Та же тема и в небольшом очерке Короленко "Мгновение", работу над которым он начал, как и над повестью "Слепой музыкант", в 1886 году. Но в очерке "Мгновение" мы не найдем ни биологических терминов, ни анализа "наследственных представлений", ни попытки с помощью логических категорий сформулировать "общий закон" жизни. Все то, что пытался доказать и объяснить Короленко в "Слепом музыканте", сконцентрировалось в "Мгновении" в конкретном, зримом образе-метафоре - образе морских камней, символизирующих подспудные, инстинктивные, бессознательные, данные человеку от природы качества, порывы, стремления, скрытые в его душе, как камни на дне моря, но проявляющиеся в минуты крайнего напряжения.

В первой главке очерка "Мгновение" появление этого образа как бы подготовляется описанием начала шторма на море: "Кое-где темную поверхность его (моря. - Б.А.) уже прорезали белые гребни валов, и тогда казалось, что это таинственная глубь океана пытается выглянуть наружу, зловещая и бледная от долго сдержанного гнева". Атмосфера, насыщенная грозой, возбуждает узника, вызывая в его душе давно забытые порывы, "темное волнение" и "неясную тоску". Тогда и появляется в третьей главе очерка образ морских камней, ранее неподвижно лежащих на дне моря, но теперь пришедших в движение: "Только когда поднимался восточный ветер, особенно сильный в этих местах, и волны начинали шевелить камнями на откосе маленького острова, - в глубине его души, как эти камни на дне моря, начинала глухо шевелиться тоска, неясная и тупая". Шторм надвигался, и уже стало слышно, "как камни лезут со дна на откосы берега". Испанский инсургент, сознание которого едва брезжит, а душа "уснула", сопротивляется воздействию природных сил: "Диац только повел плечами и решил лечь пораньше. Пусть море говорит, что хочет... Ему нет дела... до голосов моря". Но он не в силах противостоять воздействию стихии: "...по временам брови его сжимались и по лицу проходило выражение тупого страданья, как будто в глубине усыпленного сознания шевелилось что-то глухо и тяжко, как эти прибрежные камни в морской глубине..." Душа героя очерка "Мгновение" просыпается от долгого сна, его сознание "проясняется", и "оживают давно угасшие желания", и он взламывает решетку камеры как раз в тот момент, когда "со дна, как бледные призраки, лезли на откосы огромные камни, целыми годами, лежавшие в глубине". Как мы видим, Короленко очень важно подчеркнуть связь духовных и естественных, природных процессов (для чего он и пользуется аллегорией - "подспудные", "инстинктивные", "природные" свойства души - "камни на дне моря"), ибо, как писал он в "Слепом музыканте", человек есть частица бесконечной природы, а значит, включен в "неразрывную связь жизненных явлений, которая проходит, дробясь, в тысяче процессов..." Само же море в очерке "Мгновение" символизирует силу и мощь природных стихий, и именно на его "дико сознательный" шум отвечает Диац криком "неудержимой радости, безграничного восторга, пробудившейся и сознавшей себя жизни".

Но само стремление познать "неразрывную связь жизненных явлений" или "взаимную связь существ" не позволяло писателю ограничиться только анализом инстинктивных, стихийных, подсознательных порывов, роднящих человека с природой, а вело его к открытию того, что непосредственные, стихийные движения человеческой души связаны также с воздействием общества на человека.

"Прозрение" Петра Попельского заключается в том, что он сумел преодолеть эгоистическую сосредоточенность на собственном страдании и, окунувшись в ранее неведомый ему мир нищеты, горя и слез, сумел почувствовать страдание обездоленных, как свое собственное. Тогда он научился отдавать людям накопленные им богатства души и сердца. И он стал делать это не только по велению разума или долга, а повинуясь искреннему, непосредственному порыву.

И "пробуждение" Диаца, вероятно, не состоялось бы, если бы в призывный рев моря не вторгся бы звук повстанческих, выстрелов на берегу.

Точно так же редкая доброта, мягкость, умение увидеть мир глазами другого человека, понять и простить его, сочетались у Короленко с решительностью и неколебимостью борца и гражданина. Ибо он твердо знал, что в обществе должна быть такая "температура", которая способствовала бы "затвердеванию" добродетели и возможности для человека проявить все свои природные способности. И когда Короленко видел, что атмосфера в обществе сгущалась от несправедливости, злобы, беззакония или равнодушия, он не колебался, а, повинуясь непосредственному душевному порыву, шел к голодающим крестьянам и писал потрясавшие Россию очерки "В голодный год", отправлялся на улицы и площади во время еврейских погромов и, рискуя жизнью, требовал прекратить братоубийственную рознь, разоблачал тайны министерства внутренних дел и клеймил позором "героя" русско-японской войны генерала Куропаткина или просто хватал за руку зарвавшегося грабителя.