– Я один из них, Тим.

– Ну, вот опять. Послушай. Я не прошу тебя закрыть дело…

– Их несколько, – поправил я.

Тим насупился.

– Не придирайся. Оставь его в покое. В противном случае я не смогу помогать тебе.

– Нет. Я должен опровергнуть измышления Остина и Лео. Я должен доказать, что мною движет не политическая цель, а уверенность в виновности преступника. Да ты и сам все время толковал мне, что требуется кого-нибудь разоблачить? Может быть, ты купишь для меня телевизионный эфир на личные средства? У тебя есть заказы на мои выступления?

– Один или два, – пробурчал Тим.

Осталась единственная возможность прорваться на телеэкран. Если я выдвину обвинение против Остина, мною заинтересуются газеты и телевидение.

– Это не личная месть, – добавил я. Я лгал. – Просто я должен это сделать.

– Ну… – сказал Тим. – По крайней мере, ради Бога…

Поразмыслив над тем, так ли уж я нуждаюсь в его одобрении, я решил не следовать его указаниям.

– Почему бы тебе не прислушаться к Тиму? – спросила меня Бекки. – Я буду обвинителем Остина Пейли и не поддамся на давление. Можно обойти препятствия.

Я промолчал, и вовсе не потому, что Бекки сморозила глупость. Уже давно я воспринимал ее не только как девчонку и подчиненную. Разбирая тактику обвинения, мы очень даже были на равных. Я боялся, что Бекки сочтет мой ответ без меры самонадеянным.

– Так будет вернее, – добавила Бекки.

– Я знаю.

Я выглянул в окно. Бекки сидела на диване. Боковым зрением я увидел, как она подходит ко мне, застывает в нерешительности, затем садится так, чтобы видеть меня. Я повернулся к ней.

– Почему ты так уперся, Марк? – спросила она. – Это все отмечают.

Я решил объясниться. Бекки достойна уважения, тем более, я сам втянул ее в эту историю.

– Я чувствую себя так, будто он лишил меня прошлого. Ясно, кто этот "он". Это началось давно. Первое преступление он совершил в бытность мою помощником окружного прокурора, лет пятнадцать назад. Остин насиловал детей и препятствовал правосудию. Пока я…

Я подошел к ней. Бекки оставалась спокойной. Ей не дано было это понять.

– Я верил в свое предназначение, верил Элиоту, внимал его словесам по поводу того, что для нас не должно быть различий в подходе к любому делу, что приятельские отношения с адвокатом обвиняемого не причина для поблажек, что все люди равны, вне зависимости от родственных связей. Другие подшучивали над этим – я тоже позволял себе вольности, – но я верил. Верил в то, что мы стоим на страже закона и в наших силах многое изменить, в общем, во всю эту чушь.

Закончив произносить эту глупую тираду, я вновь оказался во власти этого чувства, которое не мог объяснить Бекки. Я считал, что наша профессия многое меняет в жизни, что мы служим идеалу, который стоит выше денег или власти. За годы службы мне встречались дела, приговоры в которых были вынесены ложные из-за коррупции, тупости или лени законников, я кое-чему научился в этом смысле, но не стал циником, хотя именно настоящие циники и есть самые истые верующие. Я не стыдился своей веры в правосудие. Я считал, что могу справиться с преступным миром. Когда-то я безоговорочно верил в это.

И даже спустя время, когда я стал винтиком в машине правосудия, я все еще верил в глубине души в благородство своей профессии. Остин осквернил мою веру. Пока я исповедовал убеждение в своей священной миссии, Элиот Куинн тайно покрывал своих политических союзников. Я чувствовал себя запятнанным. Это перечеркнуло мое прошлое. Я с ненавистью вспоминал, как Остин появлялся во Дворце правосудия, был обаятелен, претендовал на особое отношение и добивался желаемого. Он был уверен в своей власти и силе. Только теперь я оценил те хитрые взгляды, которыми меня одаривал Элиот, а я их принимал за выражение дружелюбия.

– Он все испоганил, – сказал я. – Я думал, что олицетворял нечто важное, неподкупное.

– Я понимаю, – сказала Бекки из желания услышать продолжение разговора.

– Помнишь, я говорил тебе о Бене Доулинге, старом журналисте, который рассказывал мне о джентльменском соглашении, имевшем хождение раньше, как они…

– …покрывали каждого, начиная с президента и ниже, просто потому, что так было принято? – продолжила Бекки.

Я кивнул.

– Это работало, понимаешь? Я вырос, думая, что в нашей стране властвует закон, что люди, стоящие на его страже, действительно герои. Я подражал им в начале своего жизненного пути. Ваше поколение выросло под разговоры о коррупции, скандалах и лжи, вы считали это нормой. Вы не подвержены разочарованию, потому что не ждали ни от кого добра.

– Не обобщай, – сказала Бекки. – Нельзя детерминировать поведение человека только временем, его породившим. Я понимаю, что ты имеешь в виду, говоря о причастности к чему-то важному.

Я поверил ей. Она говорила искренне. При этом окинула меня таким испытующим взглядом, который я не мог позволить никогда в отношении Элиота. Я знал, что она не разделяет мои иллюзии.

– Правда? – сказал я. – Ты хочешь сказать, что работаешь здесь не только из-за денег?

Она улыбнулась.

Я предполагал, что даже в таком зрелом возрасте возможно идеализировать прокурорское дело. В какой-то степени я и сам его идеализировал. Почему я вернулся в службу окружного прокурора? Частная практика, по крайней мере, лучше обеспечивала меня. Но за десять лет адвокатской деятельности я никогда так не выкладывался, как работая в службе окружного прокурора.

– Если ты не видел, что творится у тебя под носом, это еще не причина отрицать все остальное, – сказала Бекки.

Я с отвращением фыркнул. – Я был идиотом.

– У тебя есть время исправиться, – усмехнулась она пытаясь отвлечь меня от воспоминаний. Из нас двоих Бекки теперь выглядела реалисткой.

Я понял, что необходимо победить на выборах. На карту поставлен мой авторитет. Взявшись за обвинение Остина Пейли, я достигну своей цели.

– Принимайся за работу, – сказала Бекки. – Если, конечно, ты не собираешься лить слезы по поводу детских обид.

Я вздохнул.

– Нет, воспоминания исчерпаны, леди.

Она с симпатией коснулась моей руки.

– Давай я спрошу по-другому, Кевин. Ты предложил поехать за город или Остин? Это была твоя идея? Это ты сказал: "Знаешь что, давай поедем за город"?

Кевин вопрошающе посмотрел на Бекки, пытаясь понять, что она хочет услышать. Бекки ласково улыбнулась, и только, мальчик задумался.

– Это была его идея, – тихо произнес он. – Я раньше никогда не ездил на пикник.

Мы с Бекки переглянулись. Кевин сидел на большом стуле, который мы принесли из гостиной, чтобы было похоже на свидетельское место, и напоминал маленького принца, которого возвели на престол. Я не вмешивался. Бекки великолепно справлялась со своей ролью. Кевин внимательно следил за ее передвижениями по комнате.

– Ты спрашивал разрешения у родителей? – спросила Бекки.

– Да.

Бекки понимающе кивнула. Затем улыбнулась Кевину. Он не ответил на улыбку, напряженно ожидая следующего вопроса. Он мял в руках слоненка, можно в подумать, что он его душит. Славная картина. Я представил его с игрушкой в зале и поморщился, но надо над этим подумать.

– Ты сказал им, с кем поедешь? – спросила Бекки. Она уже не оборачивалась всякий раз на меня. Она следовала собственному ходу мыслей. Бекки была в белой блузке с напуском. Она выглядела очень молодо и могла бы сойти за старшую сестру Кевина, решившую учинить ему допрос. Ее отличало здравомыслие, присущее взрослому человеку. Однажды, отвернувшись от Кевина, она сжала руку в кулак.

– Я сказал им, что поеду с другими мальчиками, – ответил Кевин.

Бекки вновь кивнула в знак одобрения.

– Давай опять займемся куклами, – предложила она.

Кевин тут же слез на пол и взял в руки две куклы, в точности напоминающие человека. Не слишком откровенно, но полностью. Обе были мужского пола, одна больше другой. Бекки присела на корточки и попросила Кевина повторить всю историю. Со стороны они походили на детей, играющих в куклы. Стоило приглядеться и прислушаться, чтобы ужаснуться сути происходящего. Куклы, тесно прижавшись друг к другу, шевелились во сне. На них не было одежды.