Однако на самом деле все это мало меня забавляло. Что с того, что я не верю в этот астрологический винегрет, самое главное, что Тереза уплетала его за милую душу. Я живо представил себя на ее месте, и мне захотелось зарыдать горькими слезами, как зарыдает она, когда ее любимый брат раскроет уготованную ей судьбу. Я уж не говорю о предательстве, которое гложет мое сердце. Тереза никогда не простит мне этот бестактный поступок… это насилие в космических масштабах… этот звездный инцест… О Тереза, прости меня за добро, которое я хочу тебе сделать!
Поскольку речь шла о профессиональном вопросе, мне не хотелось заводить разговор с Терезой дома, а посему, прижав роковой конверт к сердцу, я отправился занять свое место в очереди, вытянувшейся перед чешским автоприцепом. Ну разумеется, тут, как назло, начал накрапывать дождик. Сюда, казалось, притопал, хлюпая по грязи, весь Бельвиль, сгоравший от любопытства узнать свое будущее. Слева на нас смотрело кладбище Пер-Лашез, которое уж точно знало, что нас ждет впереди, а с другой стороны бульвара, за сияющими витринами похоронного бюро Летру (честное слово, именно так и называется, сходите сами взглянуть, если не верите[17]), уже лежали приготовленные для нас мраморные плиты. Не стоит, однако, упрекать владельцев похоронного бюро в том, что они открыли свою фирму прямо напротив кладбища: такой скандальный характер может носить любая аллегория. Магазины для новорожденных рядом с родильными домами, биржа труда, расположенная у выхода из школы, постоянное дежурство Мартена Лежоли неподалеку от биржи труда, чуть дальше – армейские казармы и похоронное бюро Летру напротив кладбища Пер-Лашез… Таков порядок вещей.
А может, плюнуть на все и пусть все идет своим чередом? Предположим, я удержу Терезу от этого брака… Но разве я смогу сделать так, чтобы она избежала остального? Всего остального? Этой роковой связи событий…
– Что-то случилось, Бенжамен?
От неожиданности я вздрогнул.
– Что случилось? Ты тоже явился на прием к Терезе?
Меня за локоть придерживал старик Семель.
– Знаешь, что она мне сейчас сказала?
Он только что вышел из автоприцепа.
– Она заявила, что после своей брачной ночи уже не сможет предсказывать будущее.
Семель уставился в лужу, возле которой стоял.
– Конечно, это не мое дело.
Его туфли были уже не в том возрасте, чтобы заигрывать с лужей. Тряхнув промокшей головой, старик указал на очередь, змейкой вытянувшуюся перед автоприцепом.
– Но весь этот люд воспринял новость как личную трагедию…
«Весь люд», с которого ручьями стекала дождевая вода, терпеливо ждал своей очереди.
Я с трудом сдержал смешок и на прощанье бросил старику:
– Зато вас покажут по телевизору, Семель, для всех вас это будет большим утешением.
Автоприцеп можно было с полным правом назвать экуменическим центром для гадания. Распятия самых замысловатых форм, «руки Фатимы» самых разных цветов, не считая приклеенных к потолку флуоресцентных созвездий и зверинца Зодиака, вышитого на занавесках: короче говоря, для каждой безутешной души здесь нашлась бы своя отдушина.
– Тереза, я совершил поступок…
Признание, произнесенное едва слышным шепотом в тени между двух миров, покрасневших от пламени свечи, стоящей под статуэткой Йеманжи[18]. Эта свеча горела вечным огнем. Даже самой темной ночью Йеманжи оберегала Бельвиль от злых духов.
– Тереза, я совершил поступок, который иначе как подлым назвать нельзя.
И я положил конверт на стол. На одном дыхании я выложил ей замысел своего подлого заговора. Я несколько раз уточнил, что Рашида здесь ни при чем, что все подстроил я сам, но ради ее же, Терезы, блага, потому что она не доверилась моему братскому инстинкту, вот я и обратился за помощью к звездам, чтобы она могла оценить ситуацию объективно… я очень сожалею… но дело сделано… вот… да что теперь говорить.
