Ядерный реактор был отключен. Вентиляционная и электрическая системы не работали. На панели горела лишь одна лампочка, подтверждающая, что компьютер занят какими-то расчетами. Двойные двери ангара, в котором стоял вертолет, открывались и закрывались автоматически, а следовательно, попасть туда не представлялось никакой возможности. В радиоприемнике и видеофоне царила мертвая тишина. Телетайп остановился.

Но компьютер трудился вовсю.

Бурке подошел к микрофону и дважды нажал красную аварийную кнопку на панели.

— Внимание! — громко проговорил он. — Ядерный реактор остановлен, и все системы, за исключением твоей собственной, лишены энергии. В чем дело?

Ответа не последовало, но лампочка продолжала гореть ровным светом.

— Упрямая скотина, верно? — сказал Кэри, не меняя своей небрежной позы.

Бурке не обратил на него никакого внимания и вновь нажал на кнопку.

— Отвечай! — приказал он. — Немедленно отвечай! В чем дело? Почему не работает реактор?

Компьютер молчал.

Бурке повернулся к вычислительному устройству, и его пальцы привычно забегали по клавиатуре. Печатная лента поползла белой змейкой и исчезла. Бурке напряженно ждал.

Нет ответа.

Долгое время он стоял, глядя на компьютер, как будто отказывался верить своим глазам. Затем повернулся и уставился на Кэри.

— Что ты сделал?

— Признаешь себя побежденным? — требовательно спросил Кэри.

— Да.

— Значит, я выиграл?

— Да.

— Тогда скажу. — Кэри вынул сигарету, закурил, как следует затянулся и выпустил облако дыма, растекшееся по комнате, температура в которой начала понижаться, реагируя на отключенные батареи отопления. — Твой распрекрасный компьютер, может, и разбирается в метеорологии, но ничего не смыслит в логике. Я бы сказал, что это просто возмутительно, в особенности если учесть, насколько тесно логика связана с математикой.

— Что ты сделал?

— Не перебивай, — сказал Кэри. — Имей терпение. Так вот, я говорю, это просто возмутительно. Твой непогрешимый любимчик, стоящий, полагаю, не один миллион, ломает себе голову над парадоксом.

— Парадоксом! — с рыданием выдохнул Бурке.

— Парадоксом, — пропел Кэри фальцетом. — Самым милым парадоксом. — Он вновь заговорил нормальным голосом: — Пока ты чуть не лопался от гордости, говоря о своей железяке и ее несокрушимости, я подумал, что компьютер можно просто парализовать, подкинув ему задачку слишком сложную для его механических мозгов. Я вспомнил кое-что из курса логики, который нам читали в институте, — интересный случай под названием «парадокс Эпиминида». Не помню точно, что он там говорил, — лекции были скучными, и, честно говоря, на них очень хотелось спать, — но, если, например, я тебе скажу: «Все адвокаты — лжецы», откуда тебе известно, правду я говорю или нет, если я сам адвокат? Ведь если я говорю правду, значит, будучи адвокатом, я лгу. Но если я лгу и все адвокаты не лжецы, значит, я говорю правду. Ты понял? Если мое заключение правдиво, значит, я лгу, а если я лгу, значит, оно правдиво. — Внезапно Кэри громко расхохотался. — Жаль, ты не видишь своей физиономии в зеркале, Бурке, — давясь от смеха, выкрикнул он. — В жизни не встречал такой изумленной рожи... В общем, я подошел к компьютеру и, пока ты вежливо ждал меня снаружи, сказал: «Ты должен отвергнуть мое утверждение, потому что все мои утверждения неверны». — Он умолк и посмотрел на метеоролога. — Ты понял? Мозг принял мое утверждение, собираясь выполнить приказ и отвергнуть его. Но он не мог этого сделать, не признав его верным, а как оно могло быть верным, если я объявил, что все мои утверждения неверны? Понимаешь... Ну конечно, понимаешь, у тебя на лице все написано. О, если б ты только мог себя сейчас видеть! Краса и гордость метеорологии, споткнувшаяся о парадокс!

Глядя на ошарашенного Бурке, Кэри вновь расхохотался, не в силах удержаться, и только через несколько минут, вдосталь насмеявшись, начал потихоньку приходить в себя. Чувствуя некоторую слабость после столь бурного веселья, он выпрямился, всхлипнул и прислонился к стене. Подняв воротник пиджака, он задрожал всем телом и посмотрел на метеоролога.

— Теперь тебе все известно, так что запускай свою машину на полную мощность. Во-первых, здесь холодно, а во-вторых, дневной свет несколько мрачноват.

Бурке остался стоять на месте. Он не мигая смотрел на Кэри, казалось буравя его взглядом. Кэри фыркнул.

— Ну же, Бурке, — сказал он. — Свистай всех наверх! Переживать будешь после. Если тебя беспокоит наш спор, считай, что ты ничего мне не должен. И не расстраивайся так из-за своего любимчика. Не так уж он плох. Честно говоря, я даже думал, что он просто перегорит, а не задействует для вычислений все блоки. Смотри, он и сейчас продолжает расчет. Может, ему удастся разработать теорию классов. Вот тогда он найдет решение, через годик-другой.

Бурке продолжал стоять не шелохнувшись. Кэри бросил на него странный взгляд.

— В чем дело? — раздраженно спросил он.

Губы метеоролога задвигались, как в немом кино, и тонкая струйка слюны сбежала с уголка рта и потекла по подбородку.

— Ты! — с трудом выдавил он из горла звук, похожий на хрип умирающего.

— Что?..

— Кретин! — вскричал Бурке, неожиданно обретая дар речи. — Дегенерат! Дебил!

— Я? Я? — возмущенно возопил Кэри. — Я оказался прав!

— Да, ты оказался прав, — сказал Бурке. — Слишком прав. А как прикажешь заставить компьютер запустить ядерный реактор, отрегулировать температуру и дать свет, если все его блоки заняты решением твоего парадокса? Что я могу сделать, если Мозг глух и слеп?

Два человека молча смотрели друг на друга. От их дыхания шел пар, а далекое завывание бури, приглушенное толстыми прочными стенами, казалось, становилось все торжественней и громче.

Температура внутри станции быстро падала.