Без лишней скромности я буду говорить не об «Университетской жизни», а о своих с нею взаимоотношениях. Для меня это была веха, и очень важная.

«Университетская жизнь» — это как первая любовь. Первая моя публикация в самой настоящей газете (до того были только стенгазеты) произошла именно здесь, в УЖ N 8 за 15 октября 1972 года. Это была филиппика против деканата, посылающего студентов убирать мусор и не выдающего при этом спецодежды. Хотя заметка была опубликована в КВЧ (Клубе веселых чудаков), она была вполне дубовая. Юмором там и не пахло. К тому же я скрылся под псевдонимом «Группа студентов из М-21, М-22».

Следующие статьи были уже приличнее, и в 1973 году я публиковался едва ли не в каждом номере «УЖ». Правда, у редакторов были свои понятия о стиле, и они мои тексты безжалостно кромсали. Ну ладно бы, если бы выбрасывали что-то, а то ведь вставляли свои слова, стёртые, казённые. Меня это ужасно мучило, и многие свои тексты тех времен я не могу читать без содрогания. Правда, в те годы я особым мастерством не отличался, но и тогда не смог бы написать «не оставив о себе интересных впечатлений» или «скучно вспоминать свои лучшие годы». Я бы скорее удавился, но так бы не написал. Однако эти строки напечатаны и подписаны моим именем.

Вот, кстати первый мой рассказ (чуть было не напечатанный в «Университетской жизни»), который я написал на третьем курсе. После редакторской правки он выглядел настолько ужасно, что я отказался его публиковать. Образец тогдашней цензуры я, кстати, сохранил в назидание потомкам. Всё, зачёркнутое в тексте, было зачеркнуто редактором (прошу при верстке сохранить оформление). В квадратных скобках дан текст, вставленный редактором.

Леонид Колкин, студент первого курса КГУ, человек жизнерадостный и румяный, наслаждался благами цивилизации. Колхоз был позади. И каждая городская мелочь радовала глаз. Простирался перед Колкиным нанизанный на троллейбусные провода проспект Мира. С сытым гулом прожужжала мимо трудолюбивая пчёлка «медвытрезвителя». Прохожие шарахались из-под автомобилей, как глупые куры. Вялые [Добродушные] старухи[шки]рекламировали «Спортлото». На углу Мира и Перенсона помятый [странный] гражданин в шляпе цвета подгоревшей яичницы скандалил с автоматом, продающим газированную воду. На пинки прибор отвечал нецензурным бурчанием, но воды не давал.

Всё это было близко сердцу студента первого курса. Он откушал рыбного беляша, потолкался в очереди за пивом[у киоска «Союзпечати»], перешёл улицу в неположенном [положенном] месте и почувствовал себя полноценным горожанином.

Замызганная дверь магазина «Мясо-рыба» нехотя приоткрылась и поглотила толпу домашних хозяек. Три часа. Колкинское сердце сладко заныло. В полчетвёртого он обещал быть у Зои.

И так далее.

Ну, каково? Неслабо поработал маленький человек с большими ножницами? Правда, сейчас я вижу, что рассказ и до правки был слабым и искусственным. Слава Богу, что его не напечатали, меньше щеки гореть будут.

Кстати, сейчас, когда я сам стал главным редактором журнала ON LINE, я кромсаю тексты еще безжалостнее, но в другую сторону: серые и безграмотные тексты пытаюсь довести до живого и читабельного вида. Авторы на меня тоже нередко обижаются. В общем-то, они правы…

А еще я как-то раз был редактором УЖ. А что, вы этого не знали? Ну, слушайте! Редакторы у нас тогда менялись со скоростью 24 кадра в секунду. И вот как-то старого редактора выгнали, а нового не успели принять. Меня вызвали в партбюро и предложили временно возглавить университетский орган печати. Третьекурснику матфака предложили! Этой сейчас куда ни кинь, все главные редакторы, с образованием и без. А в годы застойного застолья… Это ж все-таки идеологическое оружие, и вдруг его доверяют восемнадцатилетнему балбесу, беспартийному к тому же! Меня даже освободили для этого от занятий, виданное ли дело! Правда, я и так проводил в редакции гораздо больше времени, чем на лекциях, и выпустить газету мне было гораздо проще, чем, положим, взять какой-нибудь интеграл.

Я взялся за дело с энтузиазмом, собрал и отредактировал материалы и смакетировал обе полосы (этому меня в своё время научила Лена Дубровина, зам. редактора, славная тихая черноволосая девушка. Лена, ау, где ты?). Пора было сдавать номер в печать, но тут приняли-таки нового редактора. Он, конечно, мой номер зарубил и сделал свой.

Вышел у нашего курса конфликт с одним преподавателем, назовем его Г.С… Г.С. предмет знал слабо, но зато бесконечно придирался по поводу дисциплины. Женька Лейнартас с невинным видом он подсказывал Г.С., когда тот запутывался в объяснениях, а то и вообще выходил к доске и заканчивал доказательство за него. В ответ Г.С. пачками выгонял студентов с лекции. Конфликт разгорался, мы требовали сменить преподавателя, но деканат бездействовал. Тут-то я и прикололся: написал заметку в УЖ, внешне безобидную и даже хвалебную, стилизовав её под серятину, заполнявшую тогдашние газеты. Однако каждая фраза имела второй смысл, понятный только матфаковцам и для Г.С. очень обидный. Вот небольшой фрагмент этой заметки:

Г.С. очень популярен среди студентов математического факультета. Он прост в обращении, а всем, особенно первокурсникам, приятно поговорить с преподавателем «на равных».

Славится Г.С. и своей манерой ведения лекции. Это уже не лекция, а беседа преподавателя со студентами. Студенты активно участвуют в лекции, помогают вести доказательства, засыпают вопросами. Очень много получаем от этих лекций мы, студенты, и сам Г.С. Он постоянно совершенствуется, оттачивает свое мастерство.

Заметку я опять-таки пустил анонимно, подписав ее «студенты третьего курса матфака». Впрочем, студенты третьего курса матфака были в курсе затеи, и одобрили ее продолжительным ржанием. Редактор подвоха не заметил и пустил заметку в набор (я так стилизовался под соцреализм, что статья пошла без правок: редчайший случай!). Однако, уже в гранках, её случайно увидел наш декан, Валентин Алексеевич Сапожников. Он приволок эту заметку на матфак и сказал, ухмыляясь в бородку:

— Лихой ты мужик, Бабий! Но заметочку-то я твою тормознул!

На том дело и кончилось. Преподавателя, наконец, заменили, конфликт угас. Это к вопросу о действенном влиянии прессы на жизнь.

Кончаю. Страшно перечесть. Вместо юбилейной лирики получился рассказ о том, как злобные редакторы отравляли жизнь юному таланту. На самом деле, конечно, все было не так. Для меня, дремучего провинциала, редакция УЖ была всем: и школой, и отдушиной. Какая жизнь кипела в тесной комнатенке на Маерчака, 6, как мы острили там, попивая чаек и какие витали творческие замыслы! Да, редакторы уродовали мои тексты, но зато и научили многому. Например, искусству написать ровно столько строк, сколько нужно, искусству брать интервью, да той же журналистской этике, наконец! Когда через пятнадцать лет я окончательно переквалифицировался из физиков в лирики, то среди пишущей братии был не новичком и чужаком: пригодилась закваска, приобретенная в УЖ!

С серебряным юбилеем, родная газета! Надеюсь, что будет еще и золотой юбилей, что-нибудь расскажу еще. Ведь историй из жизни УЖ семидесятых — уйма, а места на полосе мало. Надо же и другим дать слово…

₁₉₉₇