— Ну, в будние дни там довольно спокойно, — сообщил темпонавт, — но субботними ночами, мне говорили, страх, что творится.

— Я сказал, ПРОПУСТИ ЭТО, Миррен!

— Да, сэр.

Третий голос предложил, как бы зачитывая из списка заранее заготовленных вопросов:

— Опишите время-вселенную Земля-2 так полно, как сможете, будьте так добры.

— Я видел не так уж много, если сказать по совести, но вообще-то там очень славно. Тепло и светло очень, даже когда френзеля смельчают. Каждый нольнек бывает вит, это если космих не дренделюет. Но я обнаружил…

— ХВАТИТ, Миррен! — проревел первый голос.

Послышался слабый щелчок, намекавший, что микрофоны отключили, чтобы дать возможность ведущим опрос переговорить друг с другом. Энох шарил вокруг себя, пока не наткнулся на мягкую стену и прислонился к ней, счастливо насвистывая. Он насвистывал мелодию «Ты, музыка и ночь», плавно переходящую в «Когда-нибудь придет мой принц». Снова раздался мягкий щелчок и один из голосов возобновил разговор. Это был сердитый голос, который говорил первым; нетерпеливый и явно не пребывающий от темпонавта в особом восторге. Теперь он говорил вкрадчивым, льстивым тоном, словно принадлежал Заведующему Отдыхом в амбулаторной клинике фонда Меннингера.

— Энох… можно, я буду называть вас Энох…

Энох пробормотал, что он будет в полном восторге, если к нему будут обращаться «Энох», и голос продолжил:

— У нас, э… небольшие затруднения с пониманием ваших слов.

— Как так?

— Ну, мы записываем на ленту этот разговор… э, вы ведь не против, чтобы мы его записывали, не так ли, Энох?

— Эге.

— Да, ну так вот. Мы обнаружили в записи следующие слова: «френзель», «смельчать», «нольнег»…

— НОЛЬНЕК, — поправил Энох Миррен. — Нольнег — это совсем другое дело. Собственно говоря, если вы назовете нольнек нольнегом, кто-нибудь из тлиффов наверняка сильно обеспокоится и направит ренак…

— ХВАТИТ! — в голос допрашивавшего вернулись исторические нотки. — Нольнек, нольнег, кому какая разница…

— О, разница значительная. Понимаете, как я уже говорил…

— …Это АБСОЛЮТНО неважно, Миррен, задница ты этакая! Мы ни слова не понимаем из того, что ты говоришь!

Женский голос перебил:

— Отойди-ка, Берт. Дай, я с ним поговорю.

Берт пробубнил себе под нос какое-то невнятное оскорбление. Если Энох чего-то терпеть не мог, так это неясностей.

— Энох, — произнес женский голос, — это говорит доктор Арпин. Инез Арпин. Помните меня? Я еще входила в медицинскую комиссию перед вашим отлетом.

Энох обдумал эту информацию.

— Вы были чернокожая леди в очках и с кляксами?

— Нет. Я белая леди в резиновых перчатках и с ректальным термометром.

— О, ну да, конечно. У вас потрясающие коленки.

— Спасибо.

В микрофон ворвался голос Берта:

— Гос-с-споди БОЖЕ, Инез!

— Энох, — продолжала доктор Арпин, не обращая на Берта внимания, — вы говорите на иностранных языках?

Энох Миррен мгновение помолчал, затем ответил:

— Уф, я страшно извиняюсь. Кажется, я так долго был связан с киссальдианином, что усвоил порядком того, как он говорит и думает. Я правда извиняюсь. Я постараюсь перевести.

Снова заговорил любознательный голос:

— Как вы встретили этого, э, киссальдианина?

— Да он просто появился. Я его не звал, ничего такого. Даже и не видел, откуда он взялся. Только что его не было, а тут вдруг раз — и есть.

— Но как он попал со своей планеты на Землю-2? — вступила доктор Арпин. — Может быть, на каком-то космическом корабле?

— Да нет, он просто… пришел. Он может перемещаться усилием воли. Он мне сказал, что почувствовал мое присутствие и попросту перепрыгнул ко мне из этой своей иной звездной системы. Я думаю, такое возможно только при настоящей любви. Разве это не здорово?

Все три голоса попытались заговорить одновременно.

— Телепортация! — удивленно сказала доктор Арпин.

— Непосредственное общение мыслями, телепатия через неисчислимые световые годы пространства, — благоговейно проговорил любознательный голос.

— И чего оно хочет, Миррен? — осведомился Берт, забыв про свою вкрадчивость. Его голос был самым громким.

— Только заниматься любовью; в самом деле, совершенно испорченная малютка.

— Значит, ты просто взял и спознался с этой отвратительной тварью, так получается? И не подумал даже о моральных устоях, или о возможности заражения, или о своей ответственности перед нами, или о порученном тебе деле, или вообще о чем-нибудь? Просто взял и слегся с этим тошнотворным извращенцем?

— Мне тогда показалось, что это удачная мысль, — объяснил Энох.

— Так вот это была паршивая мысль, Миррен, что ты на это скажешь? И последствия не замедлят, об заклад побьюсь, не замедлят! Дознание! Нужно установить меру ответственности! — Берт снова орал. Доктор Арпин пыталась его успокоить.

В этот момент Энох услышал, как где-то взвыла сирена. Она донеслась до него через динамики в потолке вполне отчетливо, а мгновение спустя динамики отключили. Но за это мгновение звук сирены заполнил камеру для опросов, предупреждая своими завываниями о грозной опасности. Энох сидел нагишом в тишине и в темноте, напевая себе под нос и ожидая нового появления голосов. Он надеялся, что ему скоро позволят вернуться к своему киссальдианину.

Но голоса больше так и не возникли. Никогда.

Сирена взвыла из-за того, что отвратительная тварь исчезла. Ксеноморфологи, обследовавшие ее сквозь стекло с односторонней прозрачностью, выходившее из операторской кабины в изолированный бокс для проведения экспериментов, отвернулись всего на несколько секунд, чтобы принять из рук техника третьего класса по чашке дымящегося кофе со стимуляторами. Когда они повернулись обратно, бокс был пуст. Отвратительная тварь исчезла.

Люди забегали сужающимися кругами. Кое-кто попрятался по щелям и сделал вид, будто их там не было.

Три часа спустя отвратительную тварь обнаружили.

Она занималась любовью с доктором Мэрилин Хорнбек в чулане со швабрами.

Поначалу все контакты были сосредоточены в Центре Иновремени, глубоко под землей, поскольку киссальдианину требовалось некоторое время для акклиматизации. Но пока Берт, доктор Инез Арпин, любознательный тип, имя которого не имеет значения и все остальные, кто подпадал под определение хроноэкспертов пытались прочистить мозги, чтобы разобраться в странном развитии событий внутри Центра Иновремени, означенные события целиком вырвались из их рук.

Киссальдиане начали появляться повсюду.

Словно призванные некой безмолвной песнью времени и пространства (как в действительности дело и обстояло), отвратительные твари возникали из ниоткуда по всей Земле. Словно кукурузные зерна на сковородке, взрывающиеся вдруг дождем воздушной кукурузы: только что не было ничего (или много чего такого, что сходило за ничего) — и вдруг появлялся киссальдианин. Всякий раз он оказывался подле человеческого существа. А в следующий миг человеческое существо неизменно осеняла удачная мысль, что неплохо бы, хм, э, то есть, ну, как бы кое-чем с этим пришельцем подзаняться.

Монахи в шафрановых рясах, вошедшие в горную твердыню Далай-Ламы, обнаружили, что сей достопочтенный родник космической мудрости деловито ерзает по отвратительной твари. На его умудренном челе играла блаженная улыбка.

Международная конференция Создателей Кинофильмов про Насилие, проходившая в отеле «Бел-Эйр» в Беверли-Хиллз, была прервана, когда заметили, что Роман Полански находится под столом, очень сильно занимаясь любовью с тварью, на которую и смотреть-то не хотелось. Сэм Пекинпа ринулся вперед, изрыгая в адрес твари потоки брани. Это продолжалось, пока рядом с Пекинпа не материализовалась еще одна не менее отвратительная тварь и режиссер не упал на нее со стоном.

Посреди телепередачи Кармелита Поуп, Дино Шор и Мерв Гриффин оторвали взгляды от красного циклопьего глаза камеры прямого эфира, заметив вдруг отвратительных тварей, после чего разоблачились и приступили к делу, чем существенно понизили свой и без того пошатнувшийся рейтинг.