Приобретения Тоба Гуя на юге и потери на севере поставили табгачскую орду в совершенно непривычное положение. Кочевники утеряли степь, но оказались господами многолюдной земледельческой страны. Нужно было примениться к новым условиям. В подобных ситуациях способ был всегда один — феодализм как институт[310].

Но прежде чем табгачи пришли к этому выводу, они перепробовали несколько возможностей приспособления орды к господству над культурной страной, сопряженного со стремлением возможно большего сохранения своих кочевнических обычаев. Этот процесс нашел свое выражение в реформах Тоба Гуя[311].

Еще в 394 г., до победы над муюнами, Тоба Гуй создал земледельческие военные поселения, в которых табгачи в принудительном порядке обучались у китайцев возделыванию проса. В восьми аймаках, на которые разделялось коренное табгачское население, были назначены инспектора по земледелию. В зависимости от урожая табгачские земледельцы награждались или наказывались.

Победа над муюнами в 396 г. и приобретение богатых территорий поставили перед табгачским ханом проблему их использования. В 398 г. Тоба Гуй раздавал «новому народу» земельные участки и коров, т.е. стремился восстановить в завоеванных областях хозяйство, разрушенное войной. Естественно, он собирался получить с новых подданных налог, однако это еще трудно рассматривать как феодальное обращение свободных крестьян в крепостных, так как сами табгачские кочевники в это время несли государственные повинности. Из этой затеи ничего не получилось; это видно из того, что уже в 410 г. Тоба Сэ стал селить на своих опустелых землях китайцев, ранее бежавших из-под власти кочевников и возвращавшихся домой, на условиях надельного землепользования. Так был сделан первый шаг примирения кочевой орды с китайским оседлым населением. Эти мероприятия избавили табгачей от необходимости заниматься земледелием. Фискальные мероприятия 413 г., когда был установлен налог: с 60 дворов — 1 строевая лошадь, и 421 г.: от 100 голов рогатого скота — 1 строевая лошадь, показывают, что табгачи вернулись к привычному занятию скотоводством[312]. Затея Тоба Гуя, имевшая целью создать земледельческую орду из военнопоселенцев, последствий не имела.

Вместо того чтобы организовать собственное табгачское земледелие, Тоба Гуй восстановил для китайского населения своей державы китайский земельный налог и промысловую подать. Это позволило его преемникам сохранить большую часть своего племени как постоянную армию с пожизненным сроком службы. Можно ли считать такую ситуацию феодальной? Ни в коем случае! Это не что иное, как попытка стабилизации варварской орды, разумеется, обреченная на неудачу, как и любая попытка приостановки исторического процесса. Табгачские всадники еще не были феодалами, а китайских крестьян нельзя считать крепостными на том только основании, что они вносили налог государству на содержание армии.

В 398 г. при провозглашении империи Тоба Гуй перевел в свою столицу Пинчэн (в Шаньси) из различных областей свыше 100 тыс. семейств (цифра условна, но, видимо, близка к истине), среди которых было много ремесленников. Последние были закреплены за казной: частным лицам не дозволялось иметь рабов-ремесленников. За нарушение этого закона полагалось поголовное истребление виновного рода. Дети ремесленников в обязательном порядке наследовали занятие и профессию родителей.

Можно ли считать ремесленников государственными рабами? В европейском понимании слова раб — нет! Это были люди, закрепленные за местами работы, но охраняемые законом, не подлежащие купле и продаже. Это чисто кочевая форма зависимости. Такие же ремесленники были через 200 лет у тюркютов. Они назывались кул,что переводят как «раб», но этот перевод не адекватен[313].

А настоящие рабы у табгачей тоже были — военнопленные и преступники. Существовало и долговое рабство. Рабов использовали сначала в качестве домашней прислуги, впоследствии — на земледельческих работах, причем рабам давался для обработки такой же надел земли, как и свободным крестьянам. Это показывает, что рабовладение не привилось у табгачей, ибо не развилась работорговля, без которой рабовладение неминуемо вырождается в колонат.

Чрезвычайно важным мероприятием Тоба Гуя был закон о престолонаследии. У всех сяньбийских племен положение женщины было очень высоким. Ханша имела подчас решающее влияние на государственные дела, а ее родные проникали в органы правления. Отсюда возникала постоянная борьба за власть между родами хана и ханши. Чтобы избежать этой системы ограничения ханской власти, при преемниках Тоба Гуя была введена практика убийства ханши после объявления ее сына наследником престола. В результате знатные табгачи старались не отдавать дочерей в императорский гарем, и ханам приходилось брать в жены чужестранок или пленниц. Это привело к отчуждению хана, ставшего императором, от своей аристократии и определило возможность китаизации табгачей сверху, ибо на замену табгачских родовичей во дворец приходили чуждые им китайцы — родственники цариц.

Однако без своей знати ханы не могли и не хотели обходиться. Для нее они создали систему чинов по китайскому образцу, но, в отличие от китайских, должности и титулы были наследственными. Это был еще не совсем феодальный институт, но решительный шаг к нему. Распределение произошло в 404 г.

Первые четыре ранга, носившие китайские названия ван, гун, хоуи цзы,принадлежали аристократам по праву рождения:

Ваны

10 человек

получили в управление большой округ

Гуны

22

малый округ

Хоу

79

большой уезд

Цзы

103

малый уезд

Следующие пять рангов — служилое дворянство, военные и чиновничество — состояли при вельможах. Вану полагалось 200 человек, гуну от 100 до 50, хоу — 25 и цзы — 12 чиновников. Вначале эта система действовала только на завоеванных территориях, но в 417 г. она была распространена на табгачские кочевья. Там было создано «Управление старшин шести аймаков», причем старшины получили титул гун.

Несмотря на то, что этот аппарат был скопирован с бюрократической системы империи Цзинь, наследственность должностей придала ему характер, позволивший ему перерасти в феодальную систему. На первых порах знатность подразумевала обеспеченность, но не богатство. С течением времени вельможи стали сосредоточивать в своих руках земли, которые превратились в латифундии.

Делались попытки учредить и ленные владения. После разгрома Хэси цзюйкюю Ухою была пожалована западная окраина современного Ганьсу и город Сучжоу на условии лояльного управления его собственной страной. Та же самая мера в 439 г. была применена к князю Уду, Ян Бао-цзуну, которому были «пожалованы» его родина и высокий военный чин[314] Этим способом какой-то прожектер из числа советников Тоба Дао хотел организовать управление завоеванными окраинами, а это и есть известная всем ленная система, без которой немыслим юридически оформленный феодализм[315].

Однако то, что блестяще привилось в Западной Европе, в Северном Китае оказалось мертворожденным. Племенные вожди, которых правительство империи Тоба-Вэй стремилось превратить в феодалов, не понимали, чего от них хотят. Будучи князьями, они остались членами рода, установления и интересы которого воспринимались ими как очевидный императив. Они не могли предать своих соплеменников, потому что тем самым они предавали бы себя. Им просто в голову не приходило, что можно отказаться от своей среды и кровных взаимоотношений, потому что эта среда была для них воздухом, без которого организм гибнет. Их нельзя было подкупить, ибо шелка и золото имели для них лишь потребительскую ценность. Так, при избытке шелка, когда у всех ханских жен было по халату, излишек отдавался женам сановников, боевых командиров и, наконец, отличившихся воинов. Ну как можно было растолковать такому князьку, что он должен блюсти интересы чужеземного завоевателя в ущерб своим родственникам?