— Все здесь! — ответил инженер и стал открывать портфель.

— Превосходно! — остановил его Путилин. — Но я в технике мало смыслю. Нужно пригласить нашего консультанта. Какой срок вы можете дать мне на переговоры с некоторыми лицами — с условием, что за время вы к другим капиталистам не будете обращаться?

— Неделя вам будет достаточна? Или две?

— Много! Я люблю делать дела быстро. Сегодня у нас, — он взглянул на календарь, — четверг. Завтра и послезавтра я повидаюсь с некоторыми приятелями и поговорю со своими коллегами по правлению — не выдавая деталей вашей идеи, а только суть. Хотите, в воскресенье в 11 часов утра в помещении нашего банка устроим ваш доклад перед узким кругом лиц, которые заинтересуются предприятием? Со сметами и планами, как следует. А в понедельник, если сойдемся, заключим договор, если нет — вы свободны предлагать ваши проекты другим лицам.

— Прекрасно. К воскресенью приготовлюсь. И думаю, что мы сойдемся. Идея слишком хороша, а средства не так велики. И мои требования также не чрезмерны.

— Очень рад слышать. Итак, воскресенье, 11 часов утра, в банке. Банк закрыт, но вы звоните — и прямо ко мне в кабинет. Адрес банка: Невский, 15.

— Знаю! — кивнул Ельников. — Буду аккуратен. Мое почтение.

Он поднялся, пожал руку банкира и крупными шагами пошел к двери. Путилин, нажав кнопку звонка, проводил его до прихожей. Это было большое внимание с его стороны. Специалист по глубоким шахтам произвел благоприятное впечатление.

В назначенный день и час в большом кабинете Путилина, выходившем окнами на Мойку, собралось десять представителей плутократии северной столицы, сумма личных капиталов которых, наверное, превышала 500 миллионов. Эти деньги были вложены во всевозможные предприятия, так что дать сразу 7 миллионов на новое дело они бы не могли. Зато при их содействии можно было пустить в ход любое предприятие, хотя бы железную дорогу к Северному полюсу или фабрику для превращения воздуха в топливо. В их руках были главные банки страны, столичные биржи, реклама, несколько газет, связи в различных правительственных учреждениях, от которых зависело разрешение предприятия. Противодействие одного из этих финансистов могло бы сильно повредить успеху дела — поэтому все они были приглашены Путилиным. Одиннадцатым членом собрания был инженер Фролов, технический консультант одного из банков, занимавшегося горными предприятиями, а двенадцатым — виновник всего, Ельников. Последний раскладывал на большом столе, за которым обычно заседало правление банка, свои чертежи, планы и сметы.

Когда все разместились вокруг стола на массивных дубовых креслах. Ельников, стоявший между Путилиным и Фроловым, начал свой доклад. Он предпослал ему несколько цифр о стоимости различных родов топлива, ложащейся тяжелым бременем на всякого рода технические предприятия, указал на малую вероятность понижения цен на горючие материалы в ближайшие годы, затем познакомил собрание в общих чертах с гипотезами о внутреннем состоянии земли, законами повышения температуры при углублении в земную кору и, наконец, изложил план предлагаемого предприятия, закончив справками о его стоимости и вероятной доходности.

Банкиры слушали сначала рассеянно, затем заинтересовались, и конец доклада Ельникова, для них наиболее важный, был выслушан с полным вниманием. Некоторые делали заметки на бумаге, лежавшей перед каждым, или в своих блокнотах.

Когда Ельников кончил, Путилин сделал короткое резюме и предложил собранию высказаться. Сидевший напротив него Зегевольд, русский голландец неимоверной толщины, не помещавшийся в кресле и расположившийся на двух стульях, спросил жирным басом:

— А скажите, пожалуйста, почему такую простую идею, обещающую такие выгоды, давно уже не осуществили американцы или англичане? Не говорит ли это о том, что ваше предприятие технически слишком трудно?

— Я думаю, — возразил Ельников, — что многие изобретения кажутся нам простыми, когда они уже осуществлены. И мы удивляемся — как это люди не додумались раньше! Например, электрическая лампочка — что может быть проще? Или телефон, кинематограф, аэроплан. Когда изобретение становится своевременным, необходимым, так сказать, носится в воздухе — оно и является. Аэроплан изобрел еще Леонардо да Винчи, но это было несвоевременно, и только мы, 400 лет спустя, увидели его в воздухе. Вспомните, с каким недоверием были встречены первые пароходы, локомотивы! Идея использования земной теплоты, наверно, приходила в голову инженерам XIX в. Но топливо было дешево, запасы его казались огромными, и эта идея являлась несвоевременной. А теперь везде ищут уже белый уголь, т. е. силу падающей воды, чтобы заменить им черный уголь, который становится все дороже. Запасы истощаются, требования растут. А теплота земли имеется везде, даже под этим столом. И на глубине, доступной для современной техники. Я уверен, что если не у нас, то в Америке в ближайшие годы моя идея будет осуществлена кем-нибудь другим.

Пудерман, маленький и тощий, за 15 лет выдвинувшийся из биржевых зайцев в финансовые тузы, задал другой ехидный вопрос:

— Положим, шахту выкопали, котлы поставили. Но если извлекать из земли тепло из года в год в одном месте, разве оно, наконец, не израсходуется? А тогда вода в котлах уже кипеть не будет, ваше предприятие лопнет, как мыльный пузырь.

— Сравнительно с величиной наших котлов запасы тепла в земле можно считать неисчерпаемыми. К охлаждаемому месту тепло будет притекать со всех сторон из глубин и будет возмещать потерю. Но допустим, через много лет наступит даже охлаждение. За это время предприятие вполне окупится. Затем нужно будет углубить ту же шахту еще на 200–300 м и переставить котлы вниз. Только и всего.

Другие попросили еще некоторых разъяснений. Затем Фролов поставил ряд вопросов технического характера. Он интересовался, между прочим, тем, не будет ли пар, проводимый из шахты, слишком охлаждаться, проходя 2000 м по трубам вверх, даже если трубы будут хорошо изолированы.

Ельников заметил, что можно поставить в промежутках подогреватели, но лучше всего устроить силовую станцию не на поверхности земли, а в большой камере возле шахты, недалеко от котлов и подавать вверх уже не пар, а электрический ток, который и будет приводить все машины промышленного города в движение. Это будет самое простое. Он разъяснил также, как люди будут работать при высокой температуре на дне шахты, когда последняя достигнет уже значительной глубины, а также при надзоре за котлами и машинами, когда все будет готово.

Наконец, вопросы были исчерпаны. Фролов дал заключение, что предприятие осуществимо. Финансисты углубились в просмотр смет, некоторые передавали их друг другу, обмениваясь замечаниями. Выгодность дела казалась бесспорной. […].

— Аркадий Егорович, — обратился Путилин к Ельникову, — имеете ли вы в виду место, пригодное для вашей шахты, вне русских пределов, где-нибудь в Азии, и притом подходящее для города-сада, не в пустыне или какой-нибудь тундре?

— К счастью для проекта, такое место имеется, — ответил инженер. — И даже не одно, а два, недалеко от русской границы.

— Великолепно! Я думаю, господа, выбор одного из этих мест мы предоставим нашей комиссии, которая также выяснит с Аркадием Егоровичем все условия передачи им своего проекта в наше распоряжение?

— Конечно, конечно! Разумеется! — послышались голоса.

— А в комиссию пусть войдут все желающие посвятить некоторое время разработке плана, не так ли?

С этим предложением все также согласились, и в комиссии пожелали принять участие Путилин, Зегевольд, Функельштейн и еще один из банкиров, а Фролов вошел в нее в качестве консультанта. Лист предварительной подписки, пущенный Путилиным по столу, сразу дал 4 миллиона с небольшим.