Торжество демократического вождя хуннов и кулов Ши Лэ продолжалось всего четыре года. За это время он успел только соорудить для себя роскошный дворец в городе Е, который сделал своей столицей. В 333 г. Ши Лэ тяжело заболел, и Ши Ху, приняв командование дворцовой стражей, запретил входить к больному всем, даже министрам и родственникам. Сыновья основателя династии, Ши Хун и Ши Кан, командовали войсками в провинциях. Этим воспользовался Ши Ху. Не дожидаясь последнего вздоха своего государя и названого брата, он арестовал сановников империи и верных советников умирающего императора. Видя, к чему клонится дело, наследный принц отрекся от престола, но Ши Ху не принял его добровольного отречения, а низложил принца как «недостойного престола».

Похоронив прах Ши Лэ не в роскошной гробнице, которую тот соорудил для себя, а в соседней долине, Ши Ху объединил в своих руках все высшие должности и уволил всех старых соратников Ши Лэ, заменив их своими приверженцами. Императрица обратилась к своему сыну Ши Кану с вопросом, что ждет ее и его. Тот ответил: «Гибель!» и просил разрешения матери на восстание. Однако они ничего не успели, так как оба были схвачены и казнены. В ответ на зверства и произвол восстали царевичи: Ши Шэн — а Чанъани, и Ши Лян — в Лояне. Ши Ху, разбив Ши Ляна, казнил его, а доблестный Ши Шэн был убит своими же воинами, доставившими его голову Ши Ху. Воины без традиций предпочитали военного вождя законным наследникам, ибо само понятие закона заменилось категориями силы и выгоды.

Вскоре был казнен отрекшийся наследник, принц Ши Хун, после чего Ши Ху объявил себя временным правителем[137], а затем просто императором Младшей Чжао. Опорой его власти была армия, и только армия. На трупах аристократии и военной демократии установилась омерзительная, беспринципная тирания, возглавленная свирепым дикарем. Однако с комплектованием армии у Ши Ху было неблагополучно. Главная военная сила страны — хуннские всадники — наполовину погибла в гражданской войне, и армию пришлось пополнять китайцами. Эти последние были отнюдь не трусы, но меньше всего стремились положить свою жизнь ради хуннского завоевателя. Отсюда понятно, что боеспособность огромных армий была ничтожна. Повелитель Северного Китая не смог покорить не только Южный Китай, но даже небольшое княжество Лян в современной провинции Ганьсу. На его счастье, табгачское ханство переживало очередной период цареубийств (отцеубийств и братоубийств), причем уцелевшие князья искали помощи и спасения в Младшей Чжао. Благодаря этому Ши Ху мог быть спокоен за свою северную границу, но на востоке росла мощь Муюнов, и борьба с ними представлялась весьма нелегкой задачей. А при дворе южнокитайской империи Восточная Цзинь шла подготовка к освобождению захваченных хуннами территорий. Сразу же после переворота Ши Ху, в 334 г., южнокитайская армия напала на Младшую Чжао. Однако грабежи южнокитайских войск, укомплектованных, кроме природных китайцев, южными инородцами мань (народ тайской группы), юэ (народ малайской группы), лоло (народ бирманской группы) и т.д., вызвали возмущение населения освобождаемых областей. Лишенная поддержки народа, китайская армия в 339 г. потерпела поражение при Чжучэне (Хубэй) и откатилась на юг[138].

Но с другим китайским соседом, княжеством Лян, образовавшимся в Ганьсу в 313 г., Ши Ху не смог справиться, тем более что ему приходилось держать большие силы при дворе ради собственной безопасности. Их надо было откуда-то почерпнуть.

Ши Ху нашел выход. Китайские обычаи предписывали мобилизацию девушек для службы во дворце императора. Чем пышнее был двор, тем больше дочерей отрывалось от родителей и привлекалось во дворец, где им было по существу нечего делать. Ши Ху имел 10 тыс. таких девиц. Из них выбрали тысячу, обучили стрелять из лука с земли и с седла, одели в форму из шелка и бархата и создали полк амазонок — личную стражу царя[139]. В верности женской гвардии сомнений не возникало, но китайцев такое необычное войско шокировало. Им показалось, что это оскорбление Неба, т.е. естественного порядка вещей. Поэтому засуху, поразившую Северный Китай, они рассматривали как проявление справедливого гнева Неба.

Население роптало, но Ши Ху не обращал на это внимания. На восстановление роскошных дворцов в столицах и на службу в армейских обозах мобилизовали три пятых всех мужчин-крестьян, причем каждый мобилизованный должен был внести 15 ху риса и 10 кусков шелка. Для развлечения командиров хуннской армии поля, сады и пастбища обращали в охотничьи угодья, причем браконьерство со стороны китайцев каралось смертью. Произвол судей не имел ограничений. «Если чиновник требовал у простолюдина красавицу-дочь, или хорошего быка, или лошадь и не добивался успеха, он стряпал против него ложное обвинение в браконьерстве... Ни один человек не был спокоен за свою жизнь и жизнь близких»[140].

Да, китайцам под владычеством варваров было так же скверно, как хуннам под властью Китая. Видимо, этим народам, столь различным по определяющим этническим признакам, лучше было жить отдельно друг от друга. Но ведь ситуация, приведшая хуннов в Китай, сложилась за 300 лет до описываемой трагической эпохи по инициативе китайцев[141].

Итак, обе ветви хуннского народа, проникшие в Китай и победоносно в нем утвердившиеся, оказались нежизнеспособными. Трудно считать это случайностью. Даже если гибель хуннской аристократии рассматривать как следствие военного поражения, то ведь и оно было чем-то вызвано и обусловлено. Еще удивительнее то, что победившие хуннские кулы оказались на положении подневольной военной стражи, удерживая многомиллионный китайский народ от расправы с ними. Это было изнурительное состояние постоянной готовности к неизвестной опасности, которая не могла не быть грозной. Весело было только во дворце царя, да и то, как мы увидим, не очень. Победа не принесла хуннам счастья.

А вместе с тем за пределами империи Младшая Чжао, в Ордосе, кочевали хунны, не перешедшие границу Китая. Во времена Лю Юаня эти хунны участвовали в освободительной войне, и даже есть предположение, что основатель этого княжества, Гао Шэн-юань, на самом деле не кто иной, как Лю Сюань, друг и вдохновитель Лю Юаня[142]. Они сохранили кочевой быт и свои природные качества. Недаром китайцы пишут о них: «Все были люди смелые, храбрые и любили бунтовать»[143]. А вот хунны, покинувшие родные степи, уже во втором поколении изменили свой этнический облик.

Но прежде чем обратиться к анализу глубоких причин этнического метаморфизма, посмотрим, чем была богата эпоха Ши Ху, начатая столь кроваво. Тогда у нас будет достаточно данных, а поставленный ныне вопрос, оживив интерес к проблеме, поможет их собрать воедино.