Гостиница размещалась в приземистом аляповатом здании, состоявшем из нескольких соединенных брусьями хижин, расположенных в форме звезды. На той стороне бухты виднелись далекие темно-синие холмы.
Внезапно похолодало. Мы с Леддером выбрались из машины, и он показал мне свой дом.
— Поужинайте и приходите.
Я кончил есть в половине восьмого и вышел на улицу, под колючий ветер. Было темно, и звезды в небе казались похожими на льдинки, в вышине горело бледное северное сияние.
Светлые окна в доме Леддера были затянуты оранжевыми шторами. Я постучал в дверь. Открыл мне сам хозяин, рядом с ним стояла маленькая девчушка, в комнате болтали две женщины. Леддер представил меня, и я испытал чувство неловкости, поскольку надеялся поговорить с ним наедине. Комната была слишком жарко натоплена и полна модной мебели в ярких чехлах.
Леддер повел меня в каморку под лестницей.
— Извините за беспорядок,— сказал он. — Я тут как раз ставлю новую аппаратуру. Вот, возьмите!
Я взял лист бумаги, на котором было написано: «Данные о британской радиостанции G2STO».
— Я писал это, зная, что Бриф мертв,— с извиняющейся улыбкой пояснил Леддер.— Кроме того, мне было неизвестно имя вашего отца. Знай я его, все имело бы другой смысл.
Я посмотрел на листок, гадая, при чем тут фамилия отца.
— Он следил за частотой Брифа.
— И не только он, — ответил Леддер.— Но это ничего не значит.
— Как тогда объяснить сеанс связи двадцать шестого сентября, когда отец запросил аварийную частоту Брифа? Разве это не доказывает, что он следил за экспедицией?
— У Брифа был передатчик ограниченного радиуса.
— Но отец все равно следил. Вы это знали, а в отчете написали, что G2STO не могла принять сигнал. Почему?
— Слишком много потребовалось бы совпадений. Во-первых, Бриф был мертв, во-вторых, речь можно вести только о шальном приеме. В-третьих, с чего бы вдруг вашему отцу дежурить у аппаратуры именно в этот час?
— А почему бы и нет? Совпадений много, это верно, но они вполне могли иметь место.
— Господи! — раздраженно воскликнул Леддер. — Самолет потерпел аварию четырнадцатого вечером. Мы держали постоянный прием до двадцать шестого, когда бросили поиски. И не только мы, но и станции ВВС и правительства. И вот спустя трое суток после того, как мы прекратили слежение, G2STO заявляет о связи! Даже если Бриф был в эфире, вашему отцу пришлось бы сидеть у приемника трое суток. Невероятно!
— Он был парализован, пояснил я. — Ему больше нечего было делать.
— Извините... Нам ничего о нем не сообщили.
— Значит, вы не знаете, что он умер тут же после приема радиограммы?
— Нет. Теперь я понимаю, почему вы здесь.
— Радиограмма убила его.
— А я-то считал его сумасшедшим. Видимо, из-за вопросов, которые он мне задавал. Если бы я знал его имя, то понял бы, куда он клонит.
Я снова заглянул в листок. Отец спрашивал Леддера, упоминал ли Бриф в своих передачах какое-то Львиное озеро, просил разузнать о нем у Лароша и передать ему потом, как реагировал пилот на этот вопрос.
— Он объяснил свою просьбу? — спросил я.
— Нет. И вообще вопросы эти чертовски странные, я вам уже говорил. По крайней мере, некоторые из них.
15 сентября отец поинтересовался, почему Бриф так спешил добраться до квадрата С2 и где находится этот квадрат. 23 сентября он спросил, кто такой Ларош и помнят ли канадские геологи экспедицию 1900 года в район озера Атиконак. Леддер ответил, что экспедицию до сих пор вспоминают.
Я сложил лист и спросил:
— Квадрат С2 находится в районе Атиконака?
— Конечно, Леддер кивнул. Первая партия высадилась прямо на берегу. Почему он так интересовался Атиконаком и Львиным озером?
— Не знаю, — пробормотал я — Мать, наверное, в курсе.
— Но все эти вопросы имеют для вас какой-то смысл, не правда ли?
— Это долгая история,— только и смог сказать я.
— Эх, что ж я не догадался посмотреть по справочнику его имя! — воскликнул Леддер. Мне и в голову не пришло...
— Что не пришло? — Я был вконец сбит с толку.
— Что его имя имеет такое большое значение. Знай я, что это Джеймс Финлей Фергюсон... Они были родственниками, да?
— Кто?
— Ваш отец и тот Фергюсон, которого убили в районе Атиконака в девятисотом году?
Я вытаращил глаза. Так вот, значит, в чем дело! Экспедиция девятисотого года...
— Там что, был какой-то Фергюсон? — спросил я.
— Ну разумеется. Джеймс Финлей Фергюсон.— Леддер смотрел на меня так, будто теперь я производил впечатление душевнобольного. — Вы ничего об этом не знали?
Я покачал головой. В мозгу моем промелькнули обрывки детских воспоминаний: страхи матери, постоянное увлечение отца Лабрадором. Так вот она, причина?
— Отец никогда ничего не говорил, обескураженно ответил я.
— Почему так? Что за родство между ними, как вы думаете? Наверное, отец и сын. Выходит, тот Фергюсон ваш дед?
Я кивнул. По всей видимости, это бабка нарекла отца Джеймсом Финлеем. Он родился как раз в 1900 году. Я рассказал Леддеру о секстанте и других реликвиях, о своей бабке, которая явилась однажды ночью ко мне в спальню.
— Наверное, она приходила, чтобы поведать мне всю эту историю, — закончил я.
Теперь все становилось на свои места.
— Вы можете подробно рассказать мне о той экспедиции? — спросил я. Что стряслось с Фергюсоном?
— Я почти ничего не знаю. Так, самую малость со слов Тима Бэйрда. В тайгу ушли двое белых, без индейцев. Один был геологоразведчиком, второй следопытом. Кончился этот поход трагически: следопыт едва выкарабкался, геолог погиб. Звали его Фергюсон.
— И он искал золото?
— Не знаю, этого мне не говорили. Странно, что отец никогда не рассказывал вам, — добавил Леддер, и я понял, что он нее еще сомневается.
— Он утратил лир речи...
— Но ведь можно было и написать.
— А что это за Тим Бэйрд? Родственник погибшего Билла Бэйрда? Что еще он вам рассказывал? Назвал он имя второго участника похода? Сказал, куда и зачем они направлялись?
— Нет. Но почему ваш отец молчал?
— Из-за мамы. Наверное, обещал не впутывать меня. Судя по всему, она ненавидела Лабрадор, — добавил я, вспомнив сцену на перроне.
И вот я здесь, на Лабрадоре...
— Вы спрашивали Лароша о Львином озере?
— Нет, не было случая. Ваш отец вел журнал?
— Конечно,— я подал ему свой листок.— Вот его записи, касающиеся Брифа.
— Странно,— пробормотал Леддер.— Некоторые заметки кажутся вполне осмысленными, другие — белибердой. Вот, например, эта: «Ларош? Нет, невероятно. Я схожу с ума». Что он имел в виду?
Я покачал головой.
— Или вот эта, от двадцать шестого сентября, когда Ларош добрался до людей: «Ларош? Невозможно». Покажите-ка сами журналы.
Я протянул ему стопку тетрадей. Увидев рисунки и каракули, Леддер улыбнулся.
— Совсем как в моих блокнотах,— сказал он, и в этот миг я начал испытывать симпатию к нему.
— Что за человек этот Ларош? — спросил я, вспомнив о сомнениях, охвативших Фарроу и заставивших меня посмотреть на радиограмму с другой точки зрения…
— Ларош? Понятия не имею. Французский канадец, но вроде неплохой парень. Высокий, волосы с проседью. Да я и видел-то его всего один раз. Я дружил с Тимом Бэйрдом, братом погибшего Билла.
Леддер умолк и заглянул в журнал. Тот был открыт на странице с записью: «Ищите узкое озеро со скалой в форме...»
— В форме чего? — задумчиво пробормотал радист. Я не ответил.
— Рисунки львов,— продолжал он.— Интересно, знает ли Ларош о Львином озере? Может быть, запись кончалась словами «со скалой в форме льва»? Вот изображение львиного туловища, словно изваянного из камня, а здесь еще одно. Вы говорили что-то о карте Лабрадора над столом вашего отца. На ней было отмечено Львиное озеро?
— Да, отец наметил его карандашом между Атиконаком и Жозефом.
— Квадрат С2 в том же районе. Черт возьми! Мы ничего не потеряем, если сообщим об этом властям. Куда полетит отсюда ваш самолет?