И Сачок, словно поняв, что в этой квартире ничто не угрожает его сытой и беспечной жизни, сладко зажмурил глаза и замурлыкал.

Вскоре я уехал в отпуск. Через месяц, когда вернулся, зашел к Борису. Первое, что бросилось мне в глаза, это пустой аквариум.

— Где же твоя гордость и краса квартиры? — вокликнул я удивленно.

— Не спрашивай... — чуть не шепотом ответил Борис и как-то сразу потускнел.

— Что такое? — удивился я еще больше.

— Эксперимент подвел... — попытался улыбнуться Борис, но вместо улыбки получилась кислая гримаса.

— Да расскажи толком, что случилось? — настаивал я.

Борис походил по комнате, зачем-то сдвинул, потом раздвинул шторы на окнах и, видимо, успокоившись, начал рассказывать:

— Неделю тому назад пришел сосед с рыбалки и принес Сачку гостинец. Накормил я кота, а одного карасика оставил — уж очень он мне шустрым показался. Дай, думаю, пущу его в аквариум — места хватит! И интересно было узнать, как на нового жителя кот реагировать будет. Вечером, когда Сачок увидел карася в аквариуме, стал сам не свой. Ходит вокруг да около, мяукает и все норовит через стекло карася лапой поддеть. Мы с женой из другой комнаты наблюдаем, что он дальше делать будет.

Вот ходил кот, ходил, мяукал, даже стекло раза два куснул со злости. Глаза из зеленоватых чуть не желтыми стали. Потом встал во весь рост, да как запустит переднюю лапу в воду и давай там шерудить растопыренными когтями. Карась прижался к самому дну и меж ракушек затаился. Сачок видит, что из его затеи ничего не получилось, начал со злости по воде лапой хлопать. Наплескал кругом — страсть сколько. Но мы с женой молчим, не отгоняем — интересно было до смотреть, до чего он еще додумается. И ты знаешь, чего этот бродяга придумал? Воду начал пить. Хотел наверное, весь аквариум выпить, да утроба меньше аквариума оказалась. Ну, мы с женой насмеялись вдоволь, подтерли пол и легли спать. А утром встали и глазам своим не верим — ни воды, ни карася, ни гуппи...

— Неужели за ночь выпил? — невольно вырвалось у меня.

— Мы вначале тоже так подумали, — уловив в моем голосе нотку недоверия, спокойно произнес Борис.— Но когда посмотрели на пол — ахнули. Ковер, дорожки разбухли, словно губка, под батареей — море. Помнишь бронзовую статуэтку балерины? Ту, которая впереди аквариума стояла? Так вот, Сачок, видно, задел ее, а она о стенку стукнула.

Борис подошел к аквариуму и показал большой осколок стекла.

— Не знаю, может быть, нечаянно задел, а может... Все может быть... Ведь столько лет стояла! А тут надо же... Совсем недавно новых гуппи вырастил, хотел на выставку нести. Принес... — тяжело вздохнул Борис.

Я понимал Бориса и, как мог, постарался его успокоить, но он сказал:

— Сам знаю — ничем не поможешь... Может, лучше выведу, может, хуже, не в этом дело — таких-то уж больше не будет!..

Чтобы отвлечь приятеля от грустных воспоминаний, я неожиданно спросил:

— А где кот?

— Где он может быть? — по-видимому, все еще думая о своей потере, вопросом на вопрос безразлично ответил Борис. Потом, взглянув на разбитое стекло аквариума, он вдруг резко махнул рукой: — Так мне и надо! Сам во всем виноват! Не нужно было экспериментировать, — и, вспомнив о моем вопросе, извинившись, сказал: — Ты о Сачке спрашивал? Вон он, спит, как обычно. Только место переменил, под батареей теперь дрыхнет, бродяга...

Подмосковье, город Жуковский, 1970

НЕБОЛЬШАЯ ПРОГУЛКА

Возвращаясь с юга, мы с женой заехали к ее родственникам в Шедок.

В уютной квадратной комнатке на полированном столе, казалось, было собрано все, что росло в этом богатом уголке Северного Кавказа в горах и на равнине. Не видел я только на столе излюбленного блюда моей супруги, соленых грибов, и в разгар пиршества полюбопытствовал:

— А грибы у вас растут?

— Хо-хо-хо! — рассмеялся брат жены Андрей. — У нас, на Кавказе, как в Греции, все растет!

— Нет, я серьезно.

— Растут, дорогой, растут, — похлопал он меня по плечу. — Только здесь их никто не собирает.

— Почему?! — удивился я.

— Да у нас грибы за еду не считают. И при том они разные. Одни съедобные, другие — нет, попробуй разбери их! По мне, так все грибы — поганки. Вот года два тому назад одна семья в нашем поселке наелась грибов, а потом двоих из них на кладбище снесли.

— Ну, нас этим не запугаешь, — повернулась моя жена к Андрею. — Завтра нам делать нечего, вот и покажи, брат, грибные места.

— Как говорят у нас на Кавказе: желание гостя свято, а сестры — вдвойне. Грибы так грибы, завтра и прогуляемся...

Встали мы поздно, проспали бы до самого обеда, если бы не Нина. Она поднялась раньше всех и разбудила остальных. Пока собрались, позавтракали, солнце поднялось высоко.

— Хорошие грибники в такую пору уж из лесу возвращаются, а мы только отправились, — недовольно хмурилась Нина.

— Да никто твои грибы не тронет, — успокаивал ее Андрей. — Вот перейдем сейчас мост, поднимемся на гору, и хоть косой коси.

— Посмотрим, посмотрим... — моя жена недоверчиво взглянула на него. — Пробродим до вечера — и ни одного гриба, все собрано.

— Назовешь тогда меня болтуном, — обиженно сказал Андрей, и мы пошли к мосту.

По берегу шумливой горной речки, меж оголенных осенью ветвей ивняка, пламенела калина, чуть выше из-за темных стволов верб выглядывала красновато-оранжевыми гроздьями рябина, а когда мы стали подниматься на высокую пологую гору, то справа и слева от дороги видели столько терна, что все кусты от ягод казались сизыми.

— Неужели все это так и останется неубранным? — удивлялись мы с Ниной.

— А кто будет возиться? У каждого своих забот хватает, — отвечал Андрей. — Вы бы посмотрели, сколько каждый год в лесу диких груш, яблок, алычи, кизила, орехов остается! А весной земляники! Ужас... Есть, правда, у нас здесь заготпункты, да это капля в море. На них не больше сотой части всего лесного добра попадает, а остальное гниет, преет...

За разговорами мы не заметили, как поднялись на гору и очутились среди высоких безлистых берез и могучих дубов.

Подберезовиков, белых, подосиновиков мы нашли очень мало — видно, время этих грибов уже отошло, зато на южном склоне горы наткнулись на такое количество опят, что моя жена только ахала и разводила руками.

Не было ни одного дуба, березы, ни одного пня, чтоб их не окружала стена светло-коричневых шляпок. Молоденькие, точно усеянные веснушками, крепкие шляпки опят так плотно прижимались друг к другу, что, казалось, встань на них, и они выдержат. Опята не только сжимали комли деревьев, но и умудрялись по толстой дубовой коре взбираться вверх, словно им внизу было сыро и холодно.

За каких-нибудь двадцать-тридцать минут мы утрамбовали шляпками опят три здоровенные корзины и вместительный охотничий рюкзак, а грибов, на одной только этой горе, оставалось еще не меньше чем на полную железнодорожную цистерну.

— Сколько остается... — вздыхала Нина. — Вот бы сюда наших подмосковных грибников!..

— А я тебе что говорил, — взглянув на сестру, улыбнулся Андрей.

— Не верилось, — честно призналась Нина. — Ведь столько грибов! Столько грибов! Даже во сне никогда те снилось!..

Я слушал восторженные слова жены, смотрел на вороха опят, сизые кусты терна, полыхающие костры калины и думал: «Как богата наша земля, сколько еще добра зря пропадает! Если бы собрать все дары леса с одного только Кавказа, насколько бы сразу выросла народная копилка?! А лесные дары Сибири, Урала, Дальнего Востока — баснословная цифра получается. Ведь ни пахать, ни сеять не надо — только собирай...»

— Ты о чем задумался? — перебил мои мысли подошедший Андрей. Я сказал.

— Да-а... — протянул он.— Я тоже об этом иногда думаю. Особенно, когда натыкаюсь в лесу на землю, устеленную дикими яблоками и грушами. Не до всего, видно, у нас еще доходят руки, — вздохнул он. — А жаль...