— Смена агрегатных состояний, — пробормотал совершенно убитый Ингленд.

— Вот так все и происходит, джентльмены, — подытожил капитан.

И тогда у меня вырвался вопрос; я не успел Прикусить язык.

— Объясните мне тогда одно, — сказал я. — Какого черта мы здесь делаем?

— Именно то, ради чего мы сюда прибыли, — отозвался капитан и взял со стола стопку папок. — Блюм, — крикнул он, — сдается мне, господам будет сейчас лучше побыть без слушателей, даже без вас.

— Идем, Вирджиния.

Капитан возглавил процессию, а обезьяна с девотрядовкой поплелись за ним. Мы же остались на местах, все четверо. Долгое молчание прервал Ингленд:

— Почему он не сказал мне, что так хорошо разбирается в ракетах?

— А ты его спросил? — парировал Поттер.

У меня в голове крутился тот же самый вопрос, но вслух я задал другой:

— «Именно то, ради чего мы сюда прибыли»… Как понимать его слова? Возможно, он хочет помочь нам сориентироваться, — робко предположил Донато. Ну, заставить нас уйти от теории. Это все равно как работа в полевых условиях.

— Он ненормальный, если считает, что все это поможет мне обрести второе дыхание, — мрачно заявил Ингленд и провел тыльной стороной ладони по слезящимся глазам, отчего они не сделались сухими. — Поддых он мне дал. А вдохновения не прибавил.

— Он обязан был рассказать нам все с самого начала, еще на старте, сказал Донато. — Может быть, тогда у нас бы уже были готовы новые расчеты. Перехватив мой кислый взгляд, он тут же поправился:

— Я хотел сказать — гипотезы, а не расчеты.

Почему-то это не помогло, и я сказал ему:

— Убирайся отсюда, Донато.

— Конечно, приятель, о чем речь, — согласился он и вышел, улыбаясь по обыкновению.

Мы услышали, как захлопнулась дверь его комнаты, и до нас донесся приглушенный кашель.

— Это как если бы из коробки, которая стоит у тебя на столе десять лет, вдруг без предупреждения выскочил чертик.

Голос Поттера дрожал. Мне захотелось спросить его, о чем это он, но я тут же понял. Он имел в виду капитана. И Поттер был прав. Почему капитан не собрал нас месяц назад?

— Думаю, ему нравится завершенность, — сказал я. — А теперь я пошел спать.

Я поднялся. Потгер и Ингленд остались сидеть. Сейчас они будут обсуждать меня. А мне было наплевать.

Мне снилось, что я гуляю по лугу и вдыхаю сладкий аромат молодых подснежников; а потом они вдруг стали выше, или это я уменьшился. В общем, я увидел, что у них вместо стеблей — уравнения. Я принялся читать их, но они стали извиваться и хватать меня за ноги. Я рухнул, застонал и ухватился за край койки. Я уже не спал. Тогда я повернулся на спину и открыл глаза. Голова казалась ясной, но сам я чувствовал себя, как будто сплю летаргическим сном. И мне чудилось, что я все еще слышу запах подснежников.

А потом я услышал, как кто-то хнычет. Звук доносился издалека. Он казался странно назойливым. И лампочки выглядели необычно. Они как будто слегка мерцали, но, если посмотреть на них прямо, все было как всегда. Мне это не нравилось. Начинала кружиться голова.

Я поднялся и выглянул в коридор. Вроде бы никого. Но совсем рядом со мной тонкий голос произнес:

— Вирджиния у вас?

Я отпрыгнул. Конечно, это обезьяна. Он уже засовывал голову в мою каюту.

— Какого черта! — содрогаясь от отвращения, крикнул я в ответ, но, едва я отвернулся, он засунулся-таки в каюту.

Я прошел в кают-компанию, включил чайник и приготовил себе кофе, когда вода вскипела. Откуда-то из коридора послышался тоскливый шепот, а затем негодующий голос Поттера:

— Здесь? Тебе что, непонятно, что мне нравятся женщины?

Через минуту он уже вошел в кают-компанию, волоча ноги, и тоже налил себе кофе.

— Палмер, сколько времени? Я пожал плечами, взглянул на часы, но ничего не понял.

— Господи, — сказал Поттер, громко шмыгая носом. — Я какой-то развинченный. У меня звенит в ушах. И перед глазами все пляшет.

Я внимательно посмотрел на него, желая запомнить, какое может быть выражение лица у человека, который все явления природы охотно приписывает своей особе.

— Все пляшет перед глазами не у тебя, а у нас. И в ушах у нас шумит. Я назвал бы это подвыванием. Поттер заметно повеселел.

— Значит, ты тоже слышишь. Что же все-таки происходит?

Я глотнул кофе и опять глянул на часы.

— А что с часами?

Поттер искривил шею, чтобы посмотреть.

— Этого не может быть. Не может быть. Вошел умытый и сияющий Донато.

— Доброе утро, Палмер, доброе утро, Поттер. Знаете, я гадал, кто из нас первым нарушит обет целомудрия, а теперь я знаю наверняка.

Он кивнул назад и закашлялся. Мы глянули ему за спину. Обезьяна переминался с ноги на ногу возле каюты Ингленда.

— Не твое это дело, Дон, — сказал я.

— Да-да, конечно, — дружелюбно согласился он. — Ты совершенно прав, дружище.

Едва он договорил, как дверь Ингленда распахнулась, ракетчик увидел сшивающегося рядом с ней Нильса Блюма и взвизгнул.

— Тебе у меня нечего делать, мартышка, — проворчал он и прошел мимо чернорабочего, не повернув головы.

Мы на него не смотрели. Мы наблюдали за Блюмом, который шмыгнул в каюту Ингленда, тут же показался на пороге, сделал шаг в нашу сторону и остановился, опустив голову набок.

— Где завтрак? Я хочу есть, — объявил Ингленд. — Сколько времени?

— Часы взбесились, — объяснил Поттер и почему-то расхохотался. Мы все удивленно посмотрели на него. — Значит, и не он, — пояснил Поттер, кивая на Ингленда.

— Ты только что предложил Дону не лезть не в свои дела, — съязвил я.

Догадывался ли он, что я поддеваю его только из-за его привычки ковырять в носу?

— Да что у нас тут задела? — возмутился Ингленд. Донато покосился на несчастного уродца, топтавшегося у двери кают-компании.

— Неожиданный он человек, — заметил я.

— Да кто? Шкипер? Что он еще выкинул? — допытывался Ингленд.

— Судя по всему, Вирджиния пропала, — объяснил Донато.

Услышав произнесенное имя, Блюм подбежал к двери и остановился, искательно заглядывая нам в глаза.

— Низкое положение обязывает, — хмыкнул Поттер.

Ингленд смачно высморкался и посмотрел на часы.

— Так что там с часами?

— С ними все в порядке.

Мы резко повернулись, так как вошел капитан. Что-то в нем было необычное; манера ли держать подбородок, тяжелый ли взгляд — в общем, появилось в нем нечто такое, чего мы не замечали раньше. А может быть, сегодня утром это в нем уже было? (А сегодня ли утром? Часы-то взбесились!) Я посмотрел через плечо капитана через весь коридор. Там никого не было.

— Сэр? — заискивающе прошептал обезьяна.

— Что-то случилось со светом, — осмелился вмешаться Донато.

— Все в порядке, — отрубил капитан. Он подошел к наблюдательному экрану и включил его, затем ввел шифр и отступил на полшага. Все мы сгрудились вокруг экрана, на котором мерцали тысячи алмазов, составляющих гигантскую цепь, а ниже — непроницаемая чернота.

— Сейчас я вам кое-что продемонстрирую, — сказал капитан и повернул какую-то рукоять на приборной доске.

На экране возник крупный план.

— Вам известно, что это такое? Перед нами был сияющий золотом шар. О его диаметре мы не могли даже гадать. Ингленд за моей спиной ахнул.

— Я это уже видел. На снимках. Это же мозговой центр Барьера — планетоид!

— Он так близко?

— Лишь потому, что Барьер представляет собой сферу, — опять заговорил капитан, — все считают, что центр управления должен располагаться в ее центре. А это не так. А он здесь, на краю, и да поможет Господь тому, кто сгоряча попробует добраться до центра, чтобы сразиться с ним.

— Сэр… — прошептал кто-то чуть слышно.

— Смотрите дальше, — сказал капитан и вновь потянул на себя рукоятку.

Точка обзора стала стремительно удаляться от золотистой сферы, и планетоид очень быстро превратился в едва заметное светящееся пятнышко. И вдруг на экране появилось огромное нечто обтекаемой формы, с плоской крышей…