Тяжело сейчас Камчатке. Может, разговорить его, чем-то одобрить?.. Глупости! Настоящий вор к любому утешению относится с презрением. Да и не тот Камчатка человек, чтобы окончательно сникнуть. Через день, другой он придет в себя и станет добрым помощником в делах Каина.

По владимирской дороге шли в сряде[67] простолюдинов. Васька Зуб, было, заартачился:

— Мы что, голь перекатная, Каин? Мошны, слава Богу, на самую добрую сряду хватит. Можно, чай, и прибояриться.

— Бояре в каретах ездят, Вася.

— И мы любую карету можем заграбастать. Перо к глотке — и вся недолга.

— Ну и прощай Макарьевская ярмарка!

— Чего так?

— Слух о грабеже тотчас дойдет до Москвы, нагрянут сыскные люди, а мы должны податься в какую-нибудь Тмутаракань. Так что иди в дерюжке и не брыкайся… И вообще, братцы, если жаждите удачно достичь до ярмарки, — ни малейшего воровства, ни какой бузы на постоялых дворах.

— А мерзавчик?[68] Ужель с денежкой-то и не гульнем? Чтобы дым коромыслом!

— Это голь-то перекатная? Буде, Зуб! Твое головотяпство вмиг артель загубит, — жестко произнес Иван.

Зуб оскорблено фыркнул. Остальные же воры ни на что не обижались, во всем положившись на Каина.

А Камчатка лишний раз уверился в очередной правоте нового вожака.

Владимирская дорога была оживленной. Сновали мужичьи подводы, купеческие повозки, брички и тарантасы, дворянские кареты. Сновали и пешие люди: некоторые в сапогах через плечо (сберегая обувь), многие же в лаптях; одни направлялись в Москву, другие, по всей вероятности, в близлежащие села; у всех за плечами котомки.

С котомками вышагивала и артель Каина. В них плотничий инструмент, огниво и немудрящая кормежка. Еще заранее Иван всех предварил:

— Мы — плотничья артель. В Москве голодно, а посему идем на отхожий промысел, дабы деньжат подзаработать. Надеюсь, топоришко в руках держать умеете?

— А какой мужик не умеет? Чай, сызмальства не в палатах каменных проживали. Одноух у нас, даже все рубки знает, — высказался Легат.

— В самом деле, Одноух?

— Доводилось. Отец всю жизнь в плотниках ходил, вот и я приноровился.

— Добро. Авось и сгодится твое прошлое ремесло. А что дальше в твоей жизни приключилось, Одноух?

— Мать умерла, батя с горя запил, да так к чарочке приловчился, что редкий день без нее не обходился. Шишка[69] помышлял батю из артели вытурить, но отец одумался: надо было ребятню кормить. А тут вскоре черная смерть[70] навалилась, почитай, кроме меня, всю семью выкосила. Ни близких, ни дальних сродственников, а мне всего четырнадцать годков. Не знал, куда и податься, а тут один мужичок подвернулся. С голоду-де не умрешь, коль к моей шараге прибьешься. Вот с той поры и началась моя воровская жизнь. Почитай, шестнадцать лет шарпаю, а три года назад к Камчатке пристал.

— Не жалеешь, что воровством занялся?

— Вначале совесть грызла, а теперь не мучает, ибо денежных тузов терпеть не могу. За большими же деньгами не гонюсь. Много ли человеку надо?

Иван удовлетворенно хмыкнул, ибо легли на душу слова Одноуха.

К вечеру дошли до большого села с постоялым двором в два деревянных яруса.

— Верхние комнаты попроси, Каин, — сказал Зуб.

— Обойдешься. Не по рылу честь. Внизу на топчанах с ямщиками заночуем.

Зуб недовольно скривился, но больше он к Ивану не приставал.

Нижний этаж вмещал в себя человек сорок, а посему в нем нашлось место и «плотникам». Среди ямщиков оказалось и несколько крестьян, убого одетых и кормившихся своими скудными харчами.

Ямщики же выглядели куда богаче, и снедь им была доставлена из харчевни постоялого двора: щи с бараниной и каша с салом.

Иван заказал для своей артели варево без мяса: все должно выглядеть естественно. Артель облачена в убогую сряду, и пища должна соответствовать ее обладателям.

Внезапно в комнату вошли трое полицейских драгун[71]. Зорко оглядели постояльцев и подошли к артели Ивана.

Старший из служилых, рыжеусый, в военной треугольной шляпе, при шпаге и с мушкетом за плечами, строго спросил:

— Кто такие и куда следуете?

— Плотники. Подались на отхожий промысел, — смиренно ответил Каин.

— Топорища, что из котомок торчат, видим, но ныне с топорами по дорогам не только плотники ходят… Кем посланы?

— Купцом Бабановым, служивый, — незамедлительно ответил Иван. — Торговлишка у него захирела, дворовые голодом сидят, вот и снарядил нас купец на заработки.

— Пачпорта имеются?

— Какие пачпорта у дворовых? Мы — людишки подневольные.

— Это еще как посмотреть, — пощипал по вислым усам драгун. — А, может, вы беглые, кои разбоем кормятся. А коль так, принужден вас в Москву доставить.

У каждого «плотника» похолодело на сердце. Отгуляли, браточки. Ну, Каин! Попались, как жалкие фраеры, которых за версту видно.

Иван же рассмеялся:

— Не за тех принял, господин драгун. Пуганая ворона зайца боится… Ты глянь, на мою бумагу, служивый.

Драгун глянул и с удивлением перевел глаза на своих товарищей.

— Абшит!.. От самого генерал-губернатора Салтыкова.

— Да ну! — ахнули сослуживцы и по очереди просмотрели документ.

— За какие же заслуги, Иван Осипов?

— За государственные, — с важным видом глянул на ошеломленного драгуна Каин. — О том болтать не велено, а коль любопытство забирает, спроси у генерал-губернатора.

— Не по чину нам губернатора домогаться.

Рыжеусый с уважительным видом вернул Каину абшит.

— Прошу прощения, Иван Осипов. Почему сразу о документе не сказал? С таким абшитом вас никакой высокий чин не задержит… Ну, чудеса. Сам начальник Тайной канцелярии… Пошли, ребятушки.

Драгуны вышли из комнаты, а к Каину подошел Камчатка и крепко пожал ему руку.

— Молодцом, Иван. Теперь я за братву спокоен.

А Зуб все изумленно крутил головой, а затем вопросил:

— Ты купца Бабанова с понта взял? Что-то я такого не слышал.

— Откуда тебе слышать, Вася, коль ты у купцов не служил? Есть такой на Москве. Доводилось встречаться. Как-то приказчик Столбунец к нему посылал.

— А коль драгуны его спросят?

— Не спросят. На Москве тысячи купцов, а драгуны даже не осведомились, где такой купец жительствует.

— Вестимо, не спросят, коль драгуны такой абшит прочитали, — высказал Кувай. — Ты и впрямь молодцом, Иван.

Каин, видя, с каким уважением смотрят на него «плотники», окликнул полового:[72]

— Принеси-ка, милейший, штоф на мою артель.

Артель встретила, было, заказ Ивана с ликованием, но Каин ликование строго оборвал:

— Не галдеть. По единой чарке — и ша!..

На другой день заночевали в сирой деревеньке, а на следующий — вновь на постоялом дворе, где узнали от ямщиков прискорбную новость:

— На Москве пятерых грабителей изловили. Одного, кажись, Левкой Рыжаком кличут.

Помрачнела братва. Вот и на сей раз Каин оказался прав. Зря его остальная братва не послушались. Одно утешение: на сходке Каин и словом не обмолвился, куда он намерен уйти из Москвы, а посему воры даже на самой жестокой пытке не могут ничего рассказать судьям. Все-то Каин предусмотрел! Так что сыскные люди, не зная куда кинуться, будут искать воров только в Москве. О Макарьевской же ярмарке никому и на ум не взбредет.

Недалече от Вязников приключился забавный для братвы случай. По дороге их обогнал с возом соломы пьяный мужик. Иван остановил сивую кобылу и сказал:

— Слышь, милок, подвез бы нас до города.

Мужик (борода черная, растрепанная), сидевший на возу, вдруг яро забранился:

— Ступай прочь, волчья сыть! Тоже мне барин нашелся.