыча не твоя, добыча принадлежит тому, кто убил зверя.

Я не стал спорить, но запомнил это правило для будущего.

Мы продолжали свою охоту вместе, и я не расставался с Чаской до вечера. Он был чудесным парнем и прекрасным знатоком природы.

На следующий день я опять встретился с Чаской, и мы снова бродили вместе по следам. Я был ходоком не хуже, чем он, но все-таки и в этом отношении мне было чему научиться у него.

Отпечатки моих следов на снегу были пятками внутрь, носками немного кнаружи, а следы Часки, наоборот, пальцами внутрь. Так обычно ходят индейцы. Я подсчитал, что, когда шел по способу Часки, длина каждого шага у меня увеличивалась на дюйм и я значительно выигрывал в скорости. Больше того, при таком способе ходьбы работают все пальцы ноги, не исключая и мизинца, и все принимают на себя тяжесть тела.

Мы шли по следам крупного оленя. След пересекал равнину, покрытую густыми зарослями леса, а потом поднимался на холм. Я был за то, чтобы подняться на холм, но Часка сказал:

— Нет, олень бежит через холм, а потом стоит далеко и смотрит, что на том холме делается.

Мы обогнули холм. Часка был прав.

Через некоторое время мы пришли к низкому открытому месту, где росли тростники. Олень обогнул это место, а я хотел идти напрямик.

Часка сказал:

— Нет, нет, не ходи. Ноги замочишь.