Тереза, молчаливо слушавшая меня по другую сторону круглого столика на одной ножке, была одета совсем не так, как обычная гадалка. Ни толстых колец на пальцах, ни вуалей, ни причесок под тюрбан – ничего такого загадочного, подчеркивающего мимолетность бытия; передо мной сидела наша Тереза – возможно, только щеки казались еще более впалыми из-за полутеней, что отбрасывало пламя свечи, а в остальном она была такой же, какой мы всегда видим ее дома: такая же угловатая и с таким же сухим резким голосом.
– Успокойся, Бенжамен, я не держу на тебя зла. Напротив, могу лишь поблагодарить тебя за это. Ты исполнял свой братский долг.
То же административное красноречие. Она смотрела на конверт, лежащий на кашемировой шали, покрывавшей столик, но не притрагивалась к нему. Неожиданно Тереза резко сменила тему:
– Ты помнишь, кто подарил мне Йеманжи? Она повернулась к статуэтке. Нет, я не помнил.
– Один бразильский травести…
Ах да! Совсем забыл! Бразилец-извращенец, дружок Тео по его играм. Это было еще тогда, когда Тео таскался в Булонский лес.
– Точно. А помнишь, что сказал мне этот травести, когда встречался со мной в последний раз?
– Нет, что-то не припоминаю.
– «Essa moзa chorava na barriga da mгe». Это по-португальски: он сказал, что я плакала еще тогда, когда ворочалась в утробе мамочки. А это первый признак дара ясновидения, Бенжамен.
Затем она так же неожиданно вернулась к теме нашего разговора:
– Рашида объяснила тебе, как я составила этот парный гороскоп?
– Ну, используя те данные, что я ей всучил.
– Я говорю тебе о технике, Бенжамен. Она рассказала тебе, какую технику я использовала? Каким образом я взялась за дело?
Нет, Рашида ограничилась лишь изложением результатов.
– Я использовала метод наложения рук. Я не открывала конверт, который принесла мне Рашида. Он лежал на столике так, как лежит сейчас, и я просто положила на него обе руки. Этот конверт положила на мой столик женщина, которую терзает душевная боль. Бумага впитала душевные муки Рашиды. И даже если бы конверт был пуст, мои выводы были бы точно такими же. Рашиду переполняло страдание – ярость и страдание. И я прочитала, положив руки на этот заряженный страданием конверт, не будущее своей, а прошлое ее семьи.
(Что-что? Не понял? Что ты сказала? Я верно расслышал? А ну-ка повтори…)
Тереза не просто повторила, она развила свою мысль. Муж-полицейский Рашиды на самом деле был «склонен к разрушениям» и – о, насколько! – «скрытным»! Он, конечно, был обаятельным парнем, с этаким обманчиво юношеским задором, тут не поспоришь, но обладал «жестоким и бессовестным характером», бедняжка сполна натерпелась от его выходок, а он наверняка кончит тем, что попадет на страницы газет в уголовную хронику.
– Но погоди… А путешествие за границу… – пробормотал я. – В страну, где много банков…
– Это самое смешное в ее истории, Бенжамен. Эрик – этого фараона зовут Эрик – однажды повез Рашиду в Монако. Он обожал азартные игры. Однажды ночью, после крупного проигрыша, он вздумал ограбить дом одной из старых дам, с которыми частенько играл в карты, и забрался в ее квартиру, пока та развлекалась в казино. А в квартирке-то была установлена особая система безопасности: самоблокирующиеся двери, и стальные ставни тут же захлопнулись за ним, и пришлось Эрику, чтобы выйти из квартиры, дожидаться прибытия монакской полиции.
Не питая уже больше никаких иллюзий, я напомнил ей о последнем аргументе.
– А предсказание беременности?
– Рашида уже беременна. Она либо избавится от ребенка, либо его приемным отцом станет Хадуш. Но лично я поставила бы скорее на второй вариант.
– Хадуш и Рашида?
– Да, и у меня такое предчувствие, что у нее получится более счастливая жизнь с бандитом, чем с полицейским. Такая мораль должна, по-моему, греть твое сердце, братик